Инженер Вершинин вернулся из Петербурга за три дня до окончания Серёжкиной практики на руднике. Эти три дня обоим показались вечностью… Оба были друг для друга напоминанием о случившемся. Незаметно зажили разбитые носы с рассеченными бровями, с расквашенными губами – в той их драке прямо в шахте, бесследно исчезли синяки под глазами, но разве сравнить с ними ту глубокую, открытую рану, что до сих пор оставалась в душе…
Вершинин пожал Сергею руку, – когда узнал о чётких и правильных действиях будущего горного инженера во время прорыва воды в шахту. Сергей заносчиво вскинул взгляд… и вдруг вспыхнул от стыда: Андрей Петрович смотрел на него просто, с уважительным интересом… И всё же таилась в его глазах скрытая печаль.
О Марии Александровне не было сказано ни слова. Но – шла ли речь о паровых машинах, или осматривали Вершинин с Сергеем дубовые брёвна для крепления шахтной кровли – знали, что оба думают о ней.
После практики в Лисьей Балке Сергей, наконец, выбрался домой, к отцу с матерью. Аксинья от долгожданной радости не чуяла земли под ногами. Михаил удивлённо посмеивался: его Аксютка, и так красавица… и до сих пор – желанная-желанная, словно сбросила с десяток лет. Не знала, где посадить сына, чем угостить. Подавала на стол вареники с вишней, улыбалась и слезинки смахивала: Серёжка ел с таким удовольствием, будто ему всё ещё десять лет, – сладкий вишнёвый сок сбегал по подбородку на шею, он вытирал его ладонью, и под вареник подставлял ладонь, – чтоб потом опрокинуть в рот набежавший сок…
Любовалась Аксинья: щи Сергей ел так же просто и красиво, как отец, Не без того, – под щи батя налил по стопке самогонки. Аксинья на миг замерла, а потом отвернулась, концом косынки вытерла слёзы: значит, совсем вырос Серёжа, раз – точно, как здешние мужики, – одним глотком выпил самогонку…
Не знала, как и назвать сына: в материнской гордости звала его Сергеем Михайловичем, тут же снова сбивалась на Серёжу, Серёженьку…
Потом курили с батей во дворе. Михаил одобрительно кивал, – похваливал Серёжкины городские папиросы:
- Крепкие. Хороши!
Сергей подолгу рассказывал отцу про завод, про шахту. Батя слушал внимательно, с каким-то мальчишеским интересом. Серёжка прятал улыбку, – видел, что не всему батя верит.
Мать постелила ему в горнице. Чистое бельё пахло колодезной водою и любим-травой, – Сергей ещё с детства помнил, что у них в посёлке траву эту любили называть зОрей. Мать тоже так говорила. Он, Серёга, уже бегал вовсю, со злым гусаком бесстрашно сражался, а маманюшка, когда по вечерам купала его, ласково приговаривала: а вот я в водичку зОрюшки добавлю, – чтоб сыночек мой любимым был… (любим-трава, зОря – так в старину называли любисток, – примечание автора)
Думал Сергей, что уснёт сразу же, – лишь головою подушки коснётся… А прикрыл глаза – тут же качнулся угольный пласт, посыпались из-под обушка чёрные брызги. Пресная и чистая свежесть угля уже в полудреме счастливо вскружила голову. А потом и берег Северского Донца всколыхнулся, и склоны Лисьей Балки… И Машенька в венке из одуванчиков шла ему навстречу. И целовались они в зарослях душицы, – до беспамятства. Сергей подхватывался с постели, выходил во двор, доставал папиросы…
И мать с отцом не спали. Аксинья неслышно вздыхала. Михаил обнимал её, тихонько целовал волосы. Успокаивал:
-Отвык, видно, от дома, от постели своей мальчишеской.
Аксиньюшка прижималась к мужу, шептала:
- Тревожно мне, Михаил Пантелеевич. Грусть, погляжу, не тает в Серёжиных глазах… Ровно думает он неотступно, – о чём-то горьком… В аккурат перед его приездом Лукерью Лыкову встретила. Сколько уж лет прошло, а она так и шипит мне в спину, – по-змеиному…
-Так завидует нам с тобою Лукерья. Оттого и злобствует. Ты ж знаешь: жена Гераськина, Степанида, на пятом году замужества сбежала от него к своим, в Петрухино, с двумя малыми ребятами сбежала. С чего ж ей радоваться-то: вроде и есть внуки, а и нет их. А Герасим за эти годы допился вон, – что разорился подчистую Евлампий Агафонович со своею замочно-скобяной мастерской.
Аксинья приподнялась, головою покачала:
- У нас Серёжа… Сергей тоже – вон какой… Без малого – горный инженер. А ровно нет его, внука, – ни у твоих, ни у моих. Батя твой, Пантелей Фёдорович, ещё когда вишни цвели, повстречался мне у церкви… Оглянулась я, Мишенька, а он так и смотрит мне вслед… Твой хоть смотрит, а мой-то – будто не видит, ни меня, ни тебя не видит.
-Сами они так выбрали, Аксиньюшка. Мы прощения просили… Думалось, – увидят, как мы с тобою любим друг друга, как живём… какую избу построили, как сын наш растёт, увидят… и простят. Не простили, – их воля на то, Аксюта.
