Любаша начисто забыла, что собиралась войти к Стрижакову в одном коротеньком халатике… И с распущенными волосами. Ну… чтоб ему захотелось… обнять её. А она тогда улыбнётся и скажет: здравствуй, папа. И, чтобы ему совсем стало всё понятно, объяснит: ты бросил мою мать, нашёл себе другую жену. А теперь ты хочешь и этой жене изменить!..
До сих пор всё складывалось как нельзя лучше. Ужин получился замечательным: уставшие после шахты мужики с «Ясеневской» и из Управления с наслаждением закусывали самогонку солёными арбузами, наперебой хвалили Любашу, спрашивали добавки холодца и томлёной с мясом картошечки. Любе нравилось, как они едят, и она незаметно улыбалась: только шахтёры умеют есть так просто и красиво, с таким удовольствием!
И дальше всё шло как положено: после ужина курили, долго и шумно говорили и спорили про конвейерные ленты, угольные комбайны, про вентиляцию и проветривание шахты, про водоотлив и про марки угля. Далеко за полночь некоторые инженеры из Управления – понятно, те, кто помнил о строгой жене и рюмки с самогонкой поднимал через раз,– отважились отправиться домой: в город из Ясеневки можно ехать не по трассе, а по глухой степной дороге, к тому же – ночью. Другие, что успешную проверку на «Ясеневской» отметили по полной и больше, с видимой благодарностью и при помощи Верочки и Маришки из технологического отдела разошлись по комнатам базы отдыха, и через пару минут счастливо и крепко спали: Верочка с Маришкой позаботились о том, чтобы в приоткрытые форточки с берега Донца проникала свежесть подтаявшего снега и дубовых веток…
Таиться от Веры с Мариной Любаша не думала: пусть девчонки увидят, как она коротком халатике войдёт к Стрижакову… Ясно же, что Верочка и Марина не удержатся, – расскажут, как прошёл ужин на базе отдыха. Вот и пусть дойдёт до Татьяны Павловны. А то она очень уж уверена в своём вечном счастье… и в том, что муж любит только её. А потом пусть узнает, что не только сейчас муж изменяет ей. Пусть узнает, что когда-то он любил другую женщину, и у него есть взрослая дочь.
Любаша выросла с мамой и бабушкой. Пьяных мужиков в доме не было, и Люба не переносила их и боялась.
А сильно выпивший Стрижаков не вызывал у неё ни отвращения, ни страха. Чувствовала Любаша только девчоночью жалость. И – неясное желание утешить его в каком-то безысходном горе.
О так старательно продуманной мести Александру Андреевичу Люба забыла, лишь увидела, как устало он поднимается по лестнице. Забыла, что она не в халатике, а в строгих брючках и свитерке под самое горлышко. Открыла банку с компотом из тёрна и груш-дичек, плеснула себе в чашку. Даже глаза прикрыла: пахнет как!.. А – вкусно!.. То, что надо: Марья Васильевна была права…
Приоткрыла дверь в комнату директора шахты. Александр Андреевич не спал, – курил у открытого окна. Всё же он был сильно пьян, – Любаша заметила это, когда он повернулся к ней. Медленно провёл рукой по лбу и глазам, пошатнулся. А в глазах – туман… Будто от какой-то давней, неизбывной боли.
-Люба?..
-Я… вот, – компот Вам, – заторопилась Любаша. А голосок прерывался: – Компот… вот. Холодненький, из тёрна и диких груш. Только из погреба. Попейте.
Поставила чашку на стол, хотела выйти.
А он задержал Любашину руку. Вдруг поднёс к губам её маленькую ладошку. Виновато усмехнулся:
- Испугал я тебя… Ты… не бойся. Мы сегодня много выпили… А тебе спасибо, Любонька. И… не бойся меня.
А она вовсе не того сейчас боялась, что он так сильно пьян. Впервые испугалась своих мыслей. Того испугалась, о чём думала целых полгода: как пожёстче отомстить ему. И – ждала подходящего момента, чтоб побольнее ударить злыми и насмешливыми словами: здравствуй, папа…
Любонькой её никто не называл. Так мог называть только отец. И – только такой, как… Стрижаков.
Тепло-тепло стало… и так хорошо: Любонька…
А он снова коснулся губами её пальчиков:
- Устала?.. Ты… Не бойся меня. У меня… Когда-то у меня могла быть такая дочь, как ты…
Медленная и сильная боль, казалось, разрывала сердце на части – от тех Татьяниных слов:
- Тонька аборт сделала.
И – от простого… такого запоздалого Володькиного признания:
- Так мы это, Сань… Мы с Тонькой даже не целовались.
Как же больно стучат в висках давние Танины слова: Тонька… сделала… аборт.
- У меня, Любонька, когда-то могла быть дочка – такая, как ты…
А Любашино сердечко кричало ему:
-Могла… быть!.. И – есть!.. И… всегда будет!..
Но… Сердечко Люба зажала в ладошку. Зажала сильно, – как смогла.
И слёзы сдержала.
Не надо ему знать… Александру Андреевичу не надо знать, что у него есть дочка.
Столько лет прошло.
И – ничего не изменится. Ничего не вернётся, – в то время, когда она в детсадовском дворе провожала глазами ребят, которые уходили домой с папами.
А теперь… Теперь есть двое мальчишек, очень похожих на него, – Серёжка и Алёшка. Сергей и Алексей Стрижаковы.
И… Эта надменная и красивая женщина, завуч местной школы, – по ней очень видно, что у неё хороший, заботливый муж … – вдруг заберёт мальчишек и уедет, если узнает, что у Александра Андреевича есть взрослая дочь…
Наверное, мальчишкам без отца будет ещё хуже, чем было ей, Любаше… У Любаши не было отца с самого рождения, а у них, у пятиклассников, не станет отца вот так, в одночасье, – громом с ясного неба. По её, Любашиной, вине…
И какое же это будет счастье.
И как они, Серёжка с Алёшкой, останутся без отца… И – как он останется без мальчишек, что просто – его повторение…
Любаша осторожно забрала у него свою ладошку, кивнула за окно:
-Скоро светать будет. Вам отдохнуть надо… хоть немного поспать. И… мне пора… Александр Андреевич.
А он так и не уснул. Курил, пока не опустела пачка. Лишь когда чуть приметно посветлело небо над Северским Донцом, уронил голову на подоконник, забылся в короткой и тревожной полудреме. И тут же увидел своих мальчишек, Серёжку и Алёшку. Их обоих, ещё совсем маленьких, держала за руки серьёзная девчушка в светленьком платьице, такая же кареглазая, как Серёжка и Алёшка… А мальчишки чему-то очень радовались.
Сквозь полудрему Стрижаков чувствовал, как отчего-то влажнеют ресницы...
С первой сменой Стрижаков вместе с мастером-взрывником спустились в новую лаву, – надо было осмотреть место для предстоящих буровзрывных работ. (Напоминаю: те, кто хорошо знает, что такое лава в угольной шахте, могут просто пропустить примечание. Я лишь догадываюсь, что среди читателей – не все шахтёры, и не все знакомы с шахтёрской терминологией. Лава – это подземная очистная горная выработка, в которой производится добыча угля. Протяжённость лавы – от нескольких десятков до нескольких сот метров. Один бок лавы образован массивом угля, другой – специально обрушенной породой, – примечание автора).
На-гора поднялись лишь к вечеру. (На-гора – исключительно шахтёрский термин. Не на гору! Слово гора в древнерусском языке обозначало вовсе не форму рельефа местности. Гора – это поверхность чего-то, всё то, что находится наверху. Так появился шахтёрский термин: на-гора, на поверхность угольной шахты. На-гора – это наречие, а не существительное гора с предлогом на. Поэтому пишем обязательно через дефис. Подняться на-гора – это подняться куда, а не на что, как можно сказать в случае – на гору. В известной шахтёрской песне есть слова: только тот любит солнце и высокое небо, кто поднялся с зарёй на-гора,– примечание автора).
Директора шахты встретил довольный Шалыгин:
- Ты прямо вовремя, Андреич. Как раз на ужин успел. А у Любани сегодня – вареники с картошкой.
Стрижаков закурил: когда ж она успела, – вареники с картошкой…
Взглянул на помощника по кадрам и быту:
- Ты вот что, Михаил Семёнович. Из отдела кадров принеси мне её личное дело.
- Чьё личное дело принести, Андреич?
Шалыгин – умный мужик… Но порою таким бестолковым бывает!..
