Ветер сорвал и унёс фату, и от этого Аксинье вдруг стало легко-легко. Шевельнула плечиками, – сбросить бы и дорогую парчовую душегрею, сшитую крёстной к свадьбе… Но Михаил не останавливал Дымка, – казалось, они летят туда, где густая синь октябрьского неба сливается со степью. Аксинья сидела впереди, у Мишкиной груди, и отчётливее, чем шальной топот конских копыт, слышала, как стучат их с Мишкой сердца. И им обоим хотелось, чтоб этот полёт был бесконечным. Михаил успел подхватить Аксинью к себе на седло, и они улетели от неминуемой беды, что уже прикоснулась к ним краешком Аксюткиной лёгкой подвенечной фаты, вдруг ставшей тяжёлой и низкою тучей… А Мишка с Аксюткой дышать друг без друга не могли, – потому и случилось так, что Мишка на своём Дымке сквозь покровскую ночь успел прилететь к Свято-Троицкому храму в Новоникольском, а Аксютка – в неуловимый миг – успела взлететь к нему в седло.
У спуска в незнакомую балку Михаил всё же остановил коня. Снял старенький армячишко, в котором с Иваном и Савелием Фёдоровичем крыл крышу в новом доме… Осторожно набросил армячок на Аксюткины плечики:
- Озябла ты. Навстречу ветру ехать довелось.
Аксинья оглянулась:
- Догонят нас, Миш?
- Не догонят. В степи за Новоникольским много дорог разбегаются в разные стороны, – не поймут они, по какой мы поехали. А хоть бы и догнали, – я тебя никому не отдам.
Дымок смотрел на них добрыми и внимательными тёмно-фиалковыми глазами… Аксинья обняла Дымка за шею, благодарно прижалась к ней щекой:
- Как же далеко занёс ты нас!
- Далеко, – кивнул Михаил. – Вон, – Донец виднеется.
Шалаш на берегу они увидели одновременно, переглянулись. Такие шалаши рыбаки делают, – чтоб было, где дождь переждать, либо прохладною ночью прикорнуть до зорьки, когда хорошо берёт щука.
Среди доцветающей полыни – чуть приметная тропинка на берег. Михаил с Аксиньей спустились к шалашу, что оказался сухим и тёплым.
- Не побоишься одна остаться? – в Мишкином голосе дрогнула вина. – А я в Ковыльный съезжу, – недалеко тут. С Ванькой, мужем сеструхи двоюродной, увижусь.
Аксинья счастливо, чуть устало, улыбнулась:
- Неужто я на трусиху похожа… Не побоюсь, поезжай. Ждать буду.
С прикрытыми глазами вслушивалась в отдаляющийся топот копыт Дымка… Потом прилегла, – земля в шалаше была устлана сухой травой. Полынная горечь смешивалась с запахом чабреца, а ещё – с едва уловимой сладковатой нежностью донника, что будто тихонько убаюкивала…
А во сне светлый день вдруг стал сплошным тёмным туманом. Они с Мишкой шли сквозь этот туман, а ему конца-края не было… А потом им навстречу вышла женщина. Только лица не разглядеть: туман будто чёрным дымом стал… и укутал женщину. И слов её не разобрать было, – лишь слышала Аксютка, какие они злые… и – чернее дыма. Мишка закрывал собой Аксютку, а ей хотелось Мишку прикрыть – от этой женщины, от слов её, что страшным потоком лились на них с Мишкой…
Мишка спешился у заросшего камышом пруда, на краю Ковыльного. На берегу догорал костёр, – в красновато мерцающих углях пеклась картошка, а вокруг сидели и полулежали местные мальчишки. Михаил подозвал одного из них. Веснушчатый малый не спеша поднялся, с деловитым достоинством подтянул холщовые штаны. Небрежно-вызывающе сдвинул на затылок картузишко, сунул руки в карманы. Подошёл к Михаилу:
- Чего тебе?
-Ивана Кулешова знаешь?
-Что дом новый строит?
- Его, – кивнул Михаил.
-Как не знать! Он давеча мне удочку сделал. Вот такие караси, – мальчишка раскинул руки, – один за другим идут, таскать не успеваю.
Михаил улыбнулся.
- Не веришь? Вот хоть ребят спроси.
- Верю. Тебя как зовут-то?
- Павлуха. Дёмушкин. Батя мой – пасечник. И дед Анисим тоже пасечник.
- Ты вот что, Павлуха. Ты покличь мне Ивана. Скажи, – пусть сюда, к пруду, придёт. Да так скажи, чтоб он один слышал. Дело у меня к нему, – дюже тайное.
Малый важно согласился:
- Позову.
Михаил отпустил Дымка, прилёг чуть поодаль от догорающего костра, в полузасохшие заросли молочая. Степь мягко всколыхнулась, – Мишка не заметил, как задремал… И в полудреме дыхание перехватило: будто не степь колыхалась, а катился невесть откуда беспроглядный, тёмный какой-то, туман. Мишка успел удивиться: в нынешний Покров такой ясный день стоял,– тихо светился жёлтыми и багряными листьями, а тут понадвинулась темнотою туманная тяжесть…
Встрепенулся Мишка от Ванькиного прикосновения к плечу. Иван удивлённо качал головой:
- Нашлась пропажа! Ты куда исчез, – в ночь-то?
- Надо было… Понадобилось мне уехать.
Кулешов всмотрелся в усталые Мишкины глаза:
- Неужто Анютка правильно догадалась?.. Ты, никак, на свадьбу рванул! А я, было, не поверил Аньке! Хоть не накуролесил там… на свадьбе-то?
- Успел… до свадьбы, – признался Мишка. – Поправился: – В общем… до венчания успел.
-Чего… успел? – не понял Иван.
Мишка вспыхнул.
В смутной догадке Иван свёл тёмные брови:
- Ты…
Михаил поднялся с травы. Иван тоже встал:
-Ты… – прямо со свадьбы?.. Невесту – прямо со свадьбы… увёз?
Мишка не опустил глаза:
-Говорю же: до венчания успел.
Иван взял Мишку за грудки, сильно встряхнул:
- Ты… в своём ли уме?
Вдруг отвесил Мишке затрещину:
- Сопляк!.. Ты хоