«Если ты сделал мир целью, а веру – средством, человек уже почти в твоих руках, и тут совершенно безразлично, какую цель он преследует. Если только митинги, брошюры, политические кампании, движения и дела значат для него больше, чем молитва, таинство и милосердие, – он наш. И чем больше он “религиозен” (в этом смысле), тем крепче мы его держим».
К.С. Льюис «Письма Баламута»
Ещё с глубокой древности мудрые люди обратили внимание на то, что религия и вера в Бога или богов — явление всеобщее. «Все мы, люди, имеем в богах благодетельных нужду» — говорит как о само собой разумеющемся Гомер [Од. 3, 48]. «Ты можешь видеть государства без стен, без законов, без монет, без письменности, но никто еще не видел народа без Бога, без молитвы, без религиозных упражнений и жертв» — писал Плутарх. «Из всего множества разнородных тварей, нет ни одной, кроме человека, которая имела бы какое-либо понятие о Боге; между людьми нет ни одного народа такого дикого и грубого, который не сознавал бы, что он должен иметь Бога...» Цицерон (О законах. I, 8).
На древнем Востоке веру полагали в самую сердцевину человеческой личности. В священнейшем тексте Индии, в Бхагавадгите, «Благой Господь» объяснял царевичу Арджуне: «О сын Бхараты! Вера тварей сообразна их внутренней сути; человек состоит из веры: какова его вера — таков он» (Бхг. 17, 3). Обратим внимание на типичную для Индии диалектическую форму этого изречения: вера сообразна сути, суть — вера, человек есть проявление его веры-сути. Но, кажется, наиболее древнее указание на всеобщность веры мы найдём в «Текстах саркофагов», в одной из тех надписей, которые делали египтяне почти четыре тысячи лет назад на гробах.
В 1908 году швейцарец Отто Гаузер около деревни Ле Мустье в долине реки Везеры (Южная Франция) нашёл первое неандертальское погребение. Но если погребение - то значит, была и религия. Сейчас мы знаем, что неандерталец — этот древний, ныне вымерший вид человека, хоть и имел существенные антропологические отличия от Homo sapiens, однако обладал и своей системой религиозных представлений. Чтобы приспособиться под изменяющуюся внешнюю среду интеллект животному не нужен, но вот обтесать простейшее рубило, сохранить и возжечь огонь в пещере он нужен. Поэтому древнейший человек был не только прямоходящим, но и умелым (Homo erectus, Homo habilis), он был, подобно нам, и человеком разумным. Если действительно первые грубые орудия принадлежат, как полагает ныне большинство ученых, австралопитеку, то разумным являлся уже этот гоминид. А если для изготовления любого орудия потребен разум, то очевидно, не «труд сделал из обезьяны человека», но человеческий разум привел гоминида к созданию орудий и возможностей труда. Произошло это, как полагают ныне палеоантропологии, около 2,5 миллионов лет назад. Заметим, что прямохождение имеет четырехмиллионную «историю». Следует иметь в виду, что грубость и примитивность первых орудий труда, вовсе не свидетельствует о грубости и примитивности его разума. Линия поступательного совершенствования от кроманьонца до космонавта, не означает такой же поступательности и в духовном развитии человека. Наша с вами современная действительность даёт этому тезису ярчайшие примеры.
«Верхнепалеолитическая живопись Альтамиры или Ляско отнюдь не уступает лучшим произведениям современного анимализма, роспись халафской неолитической керамики — вазописи любой последующей эпохи. Статуи резца Праксителя и Фидия, философия Платона и Аристотеля, религиозные умозрения упанишад, поэтика псалмов Давида или Песни песней — являют собой предельное совершенство человеческого духа, не превзойденное и по сей день, несмотря на все совершенство нашей современной цивилизации в сфере отношений человека с внешним миром. И поскольку область культурного, то есть сфера проявлений человеческого духа, не развивается, а пребывает, время от времени, то здесь, то там, достигая исчерпывающего самовыражения в красоте и гармонии, постольку и сам дух человеческий есть нечто постоянное, не эволюционирующее вместе с внешней, относящейся к связям человека с окружающим его миром, цивилизацией. Именно поэтому разумность культуры можно выводить из уровня цивилизационного развития общества не в большей степени, чем духовную красоту человека из его способности собрать телевизор или построить прочный каменный дом» (А.Б.Зубов «История религий. Книга первая: Доисторические и внеисторические религии»).
Сейчас мы знаем, что доисторический человек был человеком религиозным. Более того, его религиозные представления эволюционировали и совершенствовались (по мере совершенствования абстрактного мышления).
Приведу одно весьма интересное размышление по этому поводу: «Трудно представить, как мог бы действовать человеческий разум без убеждения, что в мире есть нечто бесспорно настоящее; и нельзя представить, как могло возникнуть сознание, если бы человек не придавал смысл своим импульсам и переживаниям. Осознание же настоящего и полного смысла мира тесно связано с открытием священного. Через опыт священного человеческий разум постиг разницу между тем, что проявляется как настоящее, мощное, обильное и имеющее смысл, и тем, что лишено этих качеств, т.е. существует в виде хаотического и зловещего потока явлений, возникающих и исчезающих случайно и бессмысленно... Коротко говоря, «священное» входит в саму структуру сознания, а не представляет некую стадию его истории... На самых архаических уровнях культуры жить, как подобает человеку, – само по себе есть религиозное действо, потому что принятие пищи, половые отношения и труд имеют сакраментальную ценность. Другими словами, быть – а еще вернее, стать – человеком означает быть «религиозным» ("La Nostalgie des Origines", 1969, p. 7 sq.).
ПО ТЕМЕ:
