Глава 1.
Лето 1893 года, станица Усть-Медведицкая (крупная станица типа губернского города)
Солнце нещадно палило землю с белёсого неласкового неба. Стрекотали в траве кузнечики, назойливые мухи норовили прилипнуть к потной коже, тоненько звенели комары. Но хуже комаров, опасающихся запаха натертых дёгтем портупейных ремней, доставали вездесущие мелкие мошки.
- Ах ты, холера! Не отмахаессься от их! - посетовал Стёпка, яростно расчёсывая искусанную шею. - И придумал ведь Бог такую дрянь! Как ба хорошо без их жить было…
- Ага… А птицы да лягушки чего бы жрали? - сказал насмешливо Васька, не открывая глаз.
- И без их обошлись ба!
- Без них развелись бы всякие черви да гусеницы, хлеб уничтожили бы. А нам потом с голоду помирай… - Василий смахнул со лба прилипших мошек.
- Вумный ты, Васька. Всё у тебя по науке. Вот отец Серафим по-другому говорит. Не нам осуждать Богом созданное.
- Не нам…
Где-то за кустами раздался женский вздох.
- Девки, что ля, купаются? - Стёпка приподнялся на локте, лениво посмотрел в сторону реки, снова рухнул в траву.
Василий помолчал, прислушиваясь. Плеснула вода, снова охнул кто-то, задохнувшись от стылости Донской воды.
- Не потонет? Гляну-ка… - Васька привстал и змеёй скользнул в кусты.
Почти у самого берега нежилась в реке девица. Она то ложилась на спину, и тогда мокрая рубашка обрисовывала её узкое стройное тело, а течение уносило её вниз, то переворачивалась и несколькими сильными гребками возвращалась назад, останавливаясь чуть выше того места, где лежала в траве её одежда. Незнакомка чем-то напоминала Ваське дорогую гончую собаку, грациозную и гибкую, и в его душе рождалось восхищение, словно от созерцания произведения высокого искусства. Но вот она начала выбираться на берег, скользя белыми узкими ступнями по размытому склону, и облепившая её рубаха выставила напоказ секреты и тайны женского тела — и тёмный треугольник внизу живота, и маленькие упругие груди, и томные изгибы бёдер.
- Тощая больно… - раздался рядом шёпот Стёпки, и Васька вздрогнул от неожиданности. - Тит ек нет, зад ницы тоже. Узкая, как змеюка. И карахтером, наверное, тоже злая.
- Красивая…
- Куда уж красивее, - скривился Стёпка. - Погляди на наших девок — всё при них. Есть на что поглядеть, за что ухватить. А эта… Как она ребятишек-то рожать будет! А руки… Пальцы тонкие да белые. Поглянь, Васька, эти руки тяжельше рукоделия и не умеют ведь ничего! Нет, что ни говори, а наши станичные девки стократ лучше!
- Тише… Услышит ведь!
Девица отжала подол, оглянулась и стала торопливо надевать юбку прямо на сырую рубаху. Василий попытался представить незнакомку на лугу с граблями или в поле, вяжущей снопы, прыснул в ладошку — слишком нелепой получилась картина.
- Кто там? - незнакомка прижала блузу к груди, оглянулась.
- Бежим! - шепнул Стёпка и ужом скользнул меж деревьев, выскочил на дорогу, застучал пятками по убитой земле.
Васька рванул следом, стараясь, чтобы не хрустели под ногами иссохшие от жары веточки. Нет, что ни говори, а у Стёпки лучше получается незаметно передвигаться в лесу. Старики его недаром хвалят — хороший, говорят, казак растёт. Весь в отца-героя. И в рубке он силён, и пика ему подчиняется лучше, чем другим ребятам, и на коне джигитует — будь здоров. Справедливости ради сказать, он, Василий Прохорович Карпухов четырнадцати лет от роду, тоже не лыком шит, к службе казачьей готов — хоть сейчас отправляй. Однако Стёпка всё же посильнее его будет.
- Кто ж это такая? - Васька оглянулся.
Хотелось ещё разок увидеть змей-девицу. Однако надежды его не сбылись. Густой кустарник надёжно прикрывал кромку берега, а за ним неспешно катил свои воды величавый Дон.
- Хах… Сдалась она тебе… - усмехнулся Стёпка. - Влюбился что ли?
- Нет… Просто первый раз её вижу.
- Эх ты… - скорчил Степан жалостливую гримасу. - Первый раз раздетую девку увидал, и та как селёдка. Друго дело, казачку бы посмотрел!
