Поначалу хотел написать «отгремел и отсверкал Новый год». Но понял, что эти слова были бы неискренними и притянутыми за уши. Все общеизвестные события к веселью совсем не располагают, какие, к чёрту, гром и сверкание? Две тысячи двадцать четвёртый встретили втроём: мы с супругой и телевизор. Вот только этот друг праздничного настроения не прибавил.
По традиции включили «Огонёк», хотя и знали заранее, что ничего интересного там не увидим. Наигранно весёлые поздравления и неостроумные шутки так называемых «звёзд», старые песни. Всё, как всегда. Отсюда напрашивается вывод о полнейшем неуважении зрителей. Господа телевизионщики даже не пытаются создать что-то новое, свежее.
В среде «творческой элиты» плевки в советское прошлое являются хорошим тоном. Дескать зажимали там свободу искусства, не позволяли полностью раскрыться и проявить таланты. Но тут возникает множество вопросов. Ребяты, раз вы такие свободные, то почему продолжаете паразитировать на советском культурном наследии? Почему не до сих пор не создали ничего достойного? По какой причине вы искореняете социальную сущность искусства и насаждаете всё самое низменное, безнравственное, грязное?
Но, разумеется, не жду я никаких ответов. Зачем они нужны, если причина культурной деградации лежит на поверхности? А заключается она в том, что не осталось у нас подлинной творческой элиты. Её заменило скопище ничтожеств с необоснованно завышенной самооценкой. Мерзкие тусовки и «голые вечеринки» - это предел их способностей. Надеяться на то, что эти ребята возьмутся за возрождение культуры так же глупо, как ожидать мёда от мух. Перед ними стоит совершенно другая цель: всеобщие дебилизация и обыдление. И надо признать, что к её достижению они идут уверенно. Ну и на этом, пожалуй, остановлю поток бессмысленного возмущения.
Наступивший год начался с сильных морозов. Первого января ещё терпимо было, а второго, когда нужно на работу идти, аж минус двадцать восемь вдарило. За прошлые относительно тёплые зимы привычка к холодам утратилась, а потому тем утром весьма некомфортно я себя чувствовал. Вроде и одет тепло, основательно, но коварный мороз не позволял о себе забывать. Хорошо хоть автобус пришёл вовремя и гостеприимно запустил нас в своё тёплое нутро.
На своей остановке вошла дезинфектор Галина Петровна с великолепно красным носом.
– Здравствуйте, Галина Петровна, с наступившим вас!
– Спасибо, Юрий Иваныч, и вас тоже, – вяло ответила она. У нас беда вместо праздника.
– Опять коллекторы донимают?
– Хуже, Юрий Иваныч. Внучка на все праздники правнука привезла, я уж вам говорила. Оказывается, он ещё перед поездкой заболел, а она нам ничего заранее не сказала. Вы представляете, из Подмосковья, в такую даль, больного ребёнка везти!
– А что с ним такое?
– Ой, да всё плохо. Температура, кашель сильный. А вечером тридцать первого так живот разболелся, что пришлось наших вызывать. Приехала Самойлова и в больницу увезла. С ним Наташка поехала, дочь. Там его проклизмили и всё прошло, ночью вернулись. Вот такой у нас Новый год получился. Вчера хотели педиатра из поликлиники вызвать, а там сказали, что не придут, вызовов много. Пришлось из <Название частного медцентра> вызывать, три тысячи заплатили. Она целую кучу лекарств навыписывала, больше чем на две тысячи. Да на деньги-то наплевать, лишь бы только выздоровел.
– Ну хоть получше-то стало?
– Нисколько. Аппетит пропал, ничего не ест. Даже попить и то заставляем.
– Сочувствую, Галина Петровна. Нет ничего хуже, чем болезнь ребёнка. На фоне этого все другие проблемы ерундой кажутся.
Что творится в голове у этой внучки не поддаётся объяснению. Нет, я отлично понимаю, что молодой женщине тоже хочется отдохнуть, расслабиться и на какое-то время стряхнуть с себя надоевшую рутину. Привези она здорового ребёнка, мне бы и в голову не пришло её осуждать. Но ведь она же по сути взвалила кучу проблем и огромную ответственность на двух пожилых женщин, тоже не отличающихся богатырским здоровьем.
Недавняя трагедия в Белгороде, где погибли в том числе и дети, не оставила равнодушным ни одного нормального человека. Каждый из нас испытал душевную боль. И в этой связи не поддаётся пониманию, как можно спокойно относиться к страданиям своего родного ребёнка. В общем бог судья таким мамашкам.
