Сергей с Вершининым шли в конец горизонтального штрека. (Штрек – горная выработка, не имеющая выхода на поверхность, – примечание автора).Андрей Петрович незаметно поглядывал на хмурого практиканта. Был уверен, что Сергей справится без него, – не сомневался в его самостоятельности и умении принимать решения. Не нравилось Вершинину лишь настроение студента, – усталое и вдруг безразличное. Андрей Петрович догадывался об их с Машей последней встрече – для того он в обед и отправил Сергея из шахтной конторы… Недомолвок Вершинин не любил: они оставляют ненужную тягость. Считал, что Мария Александровна сама должна сказать Сергею о скором своём отъезде... и о том, что между ними всё кончено – безвозвратно.
В Машенькином молчании чувствовалось её согласие с доводами мужа… Кроме молчаливого согласия, Андрей Петрович рассмотрел в её глазах, бездонных от слёз озерцах, робкую благодарность. И благодарность эта неожиданным теплом и надеждой согрела его изболевшееся сердце. По-мальчишески отчаянно – на своём тридцать седьмом году – вдруг подумал, что Машенькина благодарность сможет стать любовью…
Сейчас главное – чтобы в его отсутствие Туроверов справился со всем, что положено горному инженеру шахты. Говорил Сергею о необходимости ежедневного осмотра крепи, о поставках дубового леса для ремонта кровли над откаточным штреком, о ручном водоотливном вороте… Сергей остановился. Сквозь тяжёлую угрюмость хмурых тёмно-серых туч в его глазах проблеснула дерзость:
-Я люблю её. И… она любит меня. Вы не можете её увезти.
Вершинин тоже остановился:
-Могу. И увезу: Марии Александровне лучше будет дома, у моей матушки. Допускаю, что ты влюблён в неё. Я полюбил её гораздо раньше, чем вы с нею встретились. И она стала моей женою. Венчание накладывает обязанности – ты потом поймёшь это, Сергей. Обязанность мужчины – беречь жену от всех жизненных невзгод, в том числе – от греха прелюбодеяния. Сейчас ей тяжело, но она справится, а я должен помочь ей. Это не годится, – когда в угоду вспыхнувшей страсти нарушается обет, данный при венчании. Машенька… Мария Александровна в силу своей молодости ещё не научилась сдерживать свои порывы. Отказаться от неё лишь поэтому – я, её муж, не могу.
-Мы говорим с Вами о разном! – вспылил Сергей. – Вы толкуете о правильности, – будто в жизни случается только правильное! А я говорю, что люблю Марию Александровну! И любовь не подлежит Вашим канонам!
Уже привычные к шахтному полумраку глаза Сергея разглядели неприметную улыбку инженера. Вершинин усмехнулся грустновато, а Сергей увидел насмешливую ухмылку… Ещё больше разгорячился:
- Вы воспользовались неопытностью Марии Александровны!.. Вы… Вы купили её любовь, – за благополучие семьи!
- Нет, Сергей. Я не покупал её любовь. Я намеревался сделать счастливой Марию Александровну. У меня есть для этого возможности. И есть чувства к ней.
- А её чувства? По ним, значит, можно вот так, – шахтёрскими сапогами? Маша… Мария Александровна не любит Вас. И Вы должны её отпустить!
- Кому же я должен?
Из-за насмешливого и уверенного спокойствия Вершинина Сергей не помнил себя. Дерзкое высокомерие его не имело границ:
- Я увезу её раньше, чем это сделаете Вы!
- Не думаю, что Мария Александровна даст тебе своё согласие на это.
В эту же минуту из глаз Вершинина искры посыпались… Он – в каком-то восхищении – даже успел подумать:
- Ох, силён!..
И перехватил Сергееву руку, – Туроверов готовился ударить его ещё раз. От ярости и боли – Вершинин резко заломил назад его руку – Сергей левой рукою двинул инженера в скулу. Пришлось Андрею Петровичу вспомнить, как ещё в детстве, а потом и парнем, доводилось участвовать в кулачных боях, – разумеется, в тайне от матушки… Впрочем, Андрею лишь казалось, что для матушки остаётся тайною то, что он дерётся ничуть не хуже Ефима Сытникова, сына хозяина хлебной лавки. Просто Елизавета Евстафьевна за всегдашней суровостью умело скрывала в глазах одобрение…
Нарвавшись на железно-спокойный кулак Вершинина, Сергей почувствовал себя этаким молодым петушком-забиякой… И всё равно – бросился на Андрея Петровича: знал свою силу, к тому же многократно умноженную сейчас на честолюбивое негодование. Ещё и потому злился Сергей, что чувствовал: Вершинин вполсилы бьёт, – ровно жалеет его…
Откатчик Гаврила Пяташов несильно ударил Туроверова по спине держаком лопаты:
- А ну, вояка!.. Охолонь малость! Расходился-развоевался… бесстыдник! Чай, перед тобою – не ровесник твой на гулянке!
-Отойди, Гаврила, – велел Вершинин.
- Ээх, Андрей Петрович!..– сокрушённо покачал головою Пяташов. – И Вы – туда же!.. Ровно студент этот несмышлёный! А мужики вон, – смотрят! – Вполголоса, лишь для Вершинина, добавил: – Про Марию Александровну-то подумайте, – масла в огонь для сплетников подливаете.
