Обзор немецких медиа
🗞(+)Süddeutsche Zeitung в статье «Тюрьма для малолетних преступников в Германии» рассказывает об истории Маттиаса Бринка, который попал в тюрьму в семнадцать лет и был освобождён через два года, в январе 2023 года. В этом году в Германии было много дискуссий о подростковой преступности и таких людях, как он. Главный вопрос: какой смысл сажать молодых людей в тюрьму? Уровень упоротости: умеренный 🟡
Маттиас Бринк любит гулять, теперь он может это делать. По его словам, в ларьке на обочине Мюллерштрассе можно отведать лучший кебаб в Веддинге. Бринк, светло-голубые глаза, сигарета ручной скрутки между пальцами, просовывается в окно, пожимает руки людям внутри. Болтает. Название закусочной - «Гель Дой» - что оно, собственно, означает? Ответ продавца: «Приходите и наедитесь», на турецком.
Насытиться внутри всегда было проблемой для Бринка. Ему не нравилось внутри, он никогда там не завтракал. Поблажки - это для тех, кто снаружи.
Маттиас Бринк сидел в молодёжной тюрьме. Или, как её называют в Берлине, в центре временного содержания молодёжи, сокращенно JSA. В общей сложности он провёл в тюрьме три года своей жизни. Два из этих лет он провёл в закрытом заключении, и ему не разрешалось покидать тюрьму. Его круглосуточно держали взаперти вместе с мальчиками, которые вели себя агрессивно. Такими же, как он.
Мальчики того же возраста отрываются на вечеринках, впервые летают по миру, впервые занимаются сексом и, возможно, в процессе выясняют, кто они, чего хотят и кого любят. Бринк не мог этого сделать, он «застрял в одной и той же жизни каждый день», - говорит он. Ночи в камере за запертой стальной дверью и с решёткой на окне.
Бринк испытал на себе немецкое ювенальное уголовное право в его самой суровой форме: приговор по делам несовершеннолетних без отсрочки исполнения. Его освободили в начале года, когда ему было 19 лет.
В тюрьме он оставил серую тюремную одежду, флисовую куртку и спортивные брюки. Он надел костюм и туфли из лакированной кожи, которые хранил для выступлений в суде.
Он чувствовал себя «бизнесменом», когда 11 января в половине девятого вышел из берлинского центра временного содержания несовершеннолетних по адресу Фридрих-Ольбрихт-Дамм, 40. Его мать уже ждала у ворот. Они вместе поехали домой и позавтракали. Он помнит, что ел булочки, потому что в тюрьме булочки подавали редко, в основном мягкие тосты и серый хлеб.
Свобода, как вы узнаёте от Бринка, имеет много общего с едой.
Что может быть лучше для разговора о заключении несовершеннолетних, чем конец этого года? Не только потому, что немецкому уголовному праву для несовершеннолетних только что исполнилось 100 лет. В Германии уже давно не было таких широких дебатов о несовершеннолетних преступниках, как в 2023 году: беспорядки в канун Нового года, неприятности в открытых бассейнах, драки в школах - некоторые СМИ и политики рисуют картину диковатых банд, опьянённых насилием. Die Zeit спрашивает: «Молодежная преступность вышла из-под контроля?»
В январе 14-летний подросток в Вунсторфе забил до смерти камнями своего сверстника. В марте подростки пытали 13-летнюю девочку в Хайде. И в том же месяце двое детей предположительно зарезали 12-летнюю девочку во Фройденберге. Поскольку их юный возраст защищает их от уголовного закона - в Германии виновным считается тот, кому на момент совершения преступления было не менее 14 лет, - дискуссия, которая была похоронена в течение долгого времени, была поднята вновь: Парламентская группа AfD в своём законопроекте призвала вновь снизить возраст уголовной ответственности до двенадцати лет. В последний раз это было сделано в Германии нацистами в 1943-м.
Судьи судов по делам несовершеннолетних считают снижение возраста бессмысленным и необоснованным, поскольку дети сегодня взрослеют не раньше, чем раньше. Кроме того, убийства среди детей происходят крайне редко (восемь предполагаемых случаев в прошлом году).
И всё же в конце этого года остаются вопросы: помогает ли содержание детей взаперти или только вредит тем, кто ещё не до конца созрел?
И помогает ли это обществу снаружи?
Маттиас Бринк - крепкий мужчина, вежливый, с внимательным, но непостижимым взглядом. Как будто он спрятал за ним часть себя.
Сейчас апрель, и солнце светит на Веддинг, на Наунер Платц, пёстрые граффити, дорогое капучино. На Бринке шерстяная шапка.
Он коротко подстриг свои чёрные волосы, но потом понял, что ему не нравится форма его головы. "Она похожа на яйцо". смеется он. Ему только что исполнилось 20 лет.