Поскольку администрация отдыхала на каникулах, конференции не было. Однако руководители без внимания нас всё равно не оставили. С утра пораньше в медицинском корпусе находился главный фельдшер. При этом он не болтался без дела, а проверял бригадные укладки, тем самым вызывая недовольство некоторых работников.
– Андрей Ильич, что вы ерундой-то занимаетесь? Вам больше делать нечего? – раздражённо вопрошала фельдшер Шишкина.
– Татьяна Геннадьевна, я этим занимаюсь не ради собственного удовольствия, – спокойно ответил он. – Ведь не я же вам подложил просроченный адр***лин и с***ач устроил?
– Ой, да мы всё равно им не пользуемся!
– А вы что, сердечно-лёгочную реанимацию никогда не проводите?
– Да типун вам на язык, Андрей Ильич! Вот только этого нам не хватало!
– Не буду спорить, но никакой просрочки быть не должно. И не важно, пользуетесь вы препаратом или нет. Не понимаю, в чём проблема-то, Татьяна Геннадьевна? Замените его на свежий и вопрос будет закрыт.
– Заменю, заменю. Вы лучше скажите, почему у нас опять дефицит бумаги для ЭКГ? На сутки выдают только по одному рулончику. Когда кончится, приходится сюда ехать и просить чуть ли не на коленях.
– Контракт мы уже заключили, но поставка будет только после праздников, уже не долго осталось. Расходуйте поэкономнее, больным кардиограммы не оставляйте. Тем более вы же не на каждом вызове снимаете.
Не стал я вклиниваться в разговор, хотя и не был согласен с Андреем Ильичом. Всё дело в том, что больным мы оставляем кардиограммы не просто на память, а на случай повторного вызова «скорой». Зачастую очень важно выяснить, только сейчас появилась патология или же она была и до этого. Вот тогда и пригодятся прежние ЭКГ, сохранившиеся у больного.
Наши предшественники, в числе прочих, сидели в любимом тусовочном месте, то есть в «телевизионке».
– Всех приветствую, господа! С наступившим вас!
– Да ну его <на фиг>, этот наступивший! – мрачно ответил врач Данилов. – Задолбали конкретно, не смена, а каторга. Катались в основном к пьяни всякой. Битые, травмированные, облёванные. Фу, <распутная женщина>!
– Нет, Алексей Палыч, ни при чём тут Новый год. – возразил я. – Всё дело в тех, кто привык праздновать по-быдляцки. Чтоб до соплей ужраться и в приключения попасть.
– А мы вчера вечером подобрали одного на площади Ленина, – сказал Анцыферов. – Лежал на спине, руки-ноги звёздочкой раскинул. Сначала думали, что просто пережрамши. В машине стал смотреть, а у него остатки пены на губах и мышечный тонус повышен. Хоть и разило от него перегарищем, но я опой почуял, что тут не просто опьянение. Мы его и так и сяк раскачать пытались и всё бесполезно. Не пошевелился и ни звука не издал. Привезли мы его в «пятёрку», а там Кукушкина дежурила и кобениться начала. Но при помощи личного обаяния, угроз и шантажа дожал я её. А если б в вытрезвитель увезли, и он бы там крякнул? Не, ну на фиг эти проблемы.
– А Кукушкина-то опять в своём стиле была одета?
– Ну а то как же!
Здесь я должен пояснить, что Светлана Олеговна могла считаться весьма привлекательной, если б не её манера одеваться. На работе она всегда носит не по размеру большой халат с подвёрнутыми манжетами, болтающийся на ней как на палке. На ногах – мужские носки поверх светлых колготок и расшлёпанные полуботинки без шнурков. И это не случайность, а прочно сложившийся стиль. Нет, никогда не понять мне тех женщин, которые добровольно избавляются от собственной привлекательности.
После восьми, когда все поразошлись-поразъехались, настала умиротворённая тишина. Но внезапно её нарушила отчаянная матерная брань, раздавшаяся из стерилизационной. В голове сразу вспыхнула мысль: уж не проник ли кто-то посторонний? Когда мы с парнями туда прибежали, то никаких чужаков не увидели. Нецензурщину исполняли дуэтом Галина Петровна и пожилая, доселе интеллигентная медсестра Софья Михайловна.
– Что стряслось-то? – спросил фельдшер Герман.
