Автор: Роман Коротенко
Давайте поговорим о мотивациях.
То есть, о том, что́ движет людьми, добивающимися определённых целей.
По большому счёту, все́ действия все́х людей все́гда обусловлены каким-либо личным интересом.
Соответственно, если один человек имеет намерения побудить другого человека добиваться определённой цели, то ему для этого необходимо связа́ть каким-либо образом эту цель — с личным интересом другого человека.
В принципе, известны три основных способа свя́зывания целей и личного интереса: 1) угроза, 2) награда, 3) убеждение.
При этом использование каждого из этих способов по-отде́льности обычно не вызывает до́лжного эффекта: при наличии только угрозы объект будет стремиться скоре́е избежать угрозы, чем достичь заданной цели; обещанная награда не всегда лучше уже имеющейся (принцип журавля в небе, синицы в руке); любое убеждение в любой рандомный момент может быть подвергнуто сомнению.
Поэтому наиболее эффективным является одновременное, то есть комплексное использование всех упомянутых способов.
В общем, для того, чтобы какой-либо человек начал испытывать стремление к какой-либо цели, он должен 1) чего-то бояться, 2) чего-то возжелать, 3) быть убеждённым в правоте своего стремления.
В таком случае, какими же могли быть мотивации крестоносцев Первого крестового похода?
Железобетонная логика
С точки зрения общепринятой истории, мотиваций у этих крестоносцев было всего лишь две: 1) религиозная и 2) экономическая.
Религиозная — означает во-первых то, что на́божные крестоносцы оказались под влиянием авторитета папы римского, призвавшего их отвоевать у мусульман христианские Святые места; а во-вторых то, что для каждого приличного западноевропейского католика само осознание факта контроля мусульман над христианскими святынями являлось чуть ли ни персональным оскорблением.
Экономическая мотивация заключалась в том, что Западная Европа была перенасы́щена так называемыми «младшими сыновьями» — то есть, вторы́ми по очереди, тре́тьими и так далее наследниками владельцев земельных уделов, которым совершенно не́ свети́ло получить эти уделы в наследство; соответственно, перспектива стать хозяином своего собственного земельного удела в освобождённой (очищенной) от мусульман Святой земле имела для «младших сыновей» архимотивационное значение.
Таким образом, можно констатировать, что крестоносцы, с точки зрения общепринятой исторической науки, стали участниками Первого крестового похода под влиянием религиозных убеждений, и ожидаемой награды.
Ну, а в качестве необходимого фактора угрозы можно принять, например, опасение каждого крестоносца оказаться без своего собственного земельного удела в случае его неуча́стия в Первом крестовом походе.
Очевидно, что в данной общепринятой мотивационной концепции наблюдается железобетонная логика.
Однако в таком случае, какой могла быть мотивация у инициатора Первого крестового похода — то есть, собственно у папы римского?
Папа может
Как мы уже выяснили в предыдущих сериях, общепринятый Первый крестовый поход на самом деле состоял из дву́х Первых крестовых походов: один начался в марте 1096 года, другой — в августе того же года.
При этом инициатором а́вгустовского Первого крестового похода являлся папа римский Урбан II.
Соответственно, если следовать логике, то инициатором ма́ртовского Первого крестового похода являлся папа римский Клемент III.
В пользу этой версии говорит также то, что крестоносцами ма́ртовского похода были в основном жители Германии — то есть, прихожане именно тех диоцезов, которые подчинялись папе римскому Клементу III.
Мы уже рассуждали на тему отсутствия упоминания папы римского Клемента III в общепринятой истории Первого крестового похода.
Вполне возможно, причиной тому как раз и послужило то обстоятельство, что ма́ртовский Первый крестовый поход завершился быстрым и полным провалом.
Другими словами, вполне допустимо предположить, что если бы ма́ртовский Первый крестовый поход успешно достиг бы поставленной цели, то в дальнейшем общепринятой историей именно Клемент III считался бы легитимным папой римским, а Урбан II — соответственно, нелегитимным антипапой.
Напомним, что в 1095 году в Риме правили одновременно два конкурирующих папы римских — обстоятельство, которое категорически игнорируется общепринятой историей Первого крестового похода.
Так вот, какой могла быть мотивация у каждого из этих двух пап римских объявить в 1095 году свой собственный Первый крестовый поход?
С одной стороны, ответ на этот вопрос вполне очевиден: ведь кто возьмёт под свой контроль христианские святыни в Палестине, тот и будет иметь доход от этих святынь, не так ли?