- Нет, девку… её… Да ну тебя! - махнул рукой Васька и помчал к дому, обжигая босые подошвы о камни булыжной мостовой.
Возле дома к коновязи был привязан чей-то жеребец.
- Гости к нам?
- Крёстный твой, дядька Кирсан! - весело объявила Натаха, младшая Васькина сестра. Сияла довольная, выставляя на показ окружающим отсвечивающего на солнце янтарём леденцового петушка.
- Гостинец?
- Ага… И тебе привёз!
- Пфф… Леденца-то? Себе забери. Что я, маленький, что ли? - Васька взлетел на крыльцо.
- Да не леденца! - расхохоталась ему вслед Натаха. - Гостинца!
Дядька Кирсан, здоровый ражий казак, был товарищем Прохора Карпухова с далёкого детства. Вместе росли, вместе и действительную служили, женились в один год. Однако пару лет назад подался Кирсан со старшим сыном из станицы на вольные хлеба — слишком уж одолела нужда. То хлеба недород, то саранча из калмыцких степей налетит, то жаркими ветрами посевы пожжёт. Приняли их в жандармское полицейское управление железных дорог в Саратове — служба не особо тяжёлая, для казака не в тягость, зато жалованье выплачивали регулярно.
- Далеко в энтом году наделы брали*? - Кирсан смачно хрустел ранним свежим огурчиком, выращивать которые Прохорова Евдокия была большая искусница.
--------
* речь идёт об аренде наделов из войсковых запасных земель; многие казаки вынуждены были арендовать наделы, так как своих, паевых земель не хватало для нормального хозяйствования
--------
- Далёко… - вздохнул Прохор. - Тридцать пять вёрст в один конец.
- Даа… - крякнул Кирсан. - Бросай это дело, я тебе помогу к нам устроиться.
- Думал я уже об этом. Не смогу. Здеся я вон выйду в поле — душа радуеться, жаворонки в небе заливаются, а у меня ажно сердце щемить. А хлеб как пахнеть… Зерно зрелое, своими руками выращенное. Как представишь, что вместо всего этого — гарь да вонь паровозная… Не смогу, кум, прости.
Влетел в дом Василий, кинулся с радостным воплем к гостю:
- Крёсный! Здорово живёшь! Заждалися вас!
- Ааа, Васяткя! - Кирсан поднялся навстречу крестнику. - А вымахал-то как! Здоров, здоров казак растёт, тьфу-тьфу-тьфу, не сглазить ба! На Паску я приезжал, вроде ты помене ростом был, а?
- Да… - с трудом скрывая гордость, сказал Прохор. - Месяца за три вытянулся, матери штаны новые спешно шить пришлося. Васяткя! Поди, принеси из подвала квасу похолоднее. Да захвати там…
- Я понял, бать, счас! - рванул к выходу Васька.
- И это… Грибочков там, что ли, нагреби. Куда Евдокея запропастилась, холера её бери… Гость в доме, а на стол собрать некому!
- Счас я, бать, всё сделаю! - весело крикнул Васятка, скатываясь с крыльца.
- Вона… Проворный… - улыбнулся Кирсан.
- Проворный… - Прохор огладил ладонью бороду. - Учителя евойные в гимназии говорять, что к наукам он шибко способный. Причем равно ко всем. И арифметика ему дается, и это… естествознание, и литература. Книжек всяких читает уйму, Пушкина наизусть знает. Иной раз заведет — заслушаешься. Сказку там, али эту… поэму какую. Почище чем «Отче наш».
- Эх, Прохор… Не позволял бы ты ему книги читать…
- Что ж такого? - Прохор удивлённо поднял брови на старого товарища.
- Все беды от книжек! Нагляделся я, брат, на энтих… Политических. С книжек всё и идёть, уж ты поверь мне! Я своим сказал — увижу в доме хоть что-то окромя церковного, добра от меня не ждитя! Разорву виновника своими руками.
- Ну, кум, ты прости меня, но это ты зря. Книга книге рознь. Иная, можеть, и крамольная какая, а другая — как раз доброму научить. Опять же, занятно.
- Занятно… Пущай делом займаются. Вон, двор, хозяйство обихаживають.
- Да как будто не запущены у нас дела-то… Хозяйки на месте нет, так не с романом в руках прохлаждаиться, по делу где-то хлопочеть.
