8 сентября 1941 года мой папа с родителями находился в спецпоселоке
№8 (ОГПУ НКВД ЛО)
Документы и запросы.
Воспоминание Владимирова, так были оставлены семьи спецпереселенцев в оккупации. Постараюсь на примере семьи Шевелёвых прояснить этот вопрос.
Обычное дело. Формируется колонна. В устном рассказе были ещё и такие сведения, что кроме техники, и семьи работников должны были эвакуироваться в тыл. Собирались со своими вещами, детьми. 37 тракторов, а значит и водителей. Вторая выдержка касается уже отправления колонны.
А что это значит? В рабочем посёлке №8 жили в основном административно-ссыльные. Спецпереселенцы. Многие из них летом работали на тракторах. В их числе и мой дед Иван Петрович. Люди были обстоятельные, трудолюбивые. Как говорил Владимиров, его опора. А тут глупейший запрет. Ладно, набрали юнцов из училища, посадили за рычаги. Колонна ушла. Из-за неопытности водителей было потерянно много материальных ценностей, тракторов. А что делать тем, кого фактически оставили немцам? Они с семьями должны были уйти с колонной. А немцы уже входили в рабочие посёлки. Вот и пришлось остаться. Под немцами.
Из воспоминаний папы.
Войну папа встретил на территории рабочего посёлка №8. 12 летним подростком.
Толя с детства увлёкся фотографией. Его первые работы.
Митинг на 8 посёлке.
Мой дед.
«Наш спецпоселок №8 (ОГПУ НКВД ЛО) расположился на бывшем, так называемом Медвежьем острове. Посреди Синявинских болот. Геологически это песчаный остров площадью порядка двух квадратных километров среди мощных (глубоких) торфяных залежей. К началу 30-х годов на этом песчаном холме и формировался поселок, состоящий из 50-60 жилых зданий (бараки, дома) и необходимых хозяйственно-служебных построек: комендатура, пожарное депо, магазин, столовая, дом культуры, два здания школы, детсад, больница и поликлиника, баня, сушилка («вошебойка»), помещения филиалов швейной и обувной артелей, две «кипятилки», совмещенные с водяными скважинами.
Естественно, от бывшего на острове леса не осталось и следа. Лишь две-три старые березы напоминали о былом. Одна из них росла возле комендатуры. Она была видна из окна нашей комнаты и, как я теперь понимаю, постоянно раздражала меня напоминанием о том, что есть на земле рай, называемый лесом. И не одному мне. По зеленому листочку и пению птиц, зимнему волшебству укутанных снегом елей скучали жители всего нашего поселка - ведь вокруг не было никакой (это, наверное, трудно представить даже!) растительности. По технологическим условиям добычи гидроторфа везде простирались ровные как стол, так называемые поля розлива, перерезанные осушительными канавами.
Уже на железнодорожной станции Синявино одолевала масса забытых впечатлений: лес, зелень, соловьи в кустах заливаются...
А однажды, во время ожидания первого в моей жизни выезда, я взбежал на Синявинскую гору и глянул сверху на Синявинские торфоразработки. Был конец мая. Сквозь нежную еще зелень листвы моему взору открылось черно-коричневое пятно торфяных разработок огромных размеров: от 9-го поселка на востоке до 5-го на западе - не менее семи километров, и от 7-го на юге до 4-го на севере - тоже около пяти километров. И на этом ровном, как бильярдный стол, пространстве не росла и не могла вырасти ни одна травка, не говоря уж о дереве: все живое уничтожалось тут же в соответствии с требованием технологии добычи гидроторфа. Тогда я и подумал: «И в этой черной яме мы обречены жить?! За что? За какие грехи?»
Почему я разместил все эти документы и воспоминания? Лучшего описания, как на самом деле выглядели Синявинские «болота» в сентябре 1941 года, встретить трудно. События сентября сказались и на судьбе папы. «Был в оккупации» - эта запись в анкете сильно осложнила жизнь. Тем более, официально доказать, что он не по своей воли остался под немцами, так и не удалось! (12 лет было Толе) В институт, после школы не взяли, техникум. Отличнику учёбы все же дали направление в ВУЗ. Учился на новую специальность – инженер телевидения. Но… «Был в оккупации» дорогу на телевидение закрыло навсегда. Распределение – Хабаровск. Где он и встретил выпускницу Ленинградского ВУЗа, дочь врагов народа, Орлову Тамару Николаевну. Только с рождением сына (маме разрешили в Ленинграде), позволили папе вернуться домой. С начала 60-тых годов родители перестали писать в анкетах «Был в оккупации» и дочь «Врагов народа».
У моего папы тоже есть награда. Награждён 6 июня 1945 года, медаль вручили 25 октября 1995 года.
Папа уверял, что эту березу помнит с тех пор. 1987-й год.