Бринк знает все секретные маршруты в Веддинге. Он знает, где раньше были заправки и где можно купить кебаб и протеиновый порошок в районе, где раньше жил гангстерский рэпер Массив. На улице люди кивают Бринку и пожимают ему руку.
Здесь он вырос, и здесь же он начал свою карьеру, тогда, в 14-15 лет, желая стать «Пабло Эскобаром из Берлина». Он грабил людей, наносил им увечья, совершал налеты на ночные пабы с холостым оружием. «Я был дьяволом».
На самом деле у Маттиаса Бринка другое имя. Он также не любит видеть свое лицо в газетах. Потому что ему стыдно за свои поступки и потому что он не хочет, чтобы на него навесили ярлык «зэка» за жизнь, которая всё ещё лежит перед ним.
По данным Министерства юстиции, число детей и подростков, которых, как и Бринка, подозревают в насильственных преступлениях, за последние двадцать лет резко сократилось, хотя в прошлом году вновь был зафиксирован рост. Однако эксперты с осторожностью относятся к этим данным. Это связано с тем, что они зависят от того, насколько тщательно полиция их проверяет.
В ноябре этого года в берлинской тюрьме JSA содержались 324 молодых человека, самому младшему из которых было 14 лет. Приговор по делам несовершеннолетних может быть вынесен только в возрасте до 21 года. Однако сюда попадают и 27-летние, уже приговорённые к обычным срокам заключения, - недавно в JSA начали принимать осуждённых «молодых взрослых». Для них есть место в Берлине, где в настоящее время имеется около 100 мест - пятая часть тюрьмы.
В начале 2000-х годов центр содержания под стражей был переполнен. В то время в Германии более 7 000 преступников отбывали наказание по делам несовершеннолетних. В декабре прошлого года, по данным Федерального статистического управления, в системе исполнения наказаний для несовершеннолетних в Германии оставалось всего 2649 молодых правонарушителей, большинство из которых - мужчины.
2649, или менее 4% от общего числа заключённых в Германии. Только 283 из них были несовершеннолетними.
Если центры временного содержания несовершеннолетних всё равно пустеют год от года, почему не происходит фундаментального осмысления их предназначения?
«Потому что мы не решаемся», - говорит Хайнц Корнель по телефону. Корнель - криминолог, педагог и профессор берлинского Университета прикладных наук имени Алисы Саломон. По его словам, в Германии нет большинства, выступающего за подлинную реформу, предусматривающую сокращение числа приговоров к лишению свободы и наказаний для несовершеннолетних. Политики неохотно берутся за решение этой проблемы, поскольку в этом случае они станут непопулярными среди неуверенного в себе электората.
69-летний Корнел работает в системе ювенальной юстиции уже 50 лет. По его словам, у общества есть много причин для того, чтобы сажать малолетних преступников в тюрьму. Например, желание искупить ими вину. Или потребность в порядке и безопасности. Однако уставная цель системы ювенальной юстиции заключается в другом: в воспитании. Сбившихся с пути молодых людей необходимо вернуть на путь истинный и направить к жизни, свободной от преступлений. Тюремное заключение должно формировать из них хороших людей.
В Германии эта воспитательная концепция рассматривается уже почти 150 лет. Учёный в области уголовного права Франц фон Лист ввел её ещё в 1880-х годах, но только через четыре года после его смерти, в 1923 году, был принят первый немецкий уголовный кодекс для несовершеннолетних. Он был принят рейхстагом Веймарской республики. Он запрещал рассматривать несовершеннолетних как взрослых, повышал возраст уголовной ответственности с двенадцати до четырнадцати лет и вводил условное наказание.
Впоследствии национал-социалисты использовали эту расплывчатую концепцию воспитания для искоренения «девиантного» поведения. Они оставили свой след в законодательстве в виде Закона о ювенальных судах Рейха от 1943 года, и его положения до сих пор можно найти в современном Законе о ювенальных судах (JGG). Например, в параграфе 17, который регулирует наказание несовершеннолетних, говорится о «вредных наклонностях подростка». Только если они или тяжесть преступления слишком серьёзны, может быть рассмотрен вопрос о тюремном заключении.
И только если исчерпаны все другие меры воздействия, такие как предупреждение, заключение под стражу и помещение в специализированное учреждение.
На протяжении десятилетий в Германии никто не пытался реформировать систему наказаний для несовершеннолетних. «Сегодня мы сажаем молодых людей за решётку не потому, что считаем это наиболее эффективной воспитательной мерой, а потому, что так устроено наше уголовное законодательство для несовершеннолетних», - говорит Корнель.