Вошёл Василий, в одной руке зажимая запотевшую бутыль, другой поддерживая за дно объемистый кувшин с квасом. Следом за ним, высунув от усердия язык, телепалась Натаха, несла осторожно миску с солёными груздями да другую, полную жареной рыбы.
- Утром мамка нажарила! - радостно объявила она, расставляя угощения перед гостем.
- Ну вот, а говорил, что на стол собрать некому! - засмеялся Кирсан. - Нюрка моя тоже дюже проворная девка. На сколь она… Года на два старше Натахи?
- Да вроде на два, - кивнул головой Прохор, доставая с полки хлеб. - Твоя Нюрка красовитая растёть. Кому-то на счастье.
- Я бы вот её за крестничка своего выдал, - улыбнулся Кирсан, любуясь Васяткой.
- Да я вовсе даже не против! С радостью сватов зашлю. Такая сноха нам ко двору будет! - Прохор поставил на стол стопки, налил в них самогона. - Сколь ей лет-то таперича?
- Десять по весне сполнилось.
- Ваське четырнадцать. Вот, года через четыре или пять и обженим их честь по чести. Ну, давай выпьем, кум, за встречу!
Василий выскочил из хаты, заливаясь краской. О том, что ему когда-то придётся жениться, он иногда думал, и даже пытался представить, кто станет однажды его женой. Какая она будет, казачка, которая станет ложиться с ним в одну постель, рожать ему детей, идти за конем, провожая его на службу? И всегда перед мысленным его взором вставала прекрасная, незнакомая, и в то же время бесконечно родная и близкая женщина. Слова Кирсана безжалостно резанули Васяткину душу. Всё просто и даже пошло. Его обвенчают с Нюркой, и они будут жить вдвоем, вести хозяйство, обсуждать домашние дела. И за стремя будет держаться Нюрка. И дети их будут похожи на неё. Эээх…
Нет, Нюрка девчонка вовсе даже не плохая. Полнотелая — в мать, крепкая, будто боровичок, кожа белая. И лицом… ничего так, хороша лицом. Брови густые, глаза большие, тёмные, лицо румяное. Вырастет — и вовсе красавицей станет. Вот только нравом не больно покладиста. На всё-то у неё своё слово найдётся, на всё свой приговор. Скажет — как припечатает. И ведь не собьёшь её с толку, как решила, так и сделает. Настырная девчонка, упрямая.
Совсем другой была у Васятки мать — отцу она за всю жизнь, кажется, слова поперёк не сказала. Если и не по душе ей что, всё одно промолчит, глаза только опустит. А отец уж видит, что неладно дело, спросит её, как, мол, ты на это, Евдокея Матвевна, смотришь? Она и выскажет, что думает. Да только так скажет, что и не обидно вовсе.
Васятка кинулся к бочке, стоявшей в углу двора на случай пожара, опустил голову в зеленоватую, пахнущую тиной и болотом воду. Раз, два, три… Сколько получится не дышать? Сорок… Вынырнул, отфыркиваясь и отплевываясь, помотал головой, пытаясь стряхнуть с волос влагу.
- Ты чего, Вась? - удивлённо спросила Натаха.
- Жарко чевой-то…
- Ааа… Так ты же на реку ходил сегодня!
- Ходил. Всё равно жарко.
- А у тебя на чубе тина! - засмеялась сестрёнка. - Дай уже, вычешу. Нацеплял мусору всякого! Тебе крёсный-то гостинец отдал?
- Не видал…
- Отдаст ещё. Забыл, видно. Нагайку он тебе привёз, да такой на ей черенок занятный, глаз не отвести. Я сама видала! Ты пойди в хату, он сразу вспомнит.
- Потом, - ответил Васятка. - Успеется.
Заходить в дом ему не хотелось. С мыслью о Нюрке надо было свыкнуться, сжиться. Смириться с тем, что дядька Кирсан станет ему тестем.
- Ты вечером пойдёшь в парк?
- Тебе зачем? - огрызнулся Васятка. - Может, и пойду.
- Хорошо, - вздохнула Натаха. - Я бы тожа пошла. Сегодня воскресенье, там ещё и представленье давать будут. Знаешь, Васятка, вечером там музыка играет, а меня так и тянет хоть одним глазком поглядеть на гуляющих людей.
- Ну и шла бы…
- Кто ж меня пустит! Мала, говорят, ишшо.