-Мы-то ладно, Михаил Пантелеевич. А у Сергея не заладится, – с Лукерьиным и отца моего проклятием?.. В шахте-то страшно, сказывают… И обвалы случаются, и ещё какой-то гремучий газ собирается там, под землёю… И… двадцатый год Серёже, а про женитьбу не заговаривает.
- Да куда ж ему – про женитьбу-то. Ученье окончить надобно. У них нынче, Аксиньюшка, всё по-другому. И глянется ему, думается мне, девица из тех, что тоже ученье прошла. Так что ни при чём тут Лукерья и отец мой, – с их проклятиями. Подожди чуток: приведёт тебе Сергей красавицу, ещё и учёную.
Аксинья взглянула в окно:
- Не спится ему… А мне тревожно. Уж светать скоро будет, а он курит.
С берега Ольховки задышала мятною прохладой предрассветная темень. Михаил бережно прикрыл Аксинью пуховым одеялом:
- Спи, хорошая моя. Не думай про Лукерью, – Бог с нею.
И сам уже дремал, как вдруг улыбнулся, – ровно озарило что… Так влюбился Сергей!.. Вот откуда грусть-печаль в глазах! Значит, скоро мы с тобою, Аксиньюшка, родная моя, невестушки в избу и дождёмся! Вот тебе и радость!
Днём Сергей взялся по-своему, по-учёному, переложить в бане печку-каменку. Батя согласился в подмастерьях побыть. Приглядывался к сыну, улыбку таил: так и есть!.. Сильные, умелые руки Сергея легко управлялись с кирпичами, а в тёмно-серых глазах беспросветный туман вдруг сменялся такой светлою нежностью, что Михаил Пантелеевич решился:
-Свадьбу-то скоро сыграем, Сергей Михайлович?
Сергей промолчал.
-Присмотрел уже?
- Не будет свадьбы, бать. Не собираюсь я жениться. Никогда. И… Давай про это говорить не будем.
Похолодело сердце у отца… Выходит, недаром так тревожится Аксиньюшка. Тяжёлою тучей зависло то давнее проклятие над Сергеем…
…-А узнает Павел Дмитриевич?.. – Фёдор Гуреев пытался удержать Серёгу: – И что ты, – объяснишь ему, что грусть-тоска нахлынула?.. А он тебе, знаешь, что ответит? Посидеть над схемами и чертежами вагранки и доменной печи, ещё – над учебником по геометрии и маркшейдерскому искусству – лучшее средство от тоски.
-Да откуда он узнает? – Сергей досадливо хмурил брови: до чего же трусоват Федька. Ровно – школяр… а не студент последнего курса, в скором времени – заводской механик. Взглянул на Кузнецова: – Ты-то как, Тимоха? Тоже за геометрию засядешь? Или со мною, – к Парамону Тихоновичу?
Тимоха с видимым сожалением перевёл взгляд с Гуреева на Туроверова, вздохнул: прав Федька. Начальник училища каким-то непостижимым образом узнаёт, кто из студентов последнего курса посещает питейные заведения, – вместо того, чтоб изучать минералогию и металлургию… И Серёга прав: по бокалу мадеры у Парамона Тихоновича – и механика с физикою сами собой пойдут!
-Ладно уж… черти. Что ж я один, как дурак, над геометрией сидеть-то буду, – всё-таки сдался Гуреев. – Но – по бокалу! И – домой, от греха подальше.
В трактире у Парамона Тихоновича Сергей вдруг почувствовал неясное беспокойство. Второй бокал мадеры не приносил желанного облегчения. Наоборот: темнело на душе… и тяжесть какая-то глыбой неподъёмною ложилась. Сегодня ночью встрепенулся, – будто Машин голос услышал:
- Тяжело мне, Серёжа. Как тяжело!..
Так и не уснул уже, – курил, пока в небе над Луганкой не всплеснулась предрассветная густая синь, какая всегда бывает ранней весною…
И тут, у Парамона Тихоновича, откуда-то надвигалась тревога. Сергей оглянулся. Встретил синий-синий взгляд, – ласковый и грустный… А девушка в строгом тёмно-коричневом платье чуть заметно покраснела, надменно вскинула голову. Перебросила за спину тяжёлую светло-русую косу, усмехнулась. Федька Гуреев не сводил с неё глаз. Туроверов дёрнул Фёдора за рукав:
- Полно тебе, Федька, пялиться. Сюда приличные девицы не заходят. Эта вот… знаешь, чего от тебя хочет?.. У тебя, Федька, ещё не скоро будет столько денег, чтоб хватило.
Продолжение следует…
Начало Часть 2 Часть 3 Часть 4 Часть 5
Часть 6 Часть 7 Часть 8 Часть 9 Часть 10
Часть 11 Часть 12 Часть 13 Часть 14 Часть 15
Часть 16 Часть 17 Часть 18 Часть 19 Часть 20
Часть 21 Часть 22 Часть 23 Часть 24 Часть 26
Часть 27 Часть 28 Часть 29 Часть 30 Часть 31
Часть 32 Часть 33 Часть 34 Часть 35 Часть 36
Навигация по каналу «Полевые цвет