Автор: Роман Коротенко
Необходимая преамбула
Что есть общее у математики и истории?
Математику и историю обобщает — неизменность исследуемого материала.
Математика оперирует числами, которые неизменны: и поэтому в любые времена для любых народов будет 1+1=2, и никак иначе.
Поэтому математику называют — точной наукой: любой установленный математический факт уже никогда не изменится, и его никогда не придётся уточнять, то есть подвергать ревизии.
История оперирует историческими событиями, причём каждое происшедшее историческое событие также никогда уже не изменится.
Однако, вместе с тем история нам интересна не констатацией исторического события, а — его интерпретацией.
Например, одно яблоко, прибавленное к ещё одному яблоку, означает два яблока.
Для математика этот факт — самодостаточный, и дополнительное условие в виде «яблоко» является для него по сути избыточным, то есть лишним.
Для историка же объединение двух яблок вообще ничего не означает, если это событие рассматривается вне исторического контекста, то есть — на тот момент окружающей эти яблоки среды.
Историку важно знать, какое значение для хода дальнейшей истории повлекло данное конкретное объединение двух яблок?
А установить это значение возможно только, если выявить значимые взаимосвязи между этими конкретными двумя яблоками, и окружающей их на тот момент исторической средой.
А так как количество взаимосвязей между двумя яблоками и на тот момент окружающей их средой всегда стремится к бесконечности, то задачей историка становится всего лишь сделать свой выбор, какие именно из этих взаимосвязей... окажутся наиболее выгодными для историка после своего выявления.
Таким образом, мы приходим к пониманию главного различия между математикой и историей: математическая наука объективна, так как математические факты никогда не зависят от личности математика, который ими оперирует; историческая же наука, наоборот, субъективна, так как исторические факты всегда зависят от личности историка, который их рассматривает.
Ещё одна необходимая преамбула
Итак, суть истории — интерпретации.
Из этого следует, что любой историк, будучи генератором интерпретации, по сути является творцом.
А это значит, что историю наверное корректнее было бы называть не наукой, а искусством.
И в таком случае любое историческое знание следовало бы рассматривать, как произведение искусства.
А в чём ценность произведения искусства?
По сути, ценность произведения искусства заключается, во-первых, в наличии собственно произведения, а во-вторых, в конъюнктуре, то есть — в востребованности данного произведения.
Поэтому для историка, как творца произведения исторического искусства, очень важно уметь чувствовать конъюнктуру.
Величайшие историки — величайшие конъюнктурщики.
Поэтому самые известные (популярные) исторические знания нам известны единственно лишь потому, что кому-то когда-то это очень сильно потребовалось.
Причём такая востребованность в исторических знаниях сама по себе уже является объективной реальностью — ведь именно её существование в результате стало причиной появления конкретного произведения исторического искусства.
Манифест метаистории
Короче говоря, историческая наука всё-таки существует.
Однако, предметом исследования исторической науки являются не исторические события, а их интерпретации.
Причём для исторической науки, как науки, интересны объективные причины возникновения этих интерпретаций.
Другими словами, историческая наука исследует историческую конъюнктуру, то есть — цели, ради которых создаются исторические произведения искусства.
Поэтому следует различать историю — как искусство, и метаисторию — как науку.
Теперь по существу
Различие между историей и мета-историей лучше всего становится заметно на примерах.
И в нашем случае мы рассмотрим такой яркий пример, как знаменитые Крестовые походы.
У нас практически нет сомнений, что данное историческое событие имело место быть: действительно, в 1096 году в ходе так называемого Первого крестового похода несколько десятков тысяч вооружённых жителей Западной Европы совершили вторжение на Ближний Восток, что привело к значительным и долговременным изменениям политической карты региона.
Однако, нам более любопытно не собственно историческое событие, а его наиболее популярные интерпретации.
В случае же с Крестовыми походами наиболее популярная интерпретация у этого события имеется всего лишь одна, что значительно облегчает нам нашу задачу.
Вот вкратце содержание этой единственной интерпретации: в 1095 году к папе римскому Урбану II обратился византийский император Алексей I Комнин с мольбою о помощи, так как Византия на тот момент находилась буквально в шаге от гибели из-за нападений турок-сельджуков.
Упор в своих мольбах император делал на то, что Византия являлась христианской страной, а напавшие на неё сельджуки были мусульманами.
Соответственно, православный император рассчитывал на помощь католической Западной Европы.
Причём в обмен на военную помощь, организованную для него папой римским, император пообещал рассмотреть возможность перехода всех византийцев из православия — в католичество.
Разумеется, папа Урбан II не мог не заинтересоваться подобной перспективой, и всё-таки решил помочь своим почти что единоверцам, и заодно — своей потенциальной пастве.
Поэтому в конце 1095 года на Клермонском соборе (собрании) он провозгласил поход против мусульман.
Однако, пользуясь случаем, и для бо́льшей мотивации участников похода, папа Урбан II призвал христиан не просто прийти на помощь Византии, но вообще освободить наконец-то от мусульманского ига расположенную по соседству с Византией Святую землю — и в качестве главной цели захватить город Иерусалим, в котором находился Гроб Господень.
Что характерно, призыв папы Урбана II был услышан, так как оказался на тот момент очень кстати.
Дело в том, что Западная Европа в те времена представляла из себя нечто вроде лоскутного одеяла, сшитого из многочисленных феодальных уделов.
При этом у каждого владельца феодального участка было, как правило, по нескольку детей.
При этом, чтобы не дробить свои владения, феодалы обычно передавали всю землю по наследству единственному наследнику — как правило, своему старшему сыну.