– Вон, смотрите, … мать, опять нас г***м залило! – ответила Петровна.
– Это <распутство> какое-то! – добавила Софья Михайловна.
Тут-то и пришло осознание, что мы стоим аккурат в луже воды, культурно называемой «фекальной», вдыхая при этом специфическое амбре, ничуть не похожее на изысканный парфюм.
– Ой, чего же нам делать-то? – растерянно спросила Софья Михайловна.
– Не переживайте, – ответил медбрат Виталий. – Я сейчас схожу к Александру Викентьевичу и он сантехника вызовет.
– Сходи, сходи, – сказала Петровна. – Только х***ен его кто вызовет. Он же наверняка в запой ушёл.
– Ничего, Викентич мужик толковый, всё разрулит нормально.
О печальной ситуации с канализацией я рассказывал неоднократно. А уж систематическое затопление стерилизационной, вообще является ЧП. О какой асептике может идти речь, если повсюду плавает известная субстанция?
Проблема заключается в безбожно пьющем сантехнике, у которого к тому же и руки не из того места растут. Обо всём этом руководство прекрасно знает, но несмотря ни на что, никаких решительных мер не принимает и делает вид, что ничего страшного не происходит.
С вызова вернулась реанимационная бригада и врач Конев прямо с порога разразился руганью:
– <Самки собаки>, вызвали на «без сознания», а оказалось там мужик с великого бодунища. Жена, зараза наглая, нам прямо сходу: «Ему срочно нужна капельница, потому что его к двум вызвали на работу!». Ишь, барыня, блин! Спросил, почему нарколога не вызвали, а она: «У нас денег нет, а вы обязаны помощь оказать бесплатно!». Если бы она попросила нормально, по-человечески, мы бы без вопросов всё сделали. А тут я уже конкретно зал***лся. Нет, говорю, никаких капельниц, если хотите дадим таблетки и всё на этом. Ну и всё, после этого разоралась, развонялась…
– Да, они видать наученные. Знают, что если сказать «без сознания», то вызов принять обязаны. Вот и пользуются.
– Иваныч, их за это наказывать надо, взыскивать стоимость вызова!
– Надо-то надо, только как ты это сделаешь практически? Для этого нужно доказать умысел.
– А чего тут доказывать? Она же наврала, что муж без сознания.
– Когда дело дойдёт до ответственности, она займёт железобетонную позицию: муж действительно был без сознания, а к приезду «скорой», пришёл в себя. Как ты это опровергнешь?
– Да, понятно всё это. Просто досада берёт, что нас превратили в мальчиков-девочек по вызову.
– Николай Андреич, ничего тут не поделаешь. Плетью обуха не перешибёшь.
К сожалению, медицину фактически приравняли к сфере услуг. Вследствие этого, некоторые относятся к нам как к холопам, обязанным по щелчку выполнять любой их каприз. В соцсетях нередко замечаю с каким неподдельным гневом некоторые «господа» воспринимают жалобы медиков на разного рода проблемы. В комментариях обязательно раздадутся вопли: «Вы знали куда шли! Не нравится – уходите!». Есть немало тех, кто искренне убеждён, что клятва Гиппократа делает нас пожизненными бесправными рабами. При этом они не хотят понять, что в действительности мы никогда никакому Гиппократу не давали и бесправными не являемся.
Несмотря на обилие вызовов, нас не тревожили до начала десятого. Дали больной живот и рвоту у мужчины тридцати восьми лет.
Одна читательница выразила сильное недоумение тем, что наша бригада выполняет и психиатрические, и соматические вызовы, то есть все подряд. Она поинтересовалась, мол, это что, такая оптимизация? Хоть ранее я уже неоднократно на этот вопрос отвечал, но всё же повторюсь. Так называемая «оптимизация» проводится по решению органа государственной власти, в частности, Департамента здравоохранения.
В нашем же случае инициатива исходила от скоропомощной администрации. Главный врач и начмед решили, что психиатрическая бригада должна работать наравне со всеми, не сортируя вызовы на профильные и непрофильные. Будь я только врачом-психиатром, то мог бы легко оспорить это решение. Но штука в том, что у меня есть ещё и специальность «Скорая медицинская помощь». Вот из-за неё-то я и не имею права отказаться от соматических вызовов.
Открыла нам супруга больного, лицо которой выражало тоскливо-подавленное настроение. Рядом с ней стояла девочка лет пяти, смотревшая на нас с таким неподдельным восторгом, словно увидела оживших сказочных персонажей.
