В тот раз Мария заболела серьезно — гнойный менингоэнцефалит. Десять суток была в реанимации, на грани между жизнью и смертью. Ее непосредственный руководитель, профессора и врачи приходили к ней и, наклонившись над кроватью, внушали одно:
- Все будет хорошо. Вы поправитесь!
Когда очнулась, первой, кого увидела и узнала, была невропатолог. Дочь позже сказала:
- Тебя спасли людские биотоки.
Эта журналистская встреча с хорошим человеком состоялась девять лет назад. Написать о подчиненной, о лаборанте, попросил главврач областного патологоанатомического бюро. Повод был — Марии Ивановне исполнилось 80 лет. И вот что услышала о ней от непосредственного руководителя, заведующего отделением общей патологии:
— 25 лет работаем с Марией Ивановной, и я не устаю благодарить судьбу, что свела меня с ней. У каждого человека есть плюсы и минусы, достоинства и недостатки. У нее недостатков нет, ее отличают абсолютная надежность, ответственность и добросовестность. Она уже много раз хотела уволиться по возрасту, но я снова и снова прошу ее остаться. Не могу отделаться от ощущения, что, когда она рядом, у меня все складывается.
…Я пыталась представить, как выглядит моя будущая героиня, и знаете, практически не ошиблась — невысокого роста, аккуратненькая, белокурая (оказалось, что это такая благородная седина!). Первое впечатление как раз не стало обманчивым — она, действительно, была интеллигентным, уравновешенным и тактичным человеком.
Разговор начали с работы и возраста. Мария Ивановна сразу призналась:
— Никогда не думала, что буду работать до 80 лет, все дело, наверное, в том, что сама себя настраиваю на позитив. Никогда не жалуюсь на болезни. Не злюсь. Не ною. Стараюсь понять каждого. И убеждаю себя в том, что жизнь, сколько ее отмеряно, надо прожить достойно.
У нее это получалось. Окончила медучилище, прошла специализацию и тридцать лет отработала в мединституте — сначала лаборантом на кафедре у тогдашнего ректора, потом — старшим лаборантом в центральной научно-исследовательской лаборатории. Ей лично всегда была интересна гистохимия, участвовала в исследованиях для диссертантов.
Могла назвать не один десяток имен кандидатов и докторов медицинских наук, которым помогла выполнить часть диссертаций. Совершенно бескорыстно! За это и, конечно, профессионализм ее всегда ценили и уважали. Удостоена Грамоты Верховного Совета СССР, ее имя трижды заносилось в Книгу трудовой славы института.
— Это были счастливые годы, — говорила мечтательно. — Интересное дело, много умных, образованных, интеллигентных и вежливых людей, с которыми было приятно работать.
Об авторитете лаборанта свидетельствовал еще один случай. Ей самой пришлось удалить долю легкого (сказалось военное детство), и она провела на больничной койке Новый год. Была тронута отношением к себе.
Один из руководителей тогдашнего института зашел поздравить чуть не под бой курантов. Сам ректор постоянно убеждал, что все будет хорошо. Так что эти самые людские биотоки, по дочкиному определению, хранили ее всегда.
Мария Ивановна была труженица, каких поискать. Все годы, что работала в институте, подрабатывала в инфекционной больнице, где у нее было полставки. Затем муж писал кандидатскую диссертацию, защищался, в общем, в какой-то период не был добытчиком. А собирались как раз строить квартиру, и чтобы поднакопить нужную сумму, летом она ездила с дочкой в пионерские лагеря.
В итоге собрала 1013 рублей, ровно столько, сколько надо было на первый взнос за квартиру. Потом муж получил звание доцента, а в консерваторию поступила дочь, и ей снова пришлось крутиться. Научилась шить по «Бурда моден», и подружки нередко спрашивали у дочери, кто модельер.
— Мама! — отвечала с гордостью.
А Мария Ивановна вспоминала, как в продаже появились финские платья. Понимая, что ей они не по карману, бывало, зрительно копировала фасон и за ночь шила. Одежду не накапливали. Дочь уезжала в Минск в новом платье, а прежнее относили в комиссионку, где его тут же покупали.
Во время встречи признавалась, что уже не шьет, — не те глаза, да и необходимости нет. А вот дочь увлеклась рукоделием. Мария Ивановна, чувствовалось, ею очень гордилась — Татьяна преподавала в школе искусств. По определению матери, очень спокойная, уравновешенная и творческая натура:
— Ей все хорошо, никого не осуждает. Я еще могу что-то внукам сказать, а она — нет.
Внуки тоже выросли замечательные. Внучка окончила университет. Внук после смерти дедушки (муж Марии Ивановны умер внезапно) сказал, что его заменит. Дедушка был необыкновенно заботливым человеком, и парень так же заботился о женской половине семьи.
Мария Ивановна называла себя счастливым человеком — состоялась по всем статьям. Дочь с внучкой ей так и говорили:
— Ты из нас самая счастливая.
Видели, как к ней относился муж, так что это не просто слова. Они всегда были вместе. И на даче, которая у них в городской черте, хозяйничали вдвоем, там все было любимое.
Но вот еще один показательный факт. Когда Мария Ивановна работала в ЦНИЛ, к ним пришли практикантки из медучилища и начальник отдела предложил ей выбрать подопечную. Выбрала — самую простенькую, Женечку. Она, потом уже Евгения Николаевна, на всю жизнь прикипела к их семье.
Поступила в мединститут и была Ленинским стипендиатом, они с мужем даже свадьбу ей справили. Работала начмедом в одной из крупных больниц в соседнем областном центре. Выйдя на пенсию, приезжала, как домой, и на даче от нее только слышали:
— Ой, какое здесь все родное!
Женечка, кстати, входила в их «бабульник», так с юморком называли свою женскую компанию, что сложилась еще с институтских времен. Их пятеро, давних подруг, — два доцента, врач и два лаборанта. Любили побродить по городу и полюбоваться его красотами, посидеть в кафе и просто пообщаться. Понимали друг друга с полуслова, и знали, что в трудную минуту есть на кого положиться.
Пережив войну, а семья находилась в партизанской зоне (мать и старшая сестра помогали партизанам, за что их однажды чуть не расстреляли немцы), Мария Ивановна трепетно относилась к жизни. И к работе.
После менингоэнцефалита ей давали группу инвалидности — отказалась категорически. И правильно сделала — работа ее полностью исцелила. После института, откуда ушла по объективным причинам, работала в железнодорожной больнице, потом — в областном патологоанатомическом бюро, объединившем одноименные отделения больниц.
— Здесь хороший коллектив, хорошая атмосфера и ко мне очень хорошо относятся, — признавалась Мария Ивановна. — Но раньше муж, а теперь дочь с внуками настаивают, чтобы увольнялась. Я и сама понимаю — возраст, хотя еще ни на память, ни на рассеянность не жалуюсь.
Близких можно было понять — Мария Ивановна очень переживала за дело. И за пациентов, которые еще, может быть, не знали, какой у них диагноз, а ей и ее коллегам это уже было известно. Показала стеклышки с биопсийным материалом и стопку заключений, которые должны были изменить жизнь многих людей на «до» и «после».
Работая в патологоанатомическом бюро, она осознавала, насколько хрупка грань между здоровьем и нездоровьем, и как надо радоваться тому, что имеешь. Потому и радовалась. И ценила.
***
За время, прошедшее после нашей встречи, умер главврач патологоанатомического бюро, с которым мы дружили, – ушел преждевременно. Так что не у кого спросить о дальнейшей судьбе Марии Ивановны. Но у меня осталась не только запись нашей с ней беседы, а и память об удивительном человеке. Захотелось, чтобы и вы это почувствовали, признав, какое было поколение!
Спасибо, что были со мной.