- Ничего, Натаха. Вырастешь маненько, будешь и на вечорки ходить, и на посиделки, и в парк с подружками… - Васятка с грустью посмотрел на замечтавшуюся сестрёнку. - А потом приведут тебе сваты какого-нибудь казака с соседней улицы и скажут, вот, мол, жаних тебе. И всё, кончатся твои гулянки…
- Фу ты, дурной! - Натаха нахмурилась, пытаясь сдержать счастливую улыбку.
Васятка поднялся на балясы*, растянулся на разогретых за день досках. Из дома доносились хмельные голоса отца и крёстного.
--------
* - балкончик, крытая галерея вокруг дома
--------
- А я вот тебе так скажу, Прохор, - гудел Кирсан, - лучше наших, верховских казаков, нету. Низы — ярмарошники турковатые, илита, мать иху… Кофей пьють, трубку смолять…
- Дык ведь ишшо наши деды говорили, что корень и начало всему Батюшке-Дону — верх, - поддакивал отец.
- А ежели, к примеру, других казаков брать… Уральцев, там, или сибирцев… Они злее нас, ох, злее! Повидал я, Прохор, за эти два года всякого люда, и так я тебе скажу — чем дальше от Дона, тем злее.
- Ты это брось, Кирсан. А мы чаго ж, не злые, что ли? Ты вспомни, как лавой ходили на турка!
- Да я не про то! Я про обыденную жисть…
Василий закрыл глаза, перед взором его поплыли картины скачущих с пиками в руках казаков и бегущих от них турок. А потом почему-то оказался Васятка в каком-то дворце, точь-в-точь таком, какой видел он в книге со сказками. И вроде идёт он по комнатам, а кругом ковры мягкие, диваны низенькие, а на диванах низовские казаки сидят и кофей пьют, кальяны курят. И вроде стоит перед ними дядька Кирсан и головой качает, турковатые, мол, вы и есть турковатые. Тут в сердце у Васятки страх ворохнулся — а турки ли то бежали, не верховские ли казаки с низовскими схлестнулись?! А потом появилась змей-девица, которую он на Дону видал. Подносит вроде ему поднос, а на подносе стакан запотевший с лимонадом. И тут только понял Васятка, как сильно он пить хочет. Проснулся — во рту язык к нёбу присох от жажды, а солнце уже к закату клонится.
В парке, который называли в станице садами, играла музыка. На летней сцене давали спектакль, и ребятишки норовили залезть куда повыше, заглянуть поверх забора на непонятное для них действо. По аллее, освещённой керосиновыми фонарями, гуляли отдыхающие от дневного зноя люди.
- Айда поглядим на оркестру! - предложил Стёпка. - Трубач всё время так раздувает щёки, вот-вот лопнет.
- Пошли, - согласился Василий.
Рядом с оркестром на площадке кружились в танце несколько пар, чуть подальше за столиками летнего ресторанчика сидела с бокалами вина разношёрстная публика.
- Глянь, узнаёшь? - дёрнул Стёпан Васятку, указывая на прогуливающуюся в одиночестве даму. - Это ведь она, селёдка давешняя. Вишь, в такой одёже и вроде как всё при ней имеется. Таперича понял я, как эти всякие дамы кавалеров своих в обман вводят!
Васятка замер, с восхищением глядя на незнакомку. Она была великолепна в своем наряде с тоненькой талией и пышной, вздымающейся вокруг бёдер юбкой. Высоко поднятая грудь прикрыта была пеной кружев, на шее высверкивало всеми цветами радуги драгоценное ожерелье. От одного из столиков ресторанчика к ней метнулся, подобострастно согнувшись, человечек во фраке и клетчатых штанах, усадил её за столик, подозвал официанта.
- Хочешь, узнаю, что это за цаца? - спросил Стёпка.
- Узнавай, мне-то что… - пожал Васятка плечами, стараясь казаться равнодушным.
Степка исчез, а через несколько минут вернулся с докладом:
- Энто племянница инженера Поплавского. Её зовут Эмма…
Продолжение следует... (Главы выходят раз в неделю, обычно по воскресеньям)
Дорогие друзья! Вот и новая повесть подоспела. Период не самый любимый для меня, но это наша история. А история складывается из событий, дел и судеб человеческих. Этих людей давно уже нет на земле, но именно их поколения прокладывали нам дорогу, создавали крепкий фундамент для современной России. Они шли впереди нас.
Повесть посвящается Василию Прохоровичу Карпухину.
Если вам понравилась история, ставьте лайк, подписывайтесь на наш канал, чтобы не пропустить новые публикации!