Суды, по крайней мере, нашли практические способы значительно сократить систему наказаний для несовершеннолетних «почти незаметно для общественности», говорит Корнел. Эксперты в области права признают, что закон предоставляет судьям ювенальных судов большую свободу действий. Личная тяжесть и различные правовые традиции федеральных земель (которые в 2006 году Федеральный конституционный суд заставил окончательно закрепить в законе уголовное право для несовершеннолетних) определяют размер приговора для несовершеннолетних. Минимальное наказание, как правило, составляет шесть месяцев.
Обычно суды гораздо тщательнее изучают не только правонарушение, но и личность несовершеннолетнего, чем взрослого. Насколько прочны отношения в семье? Ходят ли они в школу? Планируют ли они будущее? Принимают ли они наркотики? Содержание в тюрьме для несовершеннолетних, например, должно быть оправдано с воспитательной точки зрения.
Солнечный день в столице, колючая проволока поблескивает на кирпичных стенах тюрьмы. Каждый, кто хочет попасть внутрь по своей воле, например, в качестве репортёра, должен заблокировать свой мобильный телефон у ворот. Только после этого открывается дверь охраны, затем ещё одна, и перед вами открывается собственный мир площадью пять гектаров.
JSA Berlin - это две заброшенные виллы исторической тюрьмы и центра казни Плётцензее. Однако большая часть тюрьмы находится в «новой зоне», которая была открыта в 1987 году. Сюда также входят шесть «жилых павильонов» для молодых заключённых - трехэтажные кирпичные здания с множеством углов, тесно примыкающие друг к другу. Из некоторых верхних камер открывается вид через стену на соседние огороды.
С таким же успехом эти дома могли бы находиться на улице в Берлине-Нойкёльне. Если бы только не эти белые решётки перед каждым окном.
Социолог Эрвинг Гофман однажды описал тюрьму как «тотальное учреждение», аппарат контроля, который полностью подчиняет себе своих заключенных. Жизнь в берлинской JSA также подчиняется ежедневному ритму, который начинается и заканчивается, когда ключ поворачивается в замке.
В шесть часов утра - «проверка жизни»: тюремные служащие проверяют, все ли заключённые еще находятся в своих камерах и дышат. В половине девятого вечера их снова запирают. В промежутках, по дороге в собственную школу, на занятия спортом или в заводские цеха, заключённые не делают ни шагу без офицера.
Обед - в 3 часа дня, часы в тюрьме тикают по-другому. 13 апреля на первом этаже дома № 5 в меню значится «Гуляш из птичьих сосисок с лапшой».
Тюремные служащие зачерпывают его из контейнеров из нержавеющей стали в глубокие пластиковые тарелки.
И ставят на прилавок, чтобы заключенные могли их взять. «Время еды!».
Вечером и рано утром также подают паёк: пакет молока с низким содержанием жира, мятный чай, маргарин, сыр «Эмменталь», хлеб и джем раз в неделю.
16:00 - «свободное время». Заключённым разрешается свободно передвигаться по своей жилой группе, которых здесь около одиннадцати. Чем больше они соблюдают правила приличия, тем дольше длится их разблокировка.
В этот ранний вечер над жилыми павильонами висит призрачная атмосфера. Дорожки и двор пусты, но слышны глубокие мужские голоса.
Это заключенные переговариваются между домами из своих камер; сами они - не более чем силуэты у окон. Они выпускают дым через решётку, тушат тлеющие окурки.
Тюрьма - это место дверей, тяжёлых засовов, которые захлопываются. За ними - библиотека, комната для посетителей с сигаретным автоматом и мастерские: столярная, малярная, мастерская по ремонту двухколёсных транспортных средств. Здесь заключённые могут обучаться, например, парикмахерскому делу.
Если они работают, то получают около €15 в день. Только в июне Федеральный конституционный суд постановил, что зарплата в немецких тюрьмах слишком мала, чтобы внести значимый вклад в ресоциализацию.
Другие посещают тюремную школу, где учится четверть заключённых, как Маттиас Бринк в начале своего срока. Классы небольшие, максимум шесть заключённых. Некоторые заключённые сначала учатся здесь читать и писать, другие готовятся к выпускным экзаменам - занимаются самостоятельно в наушниках в компьютерном классе. Преподаватели часто меняют профессию, некоторые из них сами ещё молоды.
Вопросы задают чаще в классе, чем на улице, здесь больше повторений и перерывов на курение. И всё же школа звучит как школа.
Что значит «join»?» - спрашивает учитель на уроке английского языка, пятый урок по четвергам. Трое молодых людей в комнате смеются: «Joint?» [игра слов: join на английском — «присоединяться», а joint — сленговое обозначение косяка с марихуаной — прим. «Мекленбургского Петербуржца»].