Таким образом, к 1095 году в Западной Европе накопилось значительное количество младших отпрысков благородных семейств, у которых, кроме амбиций, коня, оружия и доспехов, больше практически ничего и не было.
Поэтому обещание папы Урбана II о прощении всех грехов за участие в походе запросто сдвинуло эту огромную инертную массу: ведь изгнание мусульман из Святой земли автоматически делало территорию бесхозной, что для безземельных детей феодалов сулило перспективу наконец-то обзавестись там собственным феодальным уделом.
В общем, в следующем 1096 году множество западноевропейских дворян отправились на Ближний Восток изгонять мусульман из Святой земли, как говорится, огнём и мечом.
В качестве знака отличия эти дворяне нашивали на свои одежды изображение креста, за что и были прозваны — крестоносцами.
После трёх лет непрестанных боёв крестоносцы всё-таки дошли до Иерусалима, и после непродолжительной осады заняли его, что собственно и означало окончание Первого крестового похода.
Теперь загадки
Особенностью великих произведений искусства является то, что они неизменно превращаются в стереотип.
Например, всем известно, что «Портрет госпожи Лизы дель Джокондо» авторства Леонардо да Винчи является сверхгениальным произведением.
Поэтому тот, кто осмелится усомниться в гениальности «Джоконды», в глазах большинства других людей будет выглядеть как минимум неадекватом.
При этом совершенно не будет приниматься во внимание тот факт, что любое искусство по определению — субъективно, то есть зависит от собственной оценки созерцателя.
Таким образом, если у кого-нибудь при взгляде на «Джоконду», например, вызывает некоторое раздражение небезупречный задний план, то в глазах большинства людей такой человек всё-равно будет неадекватом.
Ибо — мысль, усвоенная однажды, должна оставаться неизменной; в этом-то и заключается экономическая суть стереотипа.
Если сказано, что «Джоконда» прекрасна — то значит, на этом точка.
И каждый, кто после этого усомнится в великолепии «Джоконды», может своё мнение свернуть в трубочку, и засунуть в дырочку.
Примерно такая же картина получается с великими произведениями исторического искусства — они тоже неизбежно становятся стереотипами.
Поэтому всегда очень сложно высказывать мысль, которая имеет расхождение с точкой зрения великого произведения исторического искусства.
Однако, мы всё-таки попробуем.
В истории Первого крестового похода есть множество, мягко говоря, логических нестыковок, которые выглядят, как минимум, загадочно.
Например, не совсем понятным, а значит — загадочным, является выбор персоны, к которой император Алексей I Комнин обратился со своей мольбой о помощи.
Конечно, обычный среднестатистический образованный человек без труда найдёт этому объяснение: так как Западная Европа в XI веке нашей эры представляла собою подобие винегрета из мелких постоянно враждующих между собою феодальных государствушек, той единственной силой, способной объединить эту аморфную бурлящую субстанцию, являлся единственно только папа римский — духовный глава всех католиков Западной Европы.
Однако, в том то и дело, что — не единственной.
В 1095 году на Святом престоле находились одновременно два папы римских. Или двое пап римских?
В общем, в 1095 году были папа римский Урбан II и папа римский Климент III.
Причём каждый из них считал себя легитимным папой, а своего конкурента — самозванцем.
Поэтому между папой Климентом III и папой Урбаном II происходило перманентное противостояние, которое регулярно превращалось в боевые столкновения.
В результате этих боестолкновений место коронации и штаб-квартира всех пап римских — расположенная в Ватикане базилика Святого Петра — периодически переходила то в руки Климента III, то в руки Урбана II, то ускользала вообще из рук этих враждующих понтификов.
Что характерно, конкретно в 1095 году папа Урбан II контролировал базилику Святого Петра, а папа Климент III — замок Святого Ангела, то есть ещё одну из официальных резиденций римских пап, расположенную на берегу Тибра всего лишь в 1 километре от базилики Святого Петра.
И вот закономерный вопрос: почему византийский император Алексей I Комнин в 1095 году из двух римских пап, базирующихся в Риме, выбрал для своей мольбы о помощи именно Урбана II?
Хотя, если сказать точнее, то именно так звучал бы вопрос историка — то есть творца, художника.
Вопрос научного исследователя-метаисторика звучал бы несколько иначе: почему в истории Первого крестового похода упоминается исключительно только римский папа Урбан II?
Ведь действительно, вы можете пересмотреть хоть все сотни известных книг о Первом крестовом походе, от Мишо до Рансимена и так далее — и во всех них фигурирует один-единственный Урбан II!
Конечно, вполне возможно предположить, что император Алексей I Комнин на самом деле обратился со своей мольбой о помощи одновременно и к папе Урбану II, и к папе Клименту III — однако, при этом от последнего получил отказ.
Отлично! В таком случае почему бы так и не сказать: «Император просил и папу Урбана, и папу Климента, но последний отказал ему в помощи»?
Однако, практически все историки Первого крестового похода говорят нам одинаково по-другому: «Император просил папу Урбана, и папа Урбан согласился ему помочь».
При этом нет никакого сомнения, что все эти историки великолепно знали о том, что рядом с Урбаном II постоянно находился его заклятый антагонист Климент III.
И в таком случае разве не выглядит дешёвым манипулированием со стороны историков тотальное замалчивание имени этого другого папы римского?
Ведь если рассказать о том, что император Алексей I Комнин имел возможность обратиться со своей мольбой о помощи сразу к двум папам римским, тогда придётся искать ответ ещё на один весьма неудобный вопрос, не так ли?
Продолжение следует: 2-я серия
___________________________________________________________________________________
Материал предоставлен каналом «Миростолкновение» — подписывайтесь, чтобы вовремя узнавать интересное.