Накануне
Весь ноябрь 1941 года 3-й дивизион 3-го гвардейского полка "катюш" поддерживал действия 133-й стрелковой дивизии в попытке отбить Калинин (Тверь). Командир взвода разведки дивизиона лейтенант Косов был обязан обнаруживать цели и давать целеуказания для стрельбы "катюш", поэтому он обычно находится в боевых порядках пехоты.
И.С.Косов пишет об этих событиях:
"Под Калинином мы были до начала нашего декабрьского наступления. Шли какие-то невнятные уличные бои на его окраинах.
Вспоминаются отдельные эпизоды.
Однажды я влетел в недостроенный дом. За мной вскакивает немец. Я выстрелил в него из 11-миллиметрового американского кольта, который только что выменял за три литра водки. Глянул я на того немца – смотреть страшно.
– Берите, – говорю, – ребята, свой кольт, как-нибудь обойдусь.
Другой раз стоим у стены с нашим солдатом сибиряком. У него винтовка на локте, крутит цигарку. Только послюнил и скрутил – из-за угла немец. Сибиряк, как-то очень ладно, спокойно и быстро переложил цигарку в левую руку и ударил немца прикладом по голове. У того даже каска лопнула.
Наши каски были лучше. Комполка Гражданкин всем велел носить каски. Пришлось, хоть я это страшно не любил. Но раз я чуть высунулся из окопа – мне по каске ударила пуля. Показалось, голову оторвало. А на каске – только вмятина.
(Примечание. Пуля конечно была на излете или ударила по касательной.
Отступление о касках или почему немцы в отличие от наших, всегда носили каски- смотри в конце статьи).
Рядом с нашим дивизионом был штаб 119-й сибирской дивизии из Красноярска. Ею командовал Березин.
Худощавый, в кожаном, до ужаса потертом пальто. Говорил хриплым голосом.
Березин сказал нам:
– Кто притащит «языка»– литр водки.
Я говорю своим:
– Давайте, ребята.
Нашли долбленый челнок. Сутки провалялись на берегу Волги, наблюдали за немцами. Это было южнее Калинина, под Эммаусом. Поняли, что на том берегу линии фронта нет, ходят одни патрули. Наш дивизион все это время стрелял по немцам через Волгу.
Ночью спустили челнок. Грести надо было, как на каноэ. Весло – лопатой, с поперечной ручкой. Переплыли Волгу. Вдоль берега дорога. Глядим – появился немец на повозке. Я встал на дороге. Немец поравнялся со мной, протянул горящую сигарету. Думал, прошу прикурить. Мы на него навалились, скрутили телефонным проводом, в рот – тряпку, нашлась в повозке.
Сели в челнок гуськом: я на корме с веслом, наш солдат, немец и другие. Чуть отплыли от берега – немец закрутился. Мог перевернуть челнок, он такой верткий. Я через солдата – бац немца веслом по голове. Он затих. Сели на него, потихоньку двинулись дальше.
На берегу ждет Березин. А пленный – лежит.
Березин спрашивает у меня:
– Ты что же дохлятину мне привез? Мне нужен живой.
Говорю:
– Ребята, освежите.
Хлопцы вынули у немца тряпку изо рта, перевернули его вниз головой и макнули в воду. Тот – буль-буль-буль – и очнулся. Нам выдали литр.
Всего на этом челноке я плавал к немцам шесть раз и только в первый – удачно.
Раз я увидел в стерео клуб дыма на улице в Прибыткове, деревне на той стороне Волги. Так бывает, когда пехота зимой останавливается на перекур. Это был батальон немецкой пехоты. Докладываю командиру дивизиона.
Спрашивает:
– Ты четко видишь?
– Да.
– Стреляй.
Я быстро подготовил данные и очень удачно накрыл этот батальон. Услышав свист снарядов, немцы стали разбегаться, но многих побило. В Прибыткове эти немцы валялись по всей улице. Это было незадолго до нашего наступления. Им было, видать, уже не до похорон.
Залп лег очень здорово, и деревня почти не пострадала. Обычно деревянные дома в деревнях в полосе залпа загораются, а тут пожаров не было. Конечно, и случай, и удача...
Наступление
Мы получили приказ на наступление 4 декабря, часов в 12 ночи. Наш дивизион должен был участвовать в артподготовке. Я из Савватеева повез приказ в дивизион, стоявший ближе к Шаблину. И заваливаемся на своей полуторке в кювет. Никак не можем ее вытащить. Ужас! Навстречу идет колонна машин. Мой сержант - Борис Бардецкий говорит мне:
– Поднимите воротник и поменьше разговаривайте.
Выходит на дорогу, останавливает колонну:
– Надо помочь товарищу полковнику.
Высыпали шофера, облепили машину. Я, было, сунулся к ним, Борис меня остановил:
– Товарищ полковник, Вы встаньте в сторону.
Вытащили машину на руках, офицер обращается ко мне:
– Товарищ полковник, разрешите следовать дальше.
Что остается:
– Следуйте. Благодарю.
Привезти приказ успел во время.
(Тут надо учитывать, что Косов в дивизионе "катюш" был одет гораздо лучше обычного советского лейтенанта. У него есть такое замечание, о времени, когда он уже командовал дивизионом:
Командир стрелкового полка, которого я поддерживал, был хуже меня одет. Совсем другие условия жизни.)
Пятого в начале наступления я был в Поддубье, наблюдателем в порядках пехоты. Она готовилась наступать через Волгу на Эммаус.