Те, кто прогуливает, плохо себя ведёт или бросает, ни в коем случае не остаются без внимания социальных педагогов и учителей тюрьмы. Они продолжают стараться помочь заключённым.
Так ли выглядит образование за решёткой? Для Билла Борхерта это так. Он руководит JSA с 2016 года, вежливый юрист в очках и с густыми седеющими волосами.
Рисунки заключённых висят у его кабинета, внутри креста на стене. Борхерт говорит, что его тюрьма предлагает новую для многих заключенных форму образования. Он любит приводить в пример заключённого, который бросил своё мокрое бельё в шкаф и ожидал, что оно высохнет внутри. Глубокие мужские голоса обманчивы, они не взрослые.
Именно поэтому коэффициент укомплектованности персоналом выше, чем во взрослых тюрьмах: на каждые 430 мест в тюрьме JSA приходится 300 сотрудников. Самая большая доля расходов на тюрьмы приходится на персонал.
Когда люди со стороны насмехаются над тем, сколько денег стоит содержание молодых людей в тюрьме и какие прекрасные предложения они получают, тренировки и спортивные клубы, от футбола до беговых лыж, Борхерт даже после 22 лет работы всё ещё раздражается. «Это такие глупости!». Потому что заключённым, конечно, нелегко. Нельзя забывать, где ты находишься, тюрьма не может «полностью завернуть кого-то в вату», говорит он. «Заключённые сами должны понять, как им здесь жить». Если взрослых можно оставлять в тюрьме без присмотра, то с несовершеннолетними это рискованно [я бы и с взрослыми не рискнул этого делать! 😀 — прим. «М.П.»].
Это связано с «негативным отбором» - более взрывоопасным составом преступников в тюрьмах для несовершеннолетних: в Берлине две трети отбывают наказание за грабёж или нападение - самые распространённые насильственные преступления среди несовершеннолетних преступников. Прежде всего, здесь находятся мальчики, чья жизнь характеризуется «множеством разорванных отношений», - говорит Борхерт, - они обычно происходят из нестабильных семей, находятся в неблагоприятных условиях, почти не ходят в школу и прошли через множество домов.
Как будто руководитель учреждения имел в виду Маттиаса Бринка.
В солнечном Веддинге Бринк то и дело останавливается, чтобы затянуться сигаретой. Хлопья табака стекают на его пиджак. Он выкуривает по двадцать сигарет в день, «Мальборо».
Он говорит: «Я не понимаю, как можно не курить». Он бросил пить и курить травку, но точно не курить.
Бринк рос с двумя сёстрами и матерью, которая была психически нездорова. В начальной школе его дразнили и били. «Я всегда был слабым, маленьким». Следующие проблемы поджидали его дома.
Поэтому после школы он обычно не шёл сразу домой, а направлялся за угол в Шиллерпарк, поднимался по ступенькам вдоль исписанных стен на детскую площадку, садился на качели и ждал, «когда что-нибудь случится». Он и сегодня любит ходить туда и слушать гангста-рэп. В его кармане лежит шарик наушников.
Тогда он много плакал. И думал о том, каково это - больше не жить.
Затем, в 13 лет, произошло «событие», как он его называет: он сильно поссорился с мамой и сбежал из дома.
После этого всё произошло очень быстро. Бринк оказался в приюте для несовершеннолетних и понял, что ребята постарше часто верят ему, когда он рассказывает о себе истории и ведёт себя как гангстер. Он начал курить травку, принимать тилидин - болеутоляющее - и стал преступником. Если кто-то выставлял его дураком, он наносил удар.
Он метался по берлинским общежитиям - он помнит более 20. Временами он жил на улице. «Там не было покоя». Раз в день он ел кебаб, а в остальное время вместе с приятелями искал «экшн». Ограбление редко приносило больше €200 или €300, которые он сразу тратил «на травку, на вечеринки, на предполагаемых друзей, чтобы произвести впечатление на девушек». Его голос смягчается. «Всё это ерунда, настоящая ерунда».
В 15 лет его впервые заключили под стражу, недолго продержали под стражей, потом ещё дважды. Ничего не изменилось.
Криминологи знают, что подростковый возраст - это период жизни, связанный с повышенным рискованным поведением и стремлением нарушать правила. Это известно как подростковая преступность, и пик кривой приходится примерно на 21 год. После этого она резко снижается. Преступность - это канал реализации этого стремления, особенно для молодых мужчин. Поэтому в уголовном праве для несовершеннолетних предпочтение отдаётся «скорым», превентивным мерам, а не более суровым карательным наказаниям. Это связано с тем, что предполагается, что в случае сомнений молодых людей можно спасти.
