Щи стыли. Аксинья сидела на лавке, горестно уронила руки на колени. Смотрела в окно: Михаил умывался водой у колодца.
От холодной воды Мишке вмиг стало легче – синяки и ссадины от кулачищ Атарщикова никуда, понятно, не делись, но боль утихла. Он вошёл в избу, виновато улыбнулся Аксинье:
- Придётся таким походить. Бывало, в детстве дрались с ребятами… Маманя к синякам лист лопуха прикладывала… А меня больше всего знаешь, что утешало?.. Слова маманюшкины, – про то, что до свадьбы, мол, всё заживёт. Ну, коль до свадьбы заживёт, думал я, чего ж горевать: синяков под глазами не будет, – значит, Аксютка Атарщикова полюбит меня... и замуж за меня пойдёт. – Михаил сел рядом с женой, взял её маленькие ладони в свои руки: – А теперь и переживать не о чём, – ты уже вышла за меня…
Михаилу очень хотелось хоть немного развеселить Аксютку, а она прерывисто вздохнула:
-Мииша!.. Как мы жить будем?.. Страшно мне.
Михаил коснулся губами её волос:
- Он не придёт больше.
Аксинья откликнулась – словно эхом:
- Не придёт… А слова его? Я же слышала.
Михаил нахмурился. Помолчал. Потом посмотрел в бездонную, потемневшую от тревоги синеву самых родных глаз, решительно сказал:
- А – не за что нас проклинать. Мы с тобою виноваты перед родителями, – что без их благословения обвенчались. Простить или не простить нас за это – их воля. Батя мой сказал вон: живи, как знаешь. Не простил, значит. Но – и не проклял! А Степан Панкратович – ровно сам себя не помнил… Будто вина твоя перед ним – не только в том, что ты не за Герасима вышла, а за меня. Сдаётся мне, – досадно ему, Степану Панкратовичу, что деньги Гераськиного отца уплыли от него. Так что ж за это проклинать-то! Денег я заработаю.
Аксинья горько согласилась:
- Знала и я, чего отцу так нравился Гераська Лыков, – что его одного в зятья себе хотел.
- Проживём, Аксинья.
- Может, уйти нам, Миша?.. Куда-нибудь… уйти отсюда, – Аксинья подняла на мужа робкий взгляд.
Мишка обнял её. Сказал твёрдо, – как мужику полагалось:
- Нет, Аксинья. Ежели уйдём, – они нас так и не простят. А на глазах будем, – и увидят они, как мы живём с тобою. Да и не годится нам бросать родителей.
Аксинья перевела дыхание, благодарно прижалась к мужу: ей самой до слёз было жалко оставить маманюшку… Так хоть знаешь, что рядом она.
… Метелица кружилась за окошком, и хорошо было дремать на Мишкином плече… Сквозь дрему Аксинья прислушивалась к Мишкиному дыханию, а ещё ей казалось, что за окном метелица ласково вздыхает… и бережно-бережно колышет какую-то тайну… ещё неведомое им с Михаилом счастье.
Аксиньины щёки до сих пор жарко полыхали: этой ночушкою она впервые почувствовала, как взлетает в немыслимой сладости от Мишкиных ласк. Не сдержалась, – тихо-тихо застонала… А Мишка понял, – на миг замер, а потом снова стал целовать её… и повторял: Аксютка!.. Аксиньюшка!.. А она застыдилась своего стона, даже лицо ладонями закрыла…
А теперь метель колыхала… баюкала их с Мишкой счастье… и Аксинья вдруг встрепенулась – от своей догадки. Михаил тут же проснулся, приподнялся на локте. В темноте ночи густо белела метелица – так, что и в горнице чуть приметно светлело от этой белизны за окошком.
- Аксютка!.. Аксиньюшка! Что?..
А она уже знала об их счастье. И ему сказала:
- Маленький у нас будет, Миша.
Михаил совсем по-мальчишески захлопал глазами… Бестолково улыбнулся:
-Ты… откуда про то знаешь?
Аксинье захотелось рассмеяться… Но она ответила просто и строго:
- Знаю.
- Маленький?.. У нас с тобою… будет маленький ? Сын?..
Аксинья важно кивнула:
-Сын. – Прикрыла глаза, стала загибать пальчики,– тихонько считала… Потом счастливо вздохнула:
- В самый листопад.
… Про вырвавшуюся из лап птаху Гераська начисто позабыл. И про Дуняху Калягину тоже нечасто вспоминал: Аникей, муж Дуняшкин, ещё в предзимье явился домой с артелью плотников. А Гераська, зная о скором возвращении Аникея, загодя присмотрел себе новую зазнобушку – Марфушеньку, вдовушку раннюю из Верхнекаменки. Далековато, правда, ходить было: аж за реку Не то, что к Дуняхе, – через дорогу наискосок…
У Марфушки порою на всю ночь оставался: чего молвы опасаться, раз мужа нет. Разве – чтоб не разбаловать Марфушеньку, чаще всё ж уходил домой: слаще и покладистее будет!..
На днях Марфуша чуть горьковато, но – в затаённой надежде, спросила:
-Свататься-то когда придёшь?
Герасим зевнул, отмахнулся:
- А кто тебе сказал, что приду?..
В эти дни уж лёд крепкий стал на Ольховой, – чего ж не идти напрямки! (напрямую, – диалектное, южнорусское, – примечание автора). И шёл довольный Гераська, скользил на льду, – чуть пошатывало его: Марфушка, не в пример Дуняхе Калягиной, за самогонкою не бегала, – сама гнала, да такую, что с первого глотка дух захватывало…
Вдруг показалось: в стороне, в лунном свете, мелькнули тёмные тени. И вроде снег захрустел за спиною… Не успел Герасим через плечо оглянуться, – в ту же минуту был сбит с ног…
Молотили Гераську прямо на льду, в несколько кулаков, казалось ему, – кулаков в десять. На самом деле, усердствовали трое Аникеевых братьев да он сам: не удивительно, что вскоре после возвращения стало известно Аникею про то, что Герасим Лыков, считай, каждую ночь наведывался к его Дуняхе. Само собою, – оттаскал Евдокию за косы, да куда ж денешься: вон, притихла старшая за столом, – в ожидании каши тыквенной… Рядом другая лопочет что-то, а ещё одна – в люльке спит…Несколько дней пил беспробудно Аникей с братьями, потом рассказал им о кручинушке своей горькой. Братья переглянулись: нешто не проучим Гераську, как котяру шкодливого!.. Дай, братуха, срок: уж подкараулим блудника этого, по-свойски с ним поговорим… Надолго запомнит!
Напоследок Егор, младший из братьев, дал наконец вставшему на четвереньки Гераське доброго пня под зад:
-Понял?.. Это тебе, – чтоб знал, как к чужим жёнам захаживать!
До дому так и дополз Герасим, – на всех четверых. На крыльце отец приподнял его за шиворот. Мать выскочила из избы, руками всплеснула. Запричитала:
- Поолушуубок-то! Полушубок ноовый!..
Полушубок был разодран, – ровно невзначай своре лютых цепных кобелей попался Герасим… А лисьей шапки – дорогущей, тоже недавно купленной, – и вовсе не было на Гераськиной голове…
-Из-за неё… из-за змеюки этой, – уверенно молвила Лукерья.
Даже Евлампий Агафонович досадливо рукою махнул… А Лукерья принялась горячо доказывать:
- Знаю, что говорю! Был бы женат… Коль женился бы тогда, как задумывалось, – что за нужда была бы по чужим бабам шастать! Из-за неё, из-за змеюки этой… подколодной! Из-за неё пришёл вот, – весь избитый!
- Приполз, – уточнил Евлампий Агафонович и в ожесточении сплюнул на сторону…
- И… полушуубок!.. – причитала Лукерья. – А шапка-то, – лиисья!.. И где её теперя искать, шаапку!..
Вдруг умолкла. Вытерла сухие глаза, пригрозила:
-Ну, будет она у меня помнить, – как из-под венца-то сбежала!
Продолжение следует…
Начало Часть 2 Часть 3 Часть 4 Часть 5
Часть 6 Часть 7 Часть 8 Часть 9 Часть 10
Часть 11 Часть 12 Часть 13 Часть 15 Часть 16
Часть 17 Часть 18 Часть 19 Часть 20 Часть 21
Часть 22 Часть 23 Часть 24 Часть 25 Часть 26
Часть 27 Часть 28 Часть 29 Часть 30 Часть 31
Часть 32 Часть 33 Часть 34 Часть 35 Часть 36
Навигация по каналу «Полевые цвет