– Проходите сюда, – сухо сказала супруга.
Больной лежал на кровати в позе эмбриона, кряхтел и морщился от боли.
– Здравствуйте, что случилось?
– Живот, блин… И рвёт то и дело…
– Что ели-пили?
– Да ничего такого…
– Давайте я сама всё расскажу, – подключилась супруга. – У него опять с поджелудочной проблемы. Ровно год назад всё то же самое было, «скорая» в больницу увезла. После этого целый год вообще не пил, старался диету соблюдать. А с тридцать первого сорвался. Всё подряд пил, вперемешку шампанское, водку, коньяк, пиво. Как не в себя заливал. Ну и ел то, что нельзя: жирное, копчёное, майонез.
– Да блин, Юль, раз в год можно же себе позволить? – сказал больной.
– Ну вот, позволил. И что дальше? Нормально получилось? – невозмутимо ответила супруга.
При пальпации живота ощутил мышечное напряжение в эпигастрии, имелась болезненность в проекции хвоста поджелудочной железы. Плюс ко всему у больного возникали регулярные позывы на рвоту. В общем диагноз острого панкреатита сомнений не вызывал.
– Доктор, а можно сделать так, чтоб без больницы? – с надеждой спросил больной.
– К сожалению, нельзя. Вы это и сами должны знать, печальный опыт уже есть.
Сделали мы ему внутримышечно спазмолитик и противорвотный препарат, которые практически не принесли положительного эффекта. А далее в хирургию увезли.
По-человечески понять этого больного можно. Целый год добросовестно воздерживался от всего вредного, лишая себя многих удовольствий. А затем решил, что за столь длительный срок всё нормализовалось и никаких проблем не возникнет. Вот только не учёл он прописную истину: с поджелудочной железой шутки плохи. Если ранее острый панкреатит уже возникал и благополучно был излечен, это не повод расслабиться и пуститься во все тяжкие. Болезнь запросто может вернуться и сурово отомстить, вплоть до лишения жизни.
После освобождения получили второй вызов: в подъезде дома задыхается мужчина семидесяти пяти лет. Сразу возникло предчувствие, что там всё серьёзно. И это заставило меня нецензурно выругаться.
Больной сидел на лестнице между третьим и четвёртым этажами «хрущёвки». Был он бледен, с синеватым носогубным треугольником. Слышимое на расстоянии тяжёлое клокочущее дыхание точно говорило об отёке лёгких. Сбылось предчувствие, чёрт его дери.
На лестничной площадке стояли молодой парень, девушка и две пожилых женщины.
– Он здесь живёт? – спросил я у них, не желая напрягать больного лишними расспросами.
– Да, да, в семьдесят третьей, чуть-чуть не дошёл, – ответила одна из женщин. – Отведите его и там всё сделаете.
– Нет, мы его в машину перенесём. Всё равно в больницу везти, зачем лишний раз таскать туда-сюда. У него есть кто дома?
– Нет, он один живёт, жена в прошлом году умерла.
В таких случаях категорически нельзя вести больного своим ходом, но и переноска в горизонтальном положении также недопустима. Поэтому пришлось воспользоваться кресельными носилками. Это, конечно, очень удобная штука, но мы испытываем к ним неприязнь. Дело в том, что они в сложенном состоянии закреплены на задней двери. Достать их, а потом повесить на место, задача не из лёгких. Но всё-таки мои парни со всем справились.
Везти больного прямо сразу, без осмотра и оказания помощи, было бы преступлением. Поэтому, приступили ко всему сразу, как загрузили в машину. На кардиограмме всякая пакость, свидетельствующая о кардиогенном отёке лёгких, тахикардия больше ста двадцати. А для полного счастья ещё и давление низкое. Больной стал кашлять и при этом выделялась пена. Короче говоря, вот-вот ожидался прилёт огромной страшной опы.
Было бы давление повышенным или нормальным, то и особых проблем бы не возникло. Как правило, после введения наркотика и мочегонного отёк лёгких купируется. А вот при низком давлении эти препараты попросту уронят его до нуля со всеми вытекающими последствиями. Казалось бы, введи вазопрессорный препарат, подними давление и будет тебе счастье. Однако и здесь не всё так всё так просто. Дело в том, что вводить нужно капельно, а значит в достаточно большом объёме жидкости. А ведь лёгкие-то и так залиты по самое не могу. И тем не менее выбора у нас не было.