- Личное дело… девчонки этой. Повара.
Любашиной фамилии Александр Андреевич не знал. В общем, неудивительно: не директор же принимал на работу новую повариху! Тем более, – тогда опускали в шахту новый проходческий комбайн. До того ли было директору, чтобы уточнять фамилию девчонки, что по распределению приехала работать поваром в шахтёрскую столовую!..
-Любкино личное дело?.. – озадаченно переспросил Шалыгин. – Что, – прямо так срочно? На кой… оно тебе?
- Срочно. Хочу к награде её представить, – за отличную организацию ужина для членов комиссии из Управления.
- Пряямо – к награде!.. Это – её, Любкина, работа!
- Ну, вот, – за хорошую работу. Кстати, Михаил Семёнович. Тебе ещё сколько раз сказать, что у стола в банкетном зале ножки шатаются?.. У Никонова рюмка самогонки пролилась из-за этого! А тебе – как об стенку горохом!
- Поправим, Андреич. Прикрутим, – завтра же, – заверил Шалыгин. – А что самогонка пролилась, – так это ж к свадьбе! Примета точная, много раз проверенная! Увидишь: скоро погуляем на чьей-то свадьбе!
-Личное дело принеси мне. Я тебя жду в кабинете.
- Так это я – вмиг, Андреич.
С папкой в руках Шалыгин собрался усесться напротив директора. Стрижаков забрал папку, чуть нахмурился:
- Спасибо, Михаил Семёнович. До завтра ты свободен.
Канцелярскую папку – самую обычную, картонную, – положил перед собой. На секунду опустил лицо в ладони.
Васютина… Васютина…
В глазах – то вспыхивало немыслимым светом, будто от взрыва метановоздушной смеси, то темнело беспроглядной ночью… Прыгали буквы.
Васютина… Любовь… Петровна.
Петровна – это отчество Антонины.
Васютина… Любовь… Петровна.
Дата рождения…
Машинально, совсем по-мальчишески, Стрижаков загибал пальцы: девять месяцев, – с тех дней, перед его отъездом на «Верхнекаменскую»…
Снова застучали в висках уверенные, небрежно брошенные Татьянины слова:
- Тонька аборт сделала.
…Перед весной светлеют вечера. Откуда-то с вышины, от самых первых звёзд, на степь опускается невесомая синь. В чистой и пресной угольной свежести колышется чуть уловимая сладость сухого донника, а к ней примешивается полынная горечь.
Стрижаков остановил машину на дороге, что вела от шахты к посёлку. Вышел Любаше навстречу:
- Я подвезу тебя к общежитию.
Любаша покачала головой:
- Я сама. – Застенчиво объяснила: – Я не в общежитие. Меня Ромка... Роман Фомичёв ждёт.
-Дело серьёзное, – усмехнулся Стрижаков. – Люба! Мне… сказать тебе надо.
Совершенно непостижимо Любаша поняла…
Вздохнула, прижала пальчики к тёмным ресничкам, – чтоб не дать сорваться слезинкам:
- А я знаю, Александр Андреевич.
-Знаешь?..
-Ещё с детства. Мама никогда не говорила о Вас. А однажды они разговаривали с тётей Олей… И я услышала Вашу фамилию: Стрижаков. – Улыбнулась, а слёзы всё же не удержала: – И… мне так хотелось… так хотелось, чтобы меня звали Любовью Александровной Стрижаковой…
Осторожным движением пальцев Стрижаков вытер Любашины слёзы. Обнял её вздрогнувшие плечики:
- Люба! Любонька!.. Это можно исправить. Мы с тобой исправим это.
Любаша подняла на него глаза:
- Нет.
-Нет?.. Почему, Любонька? Ты же моя дочка!
А большего счастья не бывает… Не бывает большего счастья, чем эти его слова: ты – моя дочка…
- Нет, Александр Андреевич. Пусть будет так… что знать об этом будем только мы с Вами.
- Люба!.. Любонька!..
Люба уткнулась лицом в его плечо, заплакала:
- Не надо… чтоб жена Ваша… узнала. Она… заберёт мальчишек, Серёжку с Алёшкой. А им ещё расти и расти. Что ж они, – без отца будут расти! Мальчишки!.. И… Вы без них… останетесь.
