В год Олимпиады люди испытывали невероятный душевный подъем. Несмотря на бойкот некоторых капиталистических стран, спортивный праздник получился триумфальным: тысячи людей на всю жизнь запомнили эти полные огня и радости недели. Великие имена, великие рекорды, золотые медали, дружба народов…
Люся искренне плакала, когда смотрела трансляцию прощальной церемонии. Добрый Мишка уплывал в небо, и отчего-то в горле Люси застревал комок. Да что, Люси… У всех застревал комок, и слезы текли из глаз!
Петя не совсем хорошо понимал смысл происходящего, зато Анька оказалась азартной болельщицей. Особенно ей нравились состязания по плаванию. И когда Владимир Сальников взял золото, Анька всем объявила о своей настоящей любви.
Люся тогда чуть тортом не подавилась. Этакая шмакодявка в нарядных бантиках, в беленьких гольфиках, разряженная по поводу Дня Рождения Люси, встала посередине комнаты и громко сообщила гостям, что «слочно выходит взамуж за Володечку» Все захохотали, а Степан, грозно нахмурив брови «невесте» отказал:
- Он тебя, Анька, не возьмет!
- Возьмет! – насупилась Аня.
- А я говорю – нет!
Анька приподняла левую бровь. Иван Грозный в воплощении, честное слово! Губешка затряслась, но девчурка быстренько непослушную губу прикусила.
- Почему-у-у-у?
Степан хапнул с блюда кружочек колбасы, прожевал, а потом потер руки и выдал:
- Потому что ты сопливая! Вон, смотри-ка, дорожку распустила! Как же тебя замуж брать?
Он сграбастал дочурку на колени, вытащил носовой платок, по размеру годящийся Аньке вместо косынки, и смачно вытер ее мордаху, заставив как следует сморкнуться в клетчатую ткань.
Бойкая девчонка и вредная. Люся была уверена – даст стране угля Анютка. Петруша, названный так в честь супруга Инессы (уважили бабку), наоборот, отличался покладистым нравом и олимпийским спокойствием. С рождения от него – никаких хлопот. Не орал, не буйствовал, не капризничал. Покормили – спит. Помыли – опять спит. Дали игрушки – играет.
Нет, было один раз приключение. Проснулся Петрушка раньше матери и сестренки. Посидел, подумал… Никто не реагирует на то, что он уже не спит. Покряхтел. И затих надолго.
Люсю Анька разбудила:
- Мамочка! Мама! А Петя из какашек слоника лепит!
Ох ты, Господи! Люся не знала: рыдать ей в голос от возмущения или от смеха? Петька уделался весь, и даже прутья кроватки, и матрасик, коврик на стене испачкал. Сидел, лепил что-то, (Анька ЭТО слониками назвала) и улыбался отцовской лучезарной улыбкой. Вот молодец, удружил!
Инесса со временем поутихла, успокоилась. Возраст, наверное. Несмотря на то, что Анька все до крошечки подобрала с ненавистной невестки, тянуло Инессу именно к ней. Они могли часами чирикать в комнате Инессы. Бабка открывала шкатулку с украшениями, и девочка надевала на себя несколько ниток бус, цепляла все брошки подряд и ревела, что у нее нет дырочек в ушах.
Нет дырочек? Будут. Первым подарком маленькой Аньке были хорошенькие золотые сережки. Люся только головой качала – балует девку Инесса. Да и куда ей золото – оторвут вместе с ушами! А старуха, как специально, покупала, подкупала внучку: немецких пупсов – ей. Платьице нарядное от спекулянтов – Анюте. Мороженое, шоколадки «Вдохновение» тайком от Люси всунет девочке в руки и дверь запрет:
- Кушай, деточка. Радость моя, красавица!
Ну все делает Инесса, чтобы методику Люсину сбить. Зла на нее не хватает!
Люся особо не нарывалась. В конце концов, не она, не Романов, а именно Инесса свела очень хорошего врача с Анной.
- Хирург от Бога! Отличный диагност! Светило! – рекламировала Инесса специалиста, подливая Анне травяной чай.
Романов все-таки уболтал жену съездить в Тихвин. Поехала она только потому, что встреча с чудесным доктором должна была состояться в квартире Инессы, а не в больнице.
Тот явился согласно положенному сроку. Пройдя по коридору, сразу зашел в ванную, тщательно вымыв руки. От чая, кофе деловито отказался. Сразу – к осмотру. Анна покраснела – неужели раздеваться заставит? Нет. Предложил прилечь на диван и слегка задрать кофточку. Руки у доктора теплые и уверенные. Вопросы короткие и понятные. Анна и бояться перестала. Ничего мудрить и не надо было: где болит, какого рода боль – тупая, острая, тянущая… Как обстоят дела со стулом, температура есть или нет.
А потом врач сказал: хорошо. И добавил:
- Я, конечно, человек с опытом, но все-таки, не гений. Надо бы вам сдать анализы, чтобы уж совсем не дергаться, ладно?
Он подробненько рассказал, куда нужно будет Анне идти, к какому часу. Накарябал что-то на записке.
- Вот эту бумажку покажите в регистратуре. Вас пропустят без очереди.
- Так что у меня, доктор? – решилась Анна на нескромный вопрос.
- Пока непонятно. Нужны результаты анализов, Анна Ивановна, - отвертелся ведь…
После врач поманил за собой Инессу:
- Не сопротивляйтесь, милая моя. Побеседуем насчет вашей язвы! – и увел женщину в гостиную. Тоже – осмотр!