Не стану описывать все нюансы оказания помощи, но каким-то чудом удалось нам добиться положительного эффекта. Нет, больной не исцелился и его состояние было отнюдь не удовлетворительным. Но всё-таки угроза прилёта большой и страшной стала не такой явной.
– Ну как дела? Получше стало? – поинтересовался я у больного.
– Да, спасибо вам… – ответил он тихим голосом.
– У вас при себе какие-то документы есть?
– Паспорт в куртке, достаньте сами, а то у меня сил нет…
После того, как записали паспортные данные, больного благополучно увезли в стационар. И только когда освободились, я почувствовал, что весь взмок от перенесённого нервного напряжения. Хотелось просто постоять и подышать морозным воздухом, но делать этого не стал, поскольку заболеть пневмонией в мои планы не входило. Сев в машину, я минут на пять расслабился, после чего доложил об освобождении. Как и ожидалось, в ответ прилетел вызов: психоз у молодого человека двадцати двух лет.
Открыла женщина средних лет и тут же вывела нас на лестничную площадку для разговора.
– Я – его мать. Он заболел ещё когда в школе учился, в шестнадцать лет.
– Извините, перебью. Чем заболел?
– Шизофренией. Стоит на учёте, в больнице лежал шесть раз. Ничего ему не помогает, только всё хуже и хуже становится. Раньше чем-то интересовался, планы строил, а теперь как робот какой-то. За собой не следит, скоро как бомж будет.
– А нас-то вы для чего вызвали? Пока я ничего экстренного не вижу.
– Дело в том, что он стал агрессивным и неуправляемым. Вчера куда-то ушёл и целые сутки его не было. Когда вернулся, начал меня и маму мою обвинять, что якобы мы его чем-то травим. Сказал, что поубивает нас и на помойку вынесет. Мы с ним не справимся, его нужно опять в больницу класть.
Когда вошли в квартиру, сразу увидели пациента. Среднего роста, худощавый, лохматый, небритый, он стоял в прихожей и бессмысленно смотрел на нас, переминаясь с ноги на ногу.
– Здравствуй, Сергей! Пойдём присядем, пообщаемся.
– Блин, какое «присядем»? Если бы вас убить хотели, вы бы просто сидели и всё?
– Ну и кто же на тебя покушается?
– Мне подмешивают чего-то, чтоб я вообще стал овощем.
– Кто это делает?
– Мать и бабка, две крысы, блин. Я не могу с ними находиться.
– То есть ты из-за них из дома уходил?
– Да, здесь страшно, пипец как.
– А почему же вернулся, раз страшно?
– Они начали давить на меня.
– Каким образом?
– Голову сжимали, страх делали, мысли путали.
– Ну и какие же у тебя планы?
– Не знаю… Я их жраньё есть не буду. Пусть дают мне деньги.
– Сергей, а ты им угрожал?
– Я просто сказал, что если будут меня доставать, то убью. А какие у меня варианты?
– Скажи, а ты чем-нибудь увлекаешься?
– Ну не знаю…
– А обычно ты чем занимаешься?
– Не знаю… Телевизор смотрю, в магазин хожу.
– Друзья у тебя есть?
– Не, никого нет.
– А какое у тебя образование?
– Я на истфаке учился, но меня отчислили.
– За что?
– Сказали за неуспеваемость.
– Как ты считаешь, это было справедливо?
– Не знаю…
– Продолжать учёбу не хочешь?
– Я хотел восстановиться…
– А почему же не восстановился?
– Не знаю…
– Но ты для этого что-то делал?
– Не, ничего…
– Сергей, а с тобой ничего необычного не происходит? Может что-то видится, слышится?
– Мне всегда страшно, предчувствие какое-то. Они боль в голову запускают и иногда мысли отключают.
– Ладно, Сергей, давай собирайся и поедем в больницу. Ты там уже бывал, всё знаешь.
– Так они меня и там достанут.
– Не достанут, не переживай. Выходить к ним на свидания тебя никто не заставит. И от передач можешь отказаться.
К сожалению, шизофрения привела к формированию у Сергея эмоционально-волевого дефекта. О своих переживаниях и страхах он рассказывал монотонно, без эмоциональной окраски. Вопросы о друзьях, увлечениях и планах на будущее, я задавал не ради праздного любопытства. Ответы Сергея говорили о его пассивности, безволии, отсутствии каких-либо интересов. В частности, он то и дело говорил «не знаю». Выразил желание восстановиться в вузе, но никаких реальных действий для этого не предпринял. Кроме того, он обнаружил аутистическое поведение, то есть отгороженность от общества, отсутствие привязанностей и потребностей в социальных связях.