Кроме того, наравне с материальным интересом следует упомянуть репутационные бонусы: святыни, как никак.
В общем, и для папы римского Клемента III, и для папы римского Урбана II мотивации Первого крестового похода были в первую очередь экономические, и немножко репутационные — что, в конце-концов, также предполагает её (репутации) монетизацию.
Получается, что каждому из двух пап римских было банально очень выгодно захватить Палестину, поэтому организация своего собственного крестового похода рано, или поздно, но обязательно бы состоялась.
А значит, папы римские провозгласили походы на Палестину не потому, что их якобы умолял об этом император Византии, а потому, что могли себе это позволить.
Как говорится, папа хо́чет — папа мо́жет.
Дорога ложка к обеду
Однако, почему оба папы римские захоте́ли Палестину именно в 1095 году?
Ведь Клемент III папой был избран в 1080 году, а Урбан II — в 1088 году, и свои Первые крестовые походы они могли бы объявить гораздо раньше.
Не будем же мы действительно всерьёз воспринимать общепри́нятую историческую версию о том, что Первый крестовый поход начался якобы после мольбы́ византийского императора Алексея I Комнина к като́ликам о спасе́нии его от турок-сельджуков — ведь на самом деле (и общепринятая историческая наука, кстати, этого даже не отрицает!) император Алексей I Комнин тогда как раз наоборот, с помощью турок-сельджуков отбивался от католиков в лице семейства Отви́лей.
Таким образом получается, что в 1095 году очевидно возникло какое-то не́ на́званное общепринятой историей обстоя́тельство, которое и послужило причиной возжела́ния пап римских Клемента III и Урбана II взять под свой контроль доходные места в Святой земле.
Что именно могло быть таким обстоятельством?
В предыдущих сериях мы уже упоминали о том, что в преддверии Первого крестового похода Византия совершенно не испытывала никаких угроз со стороны турок-сельджуков.
Дело в том, что Сельджукский султанат после смерти султана Малик-шаха в 1092 году, как говорится, погрузился в пучину гражданской войны: началось противостояние между сыновьями Малик-шаха, Махмудом и Беркяруком.
При этом Махмуду было всего 4 годика, а Беркяруку — 12 лет; то есть, война шла между те́ми фракциями сельджукской элиты, которые контролировали детей почившего Малик-шаха.
В 1094 году партия Беркярука одержала победу, и этот малолетний султан был провозглашён единовластным правителем.
Однако, в 1095 году против него в свою очередь восстали родные дяди, то есть братья Малик-шаха: правитель Сирии эмир Тутуш, и правитель Хорасана эмир Арслан-Аргун.
Гражданская война в Сельджукском султанате вспыхнула с новой силой.
В это же самое время в другом мусульманском государстве, которое контролировало собственно Святую землю — в Фатимидском халифате — происходили, что характерно, аналогичные процессы.
В 1094 году после продолжительного 60-летнего правления скончался халиф Мустансир — тот самый, который предоставил автономию христианам Иерусалима в 1063 году.
Сразу же после его смерти в халифате начались боестолкновения между партиями сыновей Мустансира — старшего Низара, и младшего Мустали.
Таким образом, для мотивированных обогатиться за счёт Святых мест папы римского Клемента III и папы римского Урбана II именно в 1095 году открылась наиболее благоприятная возможность.
И для достижения вожделенной цели им необходимо было всего лишь поскорее организовать прорыв через ослабленный внутренними распрями Сельджукский султанат, и последующее вытеснение из Палестины ослабленного внутренними распрями Фатимидского халифата.
Так что можно сказать, что с папами вроде бы наконец-то всё становится понятно.
Правда, не совсем понятно, зачем общепринятым историкам понадобилось пытаться скрыть очевидное, сочиняя небылицы про мольбы византийского императора, и категорически игнорируя одного из этих пап римских?
Промежуточный итог
Итак, подведём промежуточный итог: до 1095 года между западноевропейскими католиками и Святыми местами существовало непреодолимое препятствие в виде двух мощных мусульманских государств — суннитского Сельджукского султаната, и шиитского Фатимидского халифата.
Тут же оговоримся, что на самом деле препятствие было исключительно для агрессивного захвата, но не для паломничества: христианские паломники посещали Святые места без каких-либо проблем.
Однако, в 1095 году непреодолимое препятствие внезапно размягчилось, так как и в Сельджукском султанате, и в Фатимидском халифате практически одновременно вспыхнули гражданские войны.