Тем более что большинство их правонарушений менее серьёзны, чем у взрослых, например, простая кража или преступления против Закона о наркотиках.
Преступления Бринка были более жестокими. Его прежняя жизнь до сих пор на улицах, иногда буквально намалёванная на стене дома. Когда ему было 16 лет, организация по защите молодёжи устроила его в его первую квартиру на первом этаже доходного дома в Веддинге. Сегодня кто-то нацарапал его имя на штукатурке рядом с его бывшим окном, а также слова: «Ты, piç, подожди и увидишь» - piç, что по-турецки означает «ублюдок».
Бринк проходит через открытые ворота в коридор. Старое здание, лепнина на потолке.
Он кладёт руку на ручку двери своей старой квартиры, часть дерева рядом с ней была содрана. Бринк говорит, что когда-то полиция выломала эту дверь. А здесь, - он подходит к почтовым ящикам, - он спрятал мачете в щель над ящиками. Если бы кто-то, желая доставить неприятности, постучал в окно снаружи, он бы схватил оружие и погнался за ним через улицу.
Он смеётся. Сегодня это звучит так абсурдно.
Зачем ему понадобилось идти в суд в начале 2020 года? В тот солнечный апрельский день, по его словам, он ударил кого-то стеклянной бутылкой по голове и ограбил его. Затем он убежал, оставив свою жертву лежать без движения. Ночами он не мог уснуть: «А вдруг он мёртв?». К счастью, он не умер. На одной из последующих встреч Бринк изменил версию, заявив, что не совершал ограбления и просто хотел показаться крутым. Одно можно сказать точно: Бринк был признан виновным.
Спустя некоторое время он держал в руках красное письмо. Это был ордер на арест, и он должен был явиться в тюрьму. Бринк взял у матери немного денег, упаковал табак, зубную пасту, шампунь, нижнее бельё и полотенца и 12 августа 2020 года начал отбывать наказание в берлинской тюрьме для несовершеннолетних. За грабёж при отягчающих обстоятельствах и нанесение тяжких телесных повреждений.
На входе в тюрьму ему сказали: «Вы опоздали на десять минут». Если вычесть это из 28 месяцев заключения, то у него впереди ещё 1 225 990 минут.
Что, несомненно, может сделать тюрьма: она резко прерывает свободную криминальную карьеру, как у Бринка. Для многих тюрьма - это первый якорь в жизни. Первое место, которое держит их. И, возможно, никогда не отпускает.
Молодые люди понимают, как тюрьма цепляет своих заключённых, как только прибывают в JSA в дом № 7, входное здание.
Не все осуждённые сдаются сами, как Бринк; других приводит полиция в наручниках, расстроенных и напуганных. Они говорят о «шоке от содержания» в JSA. Во время первичного собеседования офицеры выясняют, как чувствует себя новый заключённый и не собирается ли он перерезать себе вены при первой же возможности.
С 2008 года в берлинском центре для несовершеннолетних обязательным является ношение тюремной одежды, поэтому каждый заключённый получает фиксированный комплект из более чем 20 предметов.
На распечатанном списке в камере написано «брюки для бега (серые)» или «пижама (верхняя и нижняя)».
Униформа для молодых людей, которые на самом деле выражают себя через наряды и бренды. Даже в помещении обувь Adidas и брюки Nike быстро становятся валютой, которую отбирают у более слабых людей. Насильно.
Личную одежду полицейские упаковывают в серые мешки для одежды, а ценности - в прозрачные пакеты с пломбами. Золотые цепочки, паспорта, мобильные телефоны.
В тюрьме запрещены мобильные телефоны. Это нелегко и для таких мальчиков, как Матиас Бринк. В 15 лет он снимал, как он и его товарищи выбивают двери, мечтая стать ютубером.
Конечно, это не означает, что внутри нет мобильных телефонов. То и дело связные снаружи перебрасывают устройства через стену у спортивной площадки, и заключённые тайком читают их с лужайки. По крайней мере, это самый простой способ, говорит Бринк. Об этом знают и в JSA, где каждый год сотрудники конфискуют около 300 мобильных телефонов.
В первые несколько дней пребывания в доме № 7 Бринк сидел на кровати в своей камере и сворачивал сигареты из бумаги, потому что у него не было с собой никаких бумаг. Камера показалась ему «очень жуткой», свет не работал, и у него не было ни радио, ни телевизора. Офицеры также спросили его, не хочет ли он покончить с собой. Он ответил, что нет, но подумал о гангстерских фильмах из США и изнасилованиях в душе и испугался до смерти. Он подумал: «Я должен играть здесь крутого парня, показать себя и драться со всеми».
Это то, что он знал о своём пребывании в следственном изоляторе.