О полном устранении личностного дефекта речь, конечно же, не идёт. Однако правильно подобранная схема лечения может значительно ослабить негативную симптоматику.
Следующий вызов ждать себя не заставил: высокая температура, одышка у женщины семидесяти восьми лет. В другое время я бы возмутился тем, что такой вызов дали не общепрофильной, а нашей бригаде. Но в эти новогодние дни, когда идёт шквал вызовов и все без исключения пашут без передышки, проявление недовольства было бы неуместным.
Открыла нам сама больная, полная женщина с седыми волосами, забранными в пучок.
– Проходите. Ой, как я расклеилась… Уж четвёртый день пошёл.
– А почему же сразу-то не вызвали?
– Ко мне сын с семьёй из Уфы приезжали. А тем более сначала ничего страшного не было, насморк и температура небольшая. Я р***нзу пила, в нос капала. Думала, что всё быстро пройдёт.
– Сейчас вас что беспокоит?
– Одышка сильная и кашель.
– Температуру мерили?
– Да, тридцать восемь и восемь. Выпила пар***мол и никакого толка.
Услышанные свистящие хрипы, ослабление дыхания и низкая сатурация, давали повод заподозрить пневмонию. Но, разумеется, этот диагноз я выставил под вопросом, ведь стетоскоп не может заменить ни КТ, ни рентген.
Сделали мы больной литическую смесь для снижения температуры, в машине дали кислород и в стационар увезли.
После этого разрешили долгожданный обед. А долгожданным он был потому, что в числе прочего принёс я лоточек свойского домашнего студня. Супруга его много наготовила и переживала, что весь не съедим. Но получился он неимоверно вкусным и поэтому долго не залежался.
После обеда возникла у меня мыслишка пойти полежать в комнату отдыха, но прогнал я её и уселся в «телевизионке». Какое тут лежание, если вызовов море и кроме нас на Центре была лишь одна фельдшерская бригада. Они приехали вслед за нами, а это означало, что на очереди мы первые и единственные.
Минут через двадцать дали вызов: психоз у женщины тридцати одного года.
В прихожей нас встретили родители больной. Отец, крупный крепкий мужчина с внешностью сотрудника силовой структуры, не дожидаясь вопросов, рассказал:
– Дочь у нас опять начала чудить, вообще вразнос пошла. У неё шизофрения, вторая группа инвалидности. Раз пять в больнице лежала и каждый раз туда силой увозили. Она же в таком состоянии вообще ничего не соображает.
– А что именно она делает?
– Ооо, чего только не делает! С нами скандалит, мать вообще ни во что не ставит. С «голосами» разговаривает. Сегодня пошла в церковь и оттуда какую-то вонючую бомжиху привела. Ну я её сразу выкинул, естественно. А потом в ванной закрылась. Часа два прошло, мы давай стучать, но в ответ тишина. Так и пришлось дверь вскрывать.
– И что она там делала?
– Не знаю, просто сидела на краю ванны и ни слова не сказала.
– Где она сейчас?
– Вон в той комнате, проходите.
Больная, выглядевшая очень худой, с впалыми щеками и выступающими скулами, стояла на ворохе каких-то бумаг, держа перед собой раскрытую общую тетрадь. Манерная поза делала её похожей на одухотворённую поэтессу, собравшуюся декламировать свои вирши.
– Здравствуйте, Анастасия Евгеньевна! Чем занимаетесь?
– У меня настроение вдохновительное! – ответила она.
– Ну если «вдохновительное», то тогда всё отлично. Что вы читаете? Почему бумаги разбросали?
– А так надо, я же писательница.
– И о чём же вы пишете?
– Через меня мысли всех людей проходят и по ним я пишу Великую Книгу Мира.
– Замечательно, потом у вас автограф попросим. А как же вы справляетесь с таким потоком? Вы каждую мысль в отдельности слышите или просто шум?
– По-всякому. Вообще у меня сумбур в голове, я ничего понять не могу. Да ещё этот Гамзанов ко мне пристал, от его мыслей у меня мозг плавится.
– Он вам поёт, что ли? Про мысли-скакуны?
– Нет, я не могу рассказывать. Просто он очень плохо на меня влияет.