Два так же одновременных папы римских, Клемент III и Урбан II, мгновенно воспользовались открывшейся возможностью, и организовали каждый по крестовому походу для освобождения (то есть захвата) Святых мест.
Причём организовать походы оказалось не сложно: десятки тысяч безземельных «младших сыновей» со всей Западной Европы только и ждали, когда их позовут грабить новые земли под благовиднейшим предлогом.
Впрочем, папе римскому Клементу III повезло меньше, так как объявленный им крестовый поход окончился провалом, и в результате вся слава (а также историческая легитимность) досталась папе римскому Урбану II, чей крестовый поход благополучно закончился захватом собственно Иерусалима.
В принципе, полученная в результате наших рассуждений картина Первого крестового похода теперь выглядит достаточно стройной логически, хотя при этом и позволяет себе расходиться с общепринятой историей в ряде достаточно важных деталей.
Однако, при этом есть одно маленькое «но»...
Одно но
16 сентября 1893 года в США состоялись самые большие из так называемых Земельных гонок (Land run): тогда около 100 тысяч человек претендовало на 40 тысяч участков площадью по 65 гектар каждый, которые были расположены на бывшей территории племени чероки, выкупленной государством у индейцев.
Тот из соискателей, который в течение светового дня пе́рвым занял бы какой-либо из участков на этой территории, получил бы его в свою собственность согласно федеральному закону США от 20 мая 1862 года (известному, как Homestead Act).
Задолго до старта гонок желающие начали собираться на границах распределяемой земли, образуя по периметру многочисленные палаточные лагеря.
Для охраны этого периметра были присланы войска, однако некоторые смельчаки и наглецы всё-равно умудрялись просочиться сквозь армейские заслоны, и столбили себе лучшие наделы ещё до начала соревнований.
После старта гонок огромная стотысячная толпа переселенцев, кто на коне, кто на конной повозке, а некоторые и вовсе пешком наперегонки́ бросились к своей мечте — 65 гектарам ничейной пустоши.
Земельная гонка 1893 года по сути являлась апофеозом американского феномена Дикого Запада.
Так вот, переселенцы, которые принимали участие в подобных земельных гонках, имели определённый социальный портрет: как правило, они занимали социальную прослойку от вершин самого дна до низов среднего класса.
Кстати сказать, есть целый ряд высокохудожественных кинокартин-вестернов, в которых при желании можно воочию увидеть классический типаж американского переселенца (пионера) времён Дикого Запада.
Таким образом, можно сказать, что переселенцы эпохи Дикого Запада являлись прямым подобием «младших сыновей» эпохи крестовых походов: они также жаждали стать владельцами своей собственной земли, также осознавали опасность своего предприятия, и тем не менее также готовы были рискнуть своей жизнью ради достижения вожделенной цели.
Разве что переселенцам отмашку стартовать давал президент США, а «младшим сыновьям» — папа римский.
А вот теперь представьте себе, как если бы 16 сентября 1893 года в гонках на черокском пустыре, кроме прочих переселенцев, приняли бы участие, например, какой-нибудь владелец пароходной компании; причём рядом с ним хлестал бы своего коня собственник металлургического комбината, обгоняя на ходу повозку издателя крупной газеты.
Представили?
Каким бы одним словом можно было обозначить подобную картину?
Предлагается тако́е слово: парадокс.
Это значит, что происходящее в общем-то вроде бы понятно — люди просто желают получить землю за бесплатно — однако, в действительности ничего подобного никогда бы не произошло, так как земля эта им и даром не нужна.
Так вот, примерно такой же парадо́кс мы можем наблюдать при изучении Первого крестового похода: самыми известными его участниками были люди, которые на самом деле совершенно не испытывали потребности ни в дополнительной земле, ни в дополнительных приключениях.
Если провести аналогию между движением западноевропейских крестоносцев в Святую землю и движением американских переселенцев на Дикий Запад, то получится, что на Дикий Запад сквозь стрелы индейцев и пули бандитов стройными рядами шли, образно говоря, владельцы заводов, газет и пароходов.
И таким образом, у нас назревает ещё одна загадка Первого крестового похода: почему в движении, которое вроде должно было привлечь в первую очередь «младших сыновей», основное участие принимали, наоборот, их старшие братья?
А это значит, что продолжение следует: «Инвесторы и рефералы», 6-я серия.
___________________________________________________________________________________
Материал предоставлен каналом «Миростолкновение» — подписывайтесь, чтобы вовремя узнавать интересное.