Александр Андреевич бережно поцеловал Любашины волосы:
-Завтра утром будь готова. Я заеду за тобой. И мы поедем в город. Мы всё исправим, – поменяем тебе фамилию и отчество.
Люба на секунду счастливо притихла. Но тут же вскинула взгляд:
- Фамилию… Я скоро выхожу замуж. У нас с Ромкой свадьба скоро. И я буду Фомичёвой.
Свадьба?.. Выходит, сбывается примета Шалыгина, – про самогонку, что проливается к свадьбе…
Свадьбу играли на берегу Донца, на шахтёрской базе отдыха.
Ромка без конца кружил на руках невесту, и в светлой синеве вечера взлетала лёгкая Любашина фата.
Стрижаков подвёл сыновей к жениху с невестой. Серьёзно объяснил мальчишкам:
- Сергей, Алексей!.. Роман теперь – ваш родственник. Вообще-то, – зять. А вы считайте его своим старшим братом. Потому что Люба – ваша старшая сестра.
Как-то вышло, что все расслышали эти слова директора шахты. В банкетном зале установилась тишина, а потом все захлопали в ладоши.
Серёжка с Алёшкой переглянулись… И – рассмеялись. Перебивали друг друга:
- Любка?.. Сестра?..Ну, батя!.. Что ж ты молчал, – что у нас такая сеструха! – Серёжка признался: – А я думаю: почему Любка так на Алёху похожа! – Алёшка согласно двинул брата плечом: – А я думаю: почему это Любка так на Серёгу похожа! Ничего себе! Сразу – сестра и брат!
Стрижаков обнял сыновей:
- Вот так вышло, мужики. Вы Любашу берегите. А Романа слушайтесь.
Люба прижала к себе мальчишек, по очереди поцеловала их макушки.
А Володька Макаров не отходил от Антонины. Не выпускал её ладонь из своей руки. Стрижаков подошёл к ним:
-Владимир Иванович! Разрешите пригласить на танец Вашу даму.
Володька отошёл покурить с мужиками, но, как мальчишка, не сводил глаз с Антонины и Стрижакова...
Александр Андреевич негромко спросил Антонину:
- Ты… не рассказывала Любе обо мне? Почему?
Тоня подняла глаза:
- А что мне надо было ей сказать?.. Я не хотела… не могла говорить о тебе плохо. Не могла говорить плохо… обо всём, что у нас с тобой было. Мне казалось, – лучше, если она ничего не будет знать.
Музыка только утихла, а Макаров взял Тонину руку:
- Стрижаков! Мы договаривались – на один танец!
Александр Андреевич оглянулся: Татьяны в зале не было.
Поднялся в комнату. Таня стояла у тёмного окна. Повернулась на его шаги:
-Мне… уехать? Я уеду. Только мне в школе… надо…
-Никуда ты не уедешь, – нахмурился Стрижаков. – Чтоб я таких слов больше не слышал. И не вздумай при мальчишках повторить эту глупость.
- А… ты совсем не любил меня?.. Никогда?
-А двоих мальчишек ты родила мне, – разве не от нашей любви?
- И… как мы теперь?
-Как прежде. Только теперь я знаю, что у меня есть старшая дочь.
-Саша!.. Мне очень хотелось выйти замуж… я так хотела стать твоей женой... Ты прости… меня…
Стрижаков понял, что Таня хочет опуститься перед ним на колени. Удержал её, встряхнул за плечи. Строго сказал:
- Перестань, Татьяна. Случилось так, как случилось. У нас с тобой двое сыновей. Вспомни, как мы их ждали.
- Саша!..
… Отчество Любаше всё же поменяли. Когда меняли паспорт, – на Ромкину фамилию – Стрижаков настоял на оформлении удочерения.
Роман поступил на заочное отделение горного факультета. Вечером Стрижаков зашёл к ним. Любаша собрала на стол, Ромка выставил бутылку дедовой самогонки. Александр Андреевич кивнул:
- За поступление стоит. Вы, Любовь Александровна, тоже готовьтесь к продолжению учёбы: не годится от мужа отставать. А нам в шахтёрскую столовую нужна заведующая производством. Задача понятна?
Через год у Антонины с Владимиром родился сын.
Начало Часть 2 Часть 3 Часть 4 Часть 5
Навигация по каналу «Полевые цветы» (2018-2024 год)