Вершинин вспыхнул: заметил, как Захар Балашов с нескрываемым торжеством объясняет что-то хмурым шахтёрам… Негромко предложил Сергею:
-Коли есть желание, на берегу встретимся. Гаврила прав: нечего здесь потеху устраивать. Работать надо.
От сдержанного голоса Вершинина, от такого же сдержанного, вовсе не тяжёлого его дыхания Сергей обескураженно вытер лоб рукавом, опустился на глыбу породы. Андрей Петрович кивнул:
- Не видишь? Откатку неправильно делают. Чего расселся-то!
Сергею хотелось упасть на землю, закрыть голову руками, – от всего этого мира. Вдруг понял, что с Машей они больше не увидятся…
- А ещё покажется тебе, что любовь свою встретил… Только много горя принесёт тебе любовь эта… – прямо здесь, в шахте, на двадцатисаженной глубине, послышался Сергею пророческий голос Агаты Ермолаевны. С силой ударил кулаком по серой глыбе породы, а боли не почувствовал, в неразумном мальчишеском упрямстве подумал: пусть бы любое горе… беда любая, – только бы Мария Александровна осталась на руднике!.. И в этом же упрямом отчаянии решил, что поедет в Петербург, найдёт там Машу, и…
А дальше – после того, как он найдёт в Петербурге Машу, не виделось Сергею ничего, – как, бывает, нельзя ничего рассмотреть за беспроглядным туманом в степи…
Без Вершинина на шахте оказалось непросто. Немногие шахтёры признавали желторотого практиканта горным инженером. Кое-кто из мужиков посмеивался над его распоряжениями, другие откровенно злобствовали. Захар подбивал шахтёров не выполнять приказы этого соопляка:
- Раскомандовался, щенок!.. Ровно лучше нас знает, что к чему, когда уголь рубишь!
- Лучше тебя точно знает, – что и к чему, – резонно заметил Фёдор Иванютин. – Ты вон языком только управляешься. До сих пор так и не знаешь, где кайлом, а где обушком действовать надо, чтоб пласт угольный поддался. Ходишь по штреку, ровно по базару, – метёшь несусветицу.
Демид Силаев небрежно толкнул Захарку плечом:
- Деесятник!.. Спишь и видишь себя начальником.
А однажды, в ночную смену, в забой прорвалась вода… Непонятно, откуда хлынула неудержимым потоком, несла с собою глыбы угля и породы. Шахтёры вмиг оказались по пояс в воде. Под напором потока оказался и ручной водоотливной ворот.
Сергей не думал, послушают ли его мужики. Быстро и уверенно распорядился, чтобы встали цепочкою – от скрывшегося под водою ворота до шаткой и скользкой лестницы, что вела на поверхность шахты. И сам из рук в руки передавал тяжёлую, полную воды, бадью.
А поток несся по выработке, приближался к подъёмному стволу. Балашов визгливо, по-бабьи, убеждал мужиков бросить бадьи и подниматься из шахты. Встревоженный Егор Шатохин, подземный стволовой подъёма, поглядывал на деревянную шахтную клеть (шахтная клеть – транспортная кабина, предназначенная для спуска-подъёма в шахту грузов и рабочих, – примечание автора). Ещё немного, – и подъём окажется невозможным.
Туроверов приказал рабочим двигаться к подъёмному стволу. Демид с Фёдором и ещё несколько мужиков остались, чтобы соорудить преграду для проникновения воды к стволу. Иванютин с полуслова понял Сергея, одобрительно кивнул: надо спустить воду по уклону на нижележащий горизонт, – там ещё не работали люди, Вершинин с Туроверовым и десятником Земнуховым лишь разрабатывали план проведения подготовительных работ.
Это решение Туроверова и спасло шахту от затопления. На поверхности, в шахтном дворе, мужики уселись и вповалку улеглись на спорыше, неспешно сворачивали самокрутки, переговаривались:
- Не оробел Серёга… Не растерялся. С толком, видно, учится в своём училище, не протирает задарма штанов-то.
- И с нами был, – до последней минуты… А мог бы подняться с первою группой.
…За всю эту тревожную смену Сергей впервые не вспомнил о Марии Александровне… Лишь ночью в груди очнулась боль, – такая сильная, что прогоняла сон, хотя потяжелевшие от усталости веки сами прикрывались… Почти до самой зорьки сидел на ступеньке крыльца, курил. Здесь и сморила его полудрема, ласково убаюкал ветерок, набежавший со склонов Лисьей Балки. В мягко-пряном запахе богородской травы непостижимо смешивались медовая сладость с чуть уловимой горечью. И горечь, и сладость эти напоминали о разлуке, неожиданно обещали желанные встречи и счастье.
Продолжение следует…
Начало Часть 2 Часть 3 Часть 4 Часть 5
Часть 6 Часть 7 Часть 8 Часть 9 Часть 10
Часть 11 Часть 12 Часть 13 Часть 14 Часть 15
Часть 16 Часть 17 Часть 18 Часть 19 Часть 20
Часть 21 Часть 22 Часть 23 Часть 25 Часть 26
Часть 27 Часть 28 Часть 29 Часть 30 Часть 31
Часть 32 Часть 33 Часть 34 Часть 35 Часть 36
Навигация по каналу «Полевые цвет