Шуты и шутихи были неотъемлемой частью российского царского двора еще со времен Ивана Грозного. Пришла эта мода из Европы и задержалась на века. Почти при каждом правителе неизменно был целый штат «дураков», которым порой позволялось намного больше, чем остальным приближенным. Так в годы правления Петра I были известны Иван Балакирев и Ян Лакоста, и царь очень жаловал их дурачества. Особенно прославилась своей любовью к шутовским развлечениям императрица Анна Иоанновна: ее любимцем был шут Педрилло, а провинившегося дворянина Михаила Голицына она «назначила» шутом в наказание. Отошла в тень традиция шутовства после правления Екатерины II. Императрица это не очень любила и официально жалование им не платила, но все же имела при себе несколько ловких людей, способных веселить государыню и рассказывать гулявшие сплетни. Особенно близкой из таких неофициальных шутов была к Екатерине некая Матрена Теплицкая. Известно о ней не так много, и в основном это лишь исторические анекдоты, но они тоже стоят внимания.
Матрена Даниловна жила во дворце на всем готовом, спокойно заходила в покои императрицы и даже звала ее сестрицей. Все городские новости, которые она приносила, всегда выслуживались с максимальным вниманием и принимались к сведению. Так Екатерина узнавала, что о ней говорят в народе.
Происходила Матрена из ярославских купцов и была знакома с Екатериной, когда та еще была Великой княгиней. В столице, вероятно, она поселилась еще при Елизавете Петровне.
Екатерина часто дарила Теплицкой свои старые платья украшения, а также помогала деньгами. Так шутиха носила бриллианты порой даже дороже, чем у знатных дворянок, и позволила себе построить большой каменный дом в Петербурге.
Известно, что отличалась Матрена своим сквернословием. Шутки ее нередко были похабными и сальными. Екатерине это даже нравилось, и она всегда смеялась с этих ругательств и пошлых пословиц.
В 1788 году, когда началась война со шведами, на Выборгской стороне взорвалась артиллерийская лаборатория. Сильный звук так напугал Матрену, что она бросилась бежать прямо в покои к государыне. Екатерине она сказала: «Ну, матушка, хорош-то, он братец!». Когда царица спросила, о ком речь, она ответила: «Да о королишке-то негодном, негодяе шведском, застращал меня насмерть!». Матрена еще долго ругала шведского короля, не выбирая слов и говорила, что «со страху весь свой занавес изорвала и испортила», чем очень разгневала Екатерину. Когда был подписан мир, король прислал в Россию дорогую серебряную посуду. Екатерина призвала к себе Матрену и показала ей подарки. Шутиха повертела в руках приглянувшийся кувшин и ответила: «Хорошо, если прислал он это от доброго сердца. Но, если это не так, то и черт бы его побрал!». «Что ж ты так сердита на шведа?», - спросила императрица. «И, матушка, - ответила Матрена, - так ведь он немец. А у нас раньше, если немец придет в дом, так вымывали и протирали и крюк на двери, за который он, растворяя ее, хватался». Видимо, Матрена забыла, что по рождению Екатерина и сама была немецких кровей, но такую дерзость императрица простила.
Матрена почему-то не очень любила обер-полицмейстера Рылеева, о чем не раз говорила царице. Как-то Екатерина II подошла к Рылееву и предложила ему подарить шутихе какие-нибудь запасы из принадлежащих ему земель. Тот спорить с императрицей не стал, хоть и не совсем понимал, зачем ему это. Рылеев послал Матрене несколько свиных туш, индеек, гусей и прочие подарки. Шутиху это удовлетворило, и уже скоро, когда Екатерина сама завела о нем разговор, Матрена стала говорить, что Рылеев - человек добрый и бескорыстный, о чем говорят все вокруг. Императрица на это с улыбкой ответила: «Да, да, тебе нашептали это его гуси и утки. Помни, что я не люблю, чтобы при мне порочили людей без основания. Прошу вперед быть осторожнее».
Матрена, зная о расположении к ней Екатерины, нередко пыталась использовать эту привязанность, но императрица никогда не велась на эти уловки.
При Екатерине Матрена жила до самой смерти государыни. И только Павел I отдалил купчиху от двора. Дальнейшая ее судьба неизвестна.