– То есть у вас только чужие мысли, а «голосов» нет?
– Брат и Андрей, его знакомый, со мной разговаривают.
– Откуда они слышатся? Из головы или со стороны?
– В голове. Просто у нас связь ментальная.
– И что они вам говорят?
– Подсказывают, что делать, хвалят, иногда ругают.
И тут совершенно неожиданно она завопила, что есть мочи:
– Уберите камеры! Уберите отсюда камерыыы! Аааа! Сколько можно меня мучить?!
- А ну-ка потише! – скомандовал я. – Что за камеры? Откуда они взялись?
– Вон, везде их натыкали! Смотрите, над окном сразу четыре! Зачем ты их опять включил, т***арь? – накинулась она на отца.
– Настя, прекрати! – рявкнул он. – Хватит дурить!
– Нет, не хватит! Ты мне не отец, ты вообще никто! Я не от тебя родилась!
– Анастасия Евгеньевна, успокойтесь. Вы эти камеры видите? – спросил я.
– Я их чувствую, от них излучение идёт и мне сразу плохо становится.
– Всё понятно, давайте собирайтесь и в больницу поедем.
– Нет! Нет, я сказала! Идите все отсюда!
– Соберите ей всё, что нужно, – попросил я мать.
– Не надо ничего, никуда не поеду! Не поеду, я сейчас порежусь!
Выкрикнув это, Анастасия хотела было выскочить из комнаты, но выход был надёжно перекрыт моими парнями. Тем не менее, она даже не подумала сдаваться и стала лупить их кулаками. Тогда парни стали крепко её удерживать, а я, достав из чемодана вязки, стал фиксировать ей руки. Вдруг она больно-пребольно укусила меня за кисть, но к этому моменту уже всё было сделано. Вязки не позволяли ей размахивать руками, зато не мешали дёргаться и изо всех сил извиваться. Поэтому в машину её привели с огромным трудом. По дороге в стационар Анастасия вела себя относительно спокойно. А вот приёмнике устроила второй акт мерлезонского балета. Орала так, что уши закладывало и пыталась пнуть всех, кто оказывался поблизости. В общем выступление получилось фееричным и зажигательным, но почему-то никто из окружающих не кричал «бис» и не аплодировал.
Что касается диагноза, то шизофрения никаких сомнений не вызывала. Вся специфическая симптоматика была в наличии, включая нарушения мышления, бред и слуховые псевдогаллюцинации. От прогноза воздержусь, поскольку всё прояснится после лечения.
На моей кисти, между большим и указательным пальцами, формировался кровоподтёк. Однако радовало то, что прокусить до крови ей не удалось.
После этого поехали дежурить на пожаре в частном доме на окраине города.
Деревянный дом был одноэтажный, большой, на несколько семей. Из двух окон вырывалось пламя с мощным дымом, вовсю норовя поджечь крышу. Пожарные тем временем выполняли боевое развёртывание.
В группе женщин разных возрастов, стоявших неподалёку от нас, происходил серьёзный скандал. Возмущённый крик перемежался с громким плачем и причитаниями.
– Ты, <самка собаки>, что наделала? Сейчас же всё сгорит, мы из-за тебя голыми останемся!
– Да я специально, что ли? У нас у самих всё сгорело!
– Вы со своим Вовой совсем уже при***рки! Не знаете, какая у нас проводка?
Сразу после этого к нашей машине подошла молодая женщина с двумя маленькими мальчиками и постучала.
– Что вы хотели? – спросил я, открыв дверь кабины.
– Пожалуйста, можно мы пока у вас посидим, а то нас там сейчас поубивают!
– Да, конечно, проходите в салон, заодно и погреетесь.
Женщина вся дрожала, всхлипывала и беспрестанно утирала слёзы. А вот детишки хоть и выглядели малость испуганными, но держались достойно, прям настоящие маленькие мужички.
– Это у вас пожар-то? – спросил я.
– Да, гирлянда на окне загорелась. И главное так неожиданно, моментально. Мы в другой комнате были и вдруг дым пошёл. Я туда заглянула, а там всё уже полыхает и дышать нечем. Быстрей детей кое-как одела, сама куртку накинула, и мы на улицу выбежали. Ой, мамочки, что же нам теперь делать-то? Мы вообще безо всего, в той комнате деньги и документы остались, наверно всё сгорело. Я и телефон не взяла. Муж сейчас на работе, а я ему и позвонить не могу.