Через двадцать минут доктора и след простыл. Остался в коридоре лишь стойкий аромат «Dzintars 21», очень модного мужского парфюма.
Инесса, поводив носом, не постеснялась сказать вслух:
- Как приятно, когда от мужчины пахнет свежестью, а не бензином.
Люся полоснула по свекрови острым взглядом, и подумала, что мать придется оставить ночевать. Зачем таскаться туда, сюда без толку. Отогнав Аньку от бабушки, провела маму в комнату, где постелила ей на супружеской кровати. Муж в рейсе. Ничего. Сама выспится в гостиной.
На кухне Люсю ждала Инесса. Выглядела озабоченной.
- Вы со своей язвой не налегали бы так на копчености, - Люся хотела вернуть свекрови «шпильку» за бензин.
Но та даже ухом не повела.
- Да нет у меня никакой язвы. Я здорова так, что… не дождешься! Это у нас с доктором такая придумка была. А вот Анна Ивановна… В общем, по всем признакам – дело плохо. Очень плохо.
***
«Все очень плохо» - подтвердилось. Анну направили на срочную операцию. Николай, Сергей, Ольга и Люся не находили себе места. Время текло, как густая патока – медленно, нехотя. Степан вернулся из рейса и не обнаружил жену дома. С детьми сидела Инесса.
- А что это? Умер кто? – он не понимал, с чего это у бабушки такой растрепанный вид, а Анька сидела на расписном стульчике, сложив руки в замочек, словно наказанная.
- Анна Ивановна на операции, Степа, - Инесса вручила ложку Пете, - ешь сам, Петенька. У бабы давление нынче.
- На какой операции? – Степа сложил домиком брови.
- Плохо, папуля, у бабы Ани дела. Деда Коля плиехал, баба Оля плиехала. Мама лугает меня, говолит – отстань, - сообщила отцу о беде Анька, которая уже вовсю вмешивалась в дела взрослых.
- Рак! – просто сказала Инесса.
- Лак, - дополнила Анька.
Петя не говорил ничего – был занят манной кашей, в которую бабка, в обход строгих Люсиных запретов, бухнула малиновый сироп.
Степан, не переодеваясь даже, как был в своей замасленной тужурке, так и поскакал в больницу. Опоздал. Родные стояли у высокого здания, сгрудившись как цыплята, в одну кучку. Ни один не плакал. Лица серые. Николай состарился лет на двадцать. Только-только ведь был молодцеватым, совсем не старым мужчиной, и тут же превратился в немощную рухлядь. На глазах.
Степан обнял жену. Прижал к себе крепко, крепко. Она молча уткнулась в его подмышку. Колесников тихо объяснял:
- Поздно. Хирург стал удалять опухоль от стенки кишечника, а метастазы уже на почку, на селезенку пошли. Вырезал и почку, и селезенку… Поздно…
***
Хоронили Анну в деревне, у часовни. На похороны собралось много народа, и Марийка, соседка, заливалась горьким плачем.
- Ой, подруженька! Соседушка-а-а-а, что же ты?
Плакали и деревенские старушки. А им положено плакать и причитать.
Больше никто не плакал. У Люси перед глазами летали яркие, светящиеся мушки, которых она все время пыталась смахнуть от лица. Ольга скорбно поправляла венки. Колесников младший с тревогой следил за Люсей. Колесников старший не спускал внимательного взгляда с Николая. Тот стоял прямой, как жердь. Потом, когда родственники, по мирскому обычаю, начали кидать на крышку гроба горстями землю, Романов облокотился на старенькую высокую ограду. Молча. Ни слезинки. Но руки дрожали, как лапы у старого пса – ходили ходуном, подводя своего хозяина.
Выдюжит? Нет? Вгрызется злобно в работу, желчно покрикивая на него, Колесникова, или упадет, как подкошенный, на постель и сляжет? Ох, как не хотел Сергей видеть ТАКИМ своего председателя. Акела не должен промахнуться, не должен прилипнуть тощей задницей к лавочке в саду и сидеть на ней сутками, глядя в одну точку отупевшими глазами с трясущейся нижней губой. Не должен председатель быть таким! Никогда!
На поминках Люся не сказала ни слова. Молча легла спать и спала, как убитая. Молча уехала в город. Молча кормила детей и стирала белье. Степан не дергал жену. Не надо. Детей схватил в охапку и уводил на улицу, благо, погода стояла еще хорошая. Теплая. Клены и вязы не спеша роняли золотой лист, в речке отражалось синее небо.
Аня и Петя собирали листья в букеты, а потом разбрасывали их вокруг себя и снова собирали. Степан закурил. Вот так: люди, как листья осыпаются и превращаются в труху. Но на месте павших зарождаются молодые почки – крепенькие и здоровые. Жизнь продолжается, как бы люди не сопротивлялись вечному ходу мироздания…
Люся ожесточенно выжимала белье, костяшки пальцев ее побелели. Выжимала мужнину рубашку. Выжимала. Выжимала. Вдруг замерла на месте, отбросив от себя почти сухую тряпку, и завыла нечеловеческим голосом.
- Ой, мамочка-а-а-а-а!
Ее обняли чьи-то руки. Инесса. И так слезливо, совсем по-бабьи запричитала:
- Ты поплачь, поплачь, девонька. Ты поплачь, дочушка…
Автор: Анна Лебедева
