98
Проводить Ивана пришли все его коллеги, причём не только из родной части, но и из других, так как о Лебедевы были наслышаны все пожарные города. Работал он давно и буквально горел твоей работой. Как бы не странно было говорить такое о пожарном. Только сгорел он совсем от другого..
Взрослые, убелённые сединами мужчины и совсем молодые юнцы, подходили к Анне и выражали свои соболезнования. Они говорили о своём неизменном уважении к Ване, его добром сердце, стремлении всем помочь, и ,конечно, о его бесконечном профессионализме и авторитете.
Женщина слушала и кивала. Она даже не представляла, сколько человек знает и уважает её мужа. Иван не любил хвастаться и никогда не говорил об этом.
Люди передавали ей деньги, желая помочь и поддержать вдову. А также компенсировать часть расходов на проводы, так как для прощания пришлось снять столовую, в комнату Лебедевых все пришедшие бы не поместились.
К вечеру у Ани накопилась такая сумма, какой она от роду в руках не держала. Деньги она положила дочери на книжку, взяв лишь немного на непосредственные траты и будущий памятник мужу.
Эти средства очень пригодились Нине, так как её муж, почувствовав зависимое от него положение жены в декрете, стал вести себя, как хозяин, обращаясь с молодой женщиной, как с прислугой. На пеленки-распашонки почти не давал, считая, что они не снашиваются, если аккуратно стирать, а оплатить свои потребности жена может с выплат, которые ей положены с работы.
Продукты покупал сам и требовал разносольных блюд. Повторно приготовленную еду не ел. И Нина старалась готовить так, чтобы самой доедать то, что оставил муж. А на следующий день варить новое.
Такие отношения в семье были непривычны для неё. Всю жизнь Нина видела тёплую заботу и внимание своего деда и отца к бабушке и маме, и не предполагала другого отношения мужчины к своей жене.. А вот мужа себе выбрала полную противоположность. Но она не роптала, помня, что живёт за двоих - себя и Зою, ведь сестрёнка никогда не выйдет замуж и не родит ребёнка. Поэтому она как могла наслаждались материнством и старалась угодить мужу.
Аня же продолжала ходить на работу, где в первый день её появления после его долгого отсутствия, женщину просто не узнали. Уходила она взрослой женщиной, а вернулась настоящей старухой: седой высохшей, сутулой не по годам. Такой она и осталась, долгие годы не меняя своего внешнего вида.
За время, что дома лежал Иван, Аня тоже ничего не ела. Она просто не могла готовить и употреблять пищу, когда муж не мог проглотить ни кусочка, мучаясь от боли при поступлении любой пищи. Ваня только пил и иногда жевал хлеб. Анна делала также. И за месяц исхудала до своего веса периода Блокады.
Сотрудницы, лишь раз заглянув в её глаза с выражением сочувствия, больше никогда не подходили с этой темой. Взгляд Ани, направленный на них в ответ был мочалив и настолько страшен скрытым страданием, что спрашивать как она себя чувствует больше ни у кого желания не было. Казалось, что это лавина боли выльется на того, кто осмелится к ней прикоснуться.
Однажды, возвращаясь домой, она увидела дым, валивший из её дома. Горела комната, находящаяся через две стены от Аниной. Пожарные бригады были уже на месте. Они оперативно тушили пожар, помогали выбраться пострадавшим, а сама Аня думала о том, что огонь, с которым Иван боролся последние двадцать лет своей жизни, забирает после его смерти дом, в котором они жили.
Ей на мгновение даже захотелось забежать внутрь и остаться там, чтобы уйти к мужу. Но чувство самосохранения и страх боли, остановили женщину. Пожарные отвели её подальше от пылающего здания. И она, очнувшись от своих мыслей, начала помогать пострадавшим, ожидая прибытия медиков.
Когда пожар был потушен, оказалось, что её комната не слишком пострадала. Дверь и окна в неё были закрыты, а через каменную стену огонь перебраться не мог. Зато в коридоре выгорели деревянные перекрытия между первым и вторым этажом и жить в доме больше было нельзя.
Жильцы на первое время разместились кто где мог. Аня несколько ночей провела у дочери, а потом ей выделили койка-место в общежитии при фабрике. Комната была на четверых женщин, но все постоялицы были гораздо моложе Ани и жить с ними было тяжело. Девушки бесконечно болтали о своих ухажёрах, собирались и возвращались с танцев, часто посреди ночи, залезая через окно туалетной комнаты, поскольку основной вход в общежитие был уже закрыт в это время.
Аня с ужасом понимала, что вновь осталась без своего жилья. И с теплотой вспоминала ту небольшую комнату в двухэтажном доме Захара, где прошла почти вся её жизнь в Ленинграде. Удивляясь, что когда-то могла не любить это помещение.
Текущие события ещё раз убедили её в том, что когда думаешь, что падать дальше некуда, а после сме.рти мужа ей казалось, что хуже уже быть не может, происходит что-то, говорящей о том, что дно может быть ещё ниже.
Она даже пыталась вернуться жить в тот дом, ведь её комната мало пострадала от пожара, но от неё было невозможно дойти до туалетной комнаты и кухни, пол в тех местах отсутствовал. А вскоре службы города вообще закрыли вход, чтобы не допустить травмирование посетителей.
Спустя почти месяц после произошедших событий, Аню вызвал к себе начальник. Он сидел в окружении представителей партийного комитета. Мужчина произнёс большую речь о том, как они ценят и благодарны женщине за её самоотверженный труд на фабрике уже больше двадцати лет.
Аня стояла, ни жива, ни мер.тва, боялась, что её после таких речей уволят. Но все оказалось иначе. В конце встречи ей торжественно вручили ключи от комнаты, которую ей выделили от фабрики.
- У нас сейчас нет жилья для распределения, поэтому и выбора никакого нет, - будто извиняясь сказал Анин руководитель, протягивая ей для подписи смотровой орден и давая ключи, - эта комнат - единственное, что можем вам предложить.
Женщина благодарно кивнула, не доумевая почему мужчина говорит таким тоном. Ведь своя комната это то, о чем она мечтала. И только приехав на место, поняла в чем дело.
Выделенная ей жилплощадь находилась на цокольном этаже старого дома, фактически это было полуподвальное помещение, окна которого выходили в уровень с дорогой, проходящей вдоль дома. Таких домов много в старом центре Ленинграда.
А в соседнем доме, с которым у Аниной комнаты была общая стена, располагались кочегарка. И весь воздух вокруг был пропитан гарью и запахом дыма. При открытии форточки всё это попадало внутрь и наполняло помещение. Поэтому все поверхности были покрыта плотным слоем копоти, дышать в ней было тяжело.
Аня, осмотрев своё новое жилище, безрадостно опустилась на стул, одиноко стоящий у окна. Предварительно постелив на него газету, чтобы не испачкать пальто. Она горько засмеялась. Это был смех раненой души. Отказаться от комнаты значило остаться жить в общежитии вместе с меняющимися соседками, а переехать сюда было ещё страшнее.
Запах гари, которым часто пахла одежда Ивана и по которому она так скучала после его ухода, теперь навсегда был с ней. Аня согласилась переехать, выбора всё равно не было. Одним из факторов стало то, что Нина с мужем жила неподалёку. Между их домами было несколько остановок на трамвае.
«Как когда-то между нами и Александрой, - подумала Аня, - дочки тогда часто ездили к бабушке, может и ко мне внуки приезжать будут».
Так она очутилась в комнате рядом с кочегаркой. И навсегда пропахла гарью и копотью. А из окна много лет подряд смотрела на спешащие туда-сюда ноги прохожих.