– Вот, с моего позвоните, – предложил Герман.
Огорошив супруга ужасной новостью, она вернула телефон и спросила:
– А у вас есть что-то успокоительное.
– Есть-то есть, но вам сейчас ясная голова нужна, сами понимаете, сколько забот предстоит, - ответил я. – Давайте сперва давление и пульс измерим, а потом полечим.
Давление оказалось нормальным, а вот пульс частил аж за сотню. Дали мы ей г***цин для спокойствия и мет***лол, чтоб сердце не так бешено колотилось. Само собой разумеется, что стресс от этого не прошёл и прыгать от радости она не стала, но всё-таки малость поуспокоилась.
К счастью, пожарным удалось укротить огонь, не дав ему распространиться ни на крышу, ни на другие помещения. Вскоре, руководитель пожаротушения нас отпустил с миром.
Признаюсь честно, не стал я оформлять карту вызова на женщину. Да, формально это было нарушением, но очень уж не хотелось развозить лишнюю писанину. Тем более, что в состоянии пациентки ничего опасного не было, а данные ей г***цин с мет***лолом препараты не учётные.
После освобождения поехали на отравление алкоголем у мужчины пятидесяти одного года.
Несмотря на открытую дверь квартиры, мы не стали сразу входить, а сперва постучали.
– Заходитеее! – раздался слабый мужской голос.
Двухкомнатная квартира являла собой классический алкопритон. Обшарпанные стены с драными обоями, безобразно грязные полы с валяющимися окурками, ну а жуткая вонь словесному описанию не поддавалась.
В тускло освещённой комнате лежали двое мужчин. Нет, не вместе. Один – на кровати без постельного белья, другой – на голом матрасе на полу.
– Это я вас вызвал, – сказал лежавший на кровати. – Мужики, помогите, не дайте умереть!
– Что случилось? – спросил я.
– Мы походу спиртом траванулись…
– Что именно беспокоит?
– Мутит, слабость страшная и в глазах рябит, не вижу ничего…
– Где вы этот спирт взяли?
– Парень какой-то дал.
– Это как? Просто так дал, за красивые глаза?
– Не, мы ему машину выталкивали.
– Сколько выпили?
– Грамм по сто.
– Примерно сколько прошло времени?
– Ну не знаю… Выпили часа в два, а потом отрубились. Я немного очухался и вас вызвал.
– Где бутылка?
– На кухне. Мужики, Валерку посмотрите, а то чего-то он лежит как мёртвый, - показал он на лежащего на матрасе.
Посмотрели, конечно, куда деваться? Валерка был живой, но без сознания. Если точнее, то находился в коме I-II степени. При этом и давление чуть ли не по нулям.
Да, это была прям засада. Сразу двоих, один из которых тяжёлый, мы бы никак не осилили. Поэтому прямо сразу вызвал ещё одну бригаду.
Промывать желудок смысла не имело, поскольку с момента употребления прошло уже более трёх часов. Скорей всего, отравились они мет***лом. А это означало, что требовалось введение противоядия, которым служит эт***нол. Вот только его у нас всего-то десять миллилитров, да и то совершенно для других целей. И тем не менее без помощи мы их не оставили, зарядив обоим по капельнице со всем необходимым.
Вскоре приехала битовская седьмая бригада и забрала Валерку, а мы увезли того, кто находился в сознании.
Известно, что алкоголики до спиртного жадные. Халявная выпивка вытесняет разумную осторожность и подавляет инстинкт самосохранения. Вот и эти мужички сами к себе призвали беду. Даже если им удастся выжить, то скорей всего останутся они незрячими инвалидами, да ещё и с больными почками в придачу. Но, ничего тут не поделаешь. Каждый сам свою судьбу выбирает.
Вот на этом и закончилась моя смена. Вернувшись на Центр, передал я в полицию сообщение об отравлении, дописал кой-чего, а потом домой отправился.
А на следующий день я вновь посадил грибы. Ведь прошлый-то раз всё закончилось неудачей, субстрат зелёной плесенью покрылся и на помойку отправился. Супруга недовольство выразила, мол, что ты как маньяк к этим грибам привязался! Ира, говорю, я если и маньяк, но только не сек***альный, на невинность и честь грибов не посягаю. Просто во мне азарт взыграл, принципиально хочу результата добиться!
Так что вновь я терпеливо и с надеждой ожидаю хоть какого-то грибного урожая. Ведь если долго мучиться, то что-нибудь получится!