По словам начальника тюрьмы Борхерта, СИЗО - самые беспокойные места. Потому что заключенные там ждут приговора и не знают, что будет дальше. Бринк часто вступал там в драки и не сразу успокаивался. За это его несколько раз уводили в «бункер».
Так заключённые называют «особо охраняемую комнату содержания под стражей без опасных предметов» в подвале дома № 7: две голые камеры без острых углов, унитаз без крышки и непромокаемый матрас на полу. Из углов выглядывают камеры.
Именно сюда попадают те, кто хочет причинить вред себе или другим.
В худших случаях, например, когда кто-то бьётся головой о бетонную стену, полицейские привязывают его к матрасу широкими ремнями. Это последнее средство, говорит Борхерт. «Никому не нравится это делать».
С 2012 года в тюрьме фиксируется в среднем три случая сдерживания в год. Некоторые из них длились два часа, а самые продолжительные - восемь с половиной часов. Судья должен санкционировать применение спецсредств дольше 30 минут, при этом должен присутствовать врач.
В пространстве между «бункерами» висит запертый ящик с бинтовыми ножницами. Если кто-то каким-то образом умудрился скрутить из бумаги верёвку, чтобы повеситься, полицейские могут воспользоваться ими, чтобы освободить его. Всё это уже случалось.
Бринк попал из палаты № 7 в палату № 5, один из «жилых павильонов». Ребята в палате приняли его хорошо, многих из них он знал со стороны.
В среднем заключённые находятся в JSA в течение 18 месяцев. Индивидуальный тюремный план определяет, как будет продвигаться наказание каждого заключённого, какие консультации он будет получать и где будет проживать. Бринка быстро «расслабили», потому что он хорошо себя вёл. Другими словами, его перевели в открытое заключение и разрешили выходить из тюрьмы в дневное время. Но потом его поймали с травой и «снова отпилили», говорит он. Вернулись в закрытую.
В доме № 5, старом доме Бринка, в коридорах стоят стол для настольного тенниса, стол для настольного футбола и бильярдный стол. В кривом коридоре висит телефон-автомат со шнуром.
Это то, что можно увидеть.
То, что не видно, криминологи называют «тёмным полем». Это внутренняя жизнь тюрьмы, которую не замечают даже офицеры. Исследования показывают, что тюрьмы для несовершеннолетних жестоки: в рамках исследовательского проекта, запущенного Кёльнским институтом криминологии в 2010 году, от 69% до 79% опрошенных заключённых заявили, что недавно стали жертвами насилия. А девять из десяти заявили, что были насильниками. Эти цифры вряд ли можно проверить.
Маттиас Бринк жил в этой темноте. Он помнит, как бильярдные шары засовывали в носки, чтобы он мог ими бить как кистенём. Он помнит, как одного из заключённых затащили в душ, чтобы избить. «Никому нельзя было довериться», - говорит Бринк. «Хулиганы» - это «настоящий пипец», хулиганам «нужны твои покупки. Им нужен ваш табак. Им нужно от тебя всё».
У Бринка толстый шрам на левой руке между большим и указательным пальцами. Не от тюрьмы, говорит он, а от молодёжного центра. Ему было 15 лет, и он впервые выпил алкоголь - целую бутылку игристого вина Hugo. Чтобы произвести впечатление на девушку, он взял нож и как можно быстрее вонзил острие в пространство между расставленными пальцами. Когда хлынула кровь, он заплакал «как ребёнок». С девушкой ничего не вышло.
Для такого шрама внутри нужно придумать крутую историю, - говорит он. «Они все притворяются. Это огромная куча актёров». Дружба в тюрьме? «На самом деле её не существует».
Хорошие люди должны расти в таких условиях. Что возвращает нас к основному вопросу: может ли тюрьма успешно ресоциализировать? «Я бы поставила на этом вопросе знак вопроса», - говорит работник социального воспитания Силке Постлер.
Никто в Берлине не находится так близко к заключённым, как эта тихая женщина с короткими волосами и разноцветным шарфом.
Она возглавляет отдел социальной работы в мужском мире JSA и работает в центре для несовершеннолетних уже 25 лет. Пока она безошибочно ведёт вас по тюремному лабиринту, в ее пальцах крутится толстая связка ключей. Каждая дверь здесь тщательно отпирается и снова запирается.
Постлер говорит, что учреждение может дать молодым людям стимул только через школу, обучение и интернат. «Гарантий успеха нет». Каждый день она решает заново, был ли он полезным или довольно утомительным. Иногда они доверяют заключённому, раскрепощают его, а он, воспользовавшись освобождением, совершает побег.
«Социальная работа в тюрьме - это «выносливость», - говорит Постлер.
Любой, кто работает с заключёнными, должен чувствовать «субкультуры», как криминологи называют сети власти среди заключённых. Каждый входящий в тюрьму сортируется по ним и иногда проверяется в считанные секунды, говорит Постлер. Я высокий, я низкий, я красивый или узкий? Я доминантный или нерешительный? Сотрудники стараются выявить и изолировать потенциальных жертв на ранней стадии. Жертвы должны чувствовать, что им можно довериться. В противном случае насилие часто остаётся незамеченным.
Маттиасу Бринку повезло: он нашёл свою роль в первую же неделю: в школе он симулировал синдром Туретта перед учителем и смешил мальчиков. С тех пор он стал клоуном. Получив свою роль, говорит Бринк, вы должны спрятаться в ней и не покидать её ни на минуту. И так на протяжении многих лет.
В Берлине у каждого заключенного есть своя комната, и многим даже выдают ключ. Это позволяет им запираться и избегать опасных ситуаций. Только в исключительных случаях заключённых запирают вместе на ночь; слишком часто это приводит к насильственным эксцессам. Например, в Ихтерсхаузене в 2001 и 2011 годах или в Зигбурге в 2006 году трое заключённых несколько часов пытали 20-летнего юношу и в конце концов повесили его на простынях в туалете.
Поэтому в JSA они живут в одиночестве на десяти квадратных метрах с несколькими предметами мебели, телевизором, собственным туалетом и системой экстренного вызова. Они украшают свои комнаты как могут, стелют разноцветное постельное бельё, развешивают плакаты с автомобилями, библейскими и кораническими стихами и прикрепляют семейные фотографии. Запах холодного дыма витает почти в каждой камере.
День в тюрьме кажется неделей, говорит Маттиас Бринк.
Вы одиноки. Сексуальность в тюрьме? Очень сложно, говорит Бринк. В лучшем случае вы можете помастурбировать в камере на секс-клипы по каналу Sport 1. Не хватает «физического ощущения нежности, прикосновения», - говорит Бринк. Он не мог говорить об этом серьёзно, мог только отпускать пошлые шутки с мальчиками.
Бывают ли приятные воспоминания о тюремном заключении? Бринк задумался и нашёл два. Одно из них - совместная готовка на тесных кухнях в коридоре, классическое тюремное блюдо - паста со сливочным соусом. Неважно, кто был сильнее, «главное - еда», - говорит Бринк. «Тогда ты на мгновение чувствуешь себя нормальным, ведь люди едят и на улице».
Или когда по телевизору шел хороший фильм, например «Джокер», Pro Sieben, 30 декабря, 10.40 вечера, Бринк точно помнит. «Вся тюрьма смотрела его», - говорит он, - «каждый в своей камере, но как-то вместе. Во время рекламных пауз все подбегали к окнам, курили и громко разговаривали».
Одиночество, отсутствие свободы, гетерономность - предполагается, что молодые люди должны помнить об этом, когда снова окажутся на свободе, и вести законопослушный образ жизни, чтобы не оказаться в тюрьме снова.
По крайней мере, так думают многие. Однако, вопреки распространённому бытовому мнению, «согласно современному состоянию криминологических исследований, сдерживающий эффект (негативное общее предупреждение) угрозы, вынесения или исполнения приговора представляется довольно низким».
Об этом говорится во «Втором периодическом докладе о безопасности» правительства Германии в 2006 году. Это означает, что суровые наказания не оказывают заметного влияния на то, совершит ли человек повторное преступление. А в случае с несовершеннолетними ни содержание под стражей, ни приговоры для несовершеннолетних не оказывают существенного влияния на предотвращение преступлений. В то время как каждый третий человек, освободившийся из тюрьмы, совершает рецидив во всех возрастных группах, почти каждый второй молодой человек совершает рецидив. Согласно анализу криминолога Хайнца Корнеля, около 40% возвращаются в тюрьму в течение трёх с половиной лет, причём половина из них - в первые 15 месяцев. Десять лет спустя только один из десяти освобождённых преступников всё ещё находится в тюрьме.
По словам Корнела, исследования показали, что успешное профессиональное обучение весьма эффективно предотвращает повторные преступления несовершеннолетних правонарушителей. Помогает и связь с консультантом. С тем, кто может помочь в трудную минуту.
«В день освобождения всё рушится как карточный домик», - говорит Эргюн Дуркут. «Никто больше не выгоняет мальчиков из постели, не усаживает их за верстак, не организует их день. Структура отношений отсутствует».
Дуркут, редеющие волосы, мягкий голос, иногда ждёт у ворот JSA Berlin, когда освобождённых мальчиков некому забрать.
Обученный кузнец теперь социальный работник, наводящий мосты. Он наводит мосты между внутренней и внешней жизнью, чтобы освобождённые не утонули между ними.
Каждый четверг консультант приезжает в JSA и беседует с заключёнными с 10 до 14 часов, в идеале за шесть месяцев до их освобождения. Они садятся на диван с разноцветными подушками в его «консультационном центре», и Дуркут наливает им чай в стакан: «Сахар?». Затем он надвигает очки на лоб и начинает: «Есть ли у вас семья за пределами дома? Квартира? Гражданство?» Он говорит с ними о примерах для подражания и сердечных муках, о мужественности и отцовстве. «Почти все люди так сильно хотят изменить свою жизнь», - говорит Дуркут. «Её нужно подпитывать, пока она не испарилась».
То, чем занимается Дуркут под именем «Нетцкоуч», называется управлением переходным периодом. В команде Дуркута в «Цукунфтсбау» пять сотрудников, и он занимается 48 освобождениями в год, включая самые сложные случаи: мальчики, просидевшие в тюрьме более двух лет.
Когда они выходят на свободу, Дуркут хочет как можно быстрее вернуть их к обычной повседневной жизни, подальше от улиц. Работа, дом, семья - всё, что их занимает. Ведь если тебе скучно, у тебя появляются глупые идеи. Мальчики могут оставаться с Дуркутом в течение шести месяцев, он записывает их на приём в местные органы власти, переводит письма с официального немецкого [да, вы удивитесь, но письма от немецких органов власти зачастую непонятны не только тем, для кого немецкий не родной, но и коренным немцам — прим. «М.П.»] и водит на консультации по вопросам зависимости.
А потом происходят «эти интимные истории»: Дуркут практикует езду в метро вместе с молодыми людьми, потому что они не могут дышать в толпе и чувствуют, что на них смотрят. Он водит их за покупками в New Yorker, потому что они не знают, как выбрать джинсы своего размера. Сколько денег нужно класть в карман. Никто никогда не учил их этому.
Дуркут говорит: «Свобода - это как гора, на которую они хотят взобраться, но у них нет для этого снаряжения».
Не все отвечают ему или остаются на связи. В таких случаях Дуркут не тратит на телефонные разговоры целую вечность. Если они не хотят, значит, это бесполезно.
С ним связался Маттиас Бринк. На первой встрече с SZ в марте Бринк сидит в белом офисе Дуркута в Веддинге. В белом кабинете Дуркута в Веддинге, при свечах, со сцепленными руками тренер объясняет, что такое «пять секунд»: «Когда к вам стучится старый приятель и хочет вас подписать на дурное дело, Бринк должен потратить пять секунд. Сделать глубокий вдох. Пусть адреналин пройдёт. Сказать «нет».
Бринк не терял времени в тюрьме. Он получил аттестат об окончании школы в тюрьме. Он работал разнорабочим, садовником, строительным техником, а в тюрьме работал в сфере общественного питания. Свою первую книгу Бринк прочитал в тюрьме, когда сидел в камере в карантине по коронавирусу: «Крабат» Отфрида Прейслера. Она показалась ему хорошей [входит в школьную программу 7-го класса так-то. Хорошая книга. — прим. «М.П.»].
А главное, она его «зацепила», говорит он весной. Внутри. «Снаружи есть люди, которые любят меня, которые ценят меня», - понял он. Если он разрушит свою жизнь, то причинит боль и им.
Середина ноября. Его волосы снова стали длиннее, но Бринк всё ещё недоволен: «Они похожи на швабру». Он заказывает двойной чизбургер с картошкой фри в пиццерии в Веддинге и ищет тихий столик.
Он выглядит расслабленным и говорит, что счастлив. Он недавно обручился, у него своя квартира в этом районе и новая работа. Он работает мусорщиком, ездит по утрам по городу и собирает мусорные контейнеры. «Вы зарабатываете хорошие деньги». О да, он недавно принял ислам, говорит он, и каждый день ходит в мечеть [о майн Готт! 🤦🏻♂️ — прим. «М.П.»]. Он выполняет условия испытательного срока.
И ещё: он стучит в окно пиццерии. Он хочет «изобрести» что-нибудь для окна, у него уже есть патентная идея. У него есть планы. На жизнь здесь.
Цифровой сторителлинг: Джошуа Бир, Элиза фон Графенштайн. Цифровой дизайн: Феликс Хунгер. Монтаж: Мартин Виттманн. Перевёл: «Мекленбургский Петербуржец».
@Mecklenburger_Petersburger
P. S. от «Мекленбургского Петербуржца»: малолетние… Кхм… Преступники везде одинковы. Многим бы для того, чтобы мозги встали на место, хватило бы просто хорошей публичной порки. Но ведь богомерзкие «правозащитники» не дадут 😏