Тут мне пришлось побывать командиром пехотной роты. После артподготовки командир стал ее поднимать. И ему пуля прямо в лоб! Знаете, как это на солдат действует.
Почему я вскочил – не объяснишь. Я поднялся со своими разведчиками, и рота пошла за мной. Да как еще пошла! Стали обгонять.
Когда бежишь в атаку, очень хочется лечь. Волга широкая. Пули бьют по льду, ледяные брызги секут лицо, как осколки стекла. Бежишь, хорошо бежишь.
Мы довольно быстро проскочили Волгу. Потери были небольшие. Много сделала наша артиллерия. Она перенесла огонь за 150 метров до нашего подхода к немецким окопам. Били прицельно. Эммаус остался практически цел. Ворвались на берег, в первую траншею. Я вскочил в блиндаж. Немец на меня вскидывает винтовку. Прямо над моим ухом какой-то сибирский стрелок выстрелил – убил. У меня несколько часов как пробка торчала в ухе.
Есть в атаке такая психологическая особенность: после первой траншеи солдат ни за что дальше не поднимешь. Они рыщут, как собачки, все обнюхивают, обшаривают. Но смотришь – присели, стали крутить цигарки, закуривать… Тогда можно давать приказ подниматься.
Мы прошли Эммаус двумя взводами по левой и правой стороне. Потом один взвод я оставил, а с другим пересек Ленинградское шоссе и двинулся на Прибытково. Прошли метров 800 и встали в круговую оборону.
Тут роту у меня отобрали. Покомандовал несколько часов, но часы самые «приятные» – атака после артподготовки. Назавтра меня сильно отлаял командир дивизиона за самодеятельность:
– Не твое дело с пехотой в атаку бегать! Дивизион оставил без разведки!…
Дальше я уже двигался со своими. Нас придали 119-й дивизии. Она была очень организованна. Ее командир, генерал Березин, штабом всегда подпирал передовую. Артиллерией дивизии командовал полковник Голецкий. А я должен был поддерживать связь со своим дивизионом.
Двигались медленно.
Взяли Прибытково. За ним торчал калининский элеватор и тянулся длинный вал, поросший кустами.
По этому валу мне пришлось прогуляться с командиром полка Гражданкиным. Немцы постреливали с макушки элеватора, кидали мины, а Виктор Иванович неторопливым, скрипучим голосом объяснял мне, что на морозе, чтобы согреться, водку надо пить маленькими глоточками.
Все это время холодища была страшная. Печенки замерзали. Раз шли с пехотой на лыжах к Цветкову. Занесено, идти тяжело. Меняемся через пятьсот метров. В Цветкове должны быть наши. Но когда подошли по полю к деревне, нас немцы встретили огнем. Мы залегли. Все мокрые. С восьми утра до двенадцати дня пролежали в поле. Подошла 315-я дивизия и выбила немцев из деревни. Там нас отогрели.
Потом, уже под Погорелым Городищем, была деревня со смешным названием Пример. Мы вышли к деревне из леса, она была в метрах трехстах, на пригорочке. Немцы чуть отпустили нас в поле и положили в снег. Назад не уйдешь. Мы пролежали с восьми утра до шести вечера. Жуть, жуть… Хотя на мне и были ватные брюки, ватник и верхний меховой финский костюм. Ребята мои, наверное, какого-то финна ободрали. Тогда никто не обращал внимания – с кого и что на тебе.
Я был все время наблюдателем в порядках пехоты, поэтому и приходилось лежать с ней вместе. Дивизион шел сзади – пятьсот человек, 118 машин.
После Морозова нас загнули на Калинин, и через него мы пошли на Старицу. В этих местах под одной деревней я видел столько убитых наших, как никогда больше не видел. На деревню вышли в лоб, упорно давили, деревню взяли. Но по всему полю, как снопы, лежали тела в разных позах.
(Примечание. Очень похоже, что это деревня Марьино, о которой пишет Шумилин в своих воспоминаниях "Ванька-ротный", глава "Двое из восьмисот".
Косов в боях за Марьино не участвовал, поэтому говорит с чужих слов.)
Отступление (о касках)
Немцы по опыту Первой мировой войны оценили защитное действие касок, которые, хоть и не спасали от пуль, но хорошо работали против осколков мин, снарядов и гранат. А именно осколки уже в Первую мировую войну стали основным поражающим фактором.
Поэтому сначала в рейхсвере, а потом и в вермахте всячески стремились внедрить так сказать "культуру касок".
Например известный Эрих фон Манштейн, будучи в рейхсвере командиром батальона, всегда на полевых выходах носил, как простой солдат, каску. Правда, как потом оказалось, эта каска была выполнена по спецзаказу и сделана из папье-маше.
А во время войны в вермахте просто издали приказ, по которому нахождение на передовой без каски приравнивалось к членовредительству, со всеми вытекающими последствиями.
А вот, что говорил в свое время хирург киевского госпиталя, потом профессор Костенко:
«В госпитале почти восемьдесят процентов умерших от ран имеют поражения в голову. И всё это люди, не имевшие каски. Те, кто поражался в голову через каску, отделывались царапинами и контузиями, иногда тяжёлыми. Но смерть при поражении головы через каску - исключение. Очень, очень редкое исключение. Выходит, мы гибнем из-за отсутствия дисциплины. В сущности, мы самоубийцы, самоубийцы по расхлябанности».
Продолжение здесь:
Об Эрихе фон Манштейне можно почитать здесь:
Предыдущая часть здесь:
Пишите комменты, ставьте лайки и читайте статьи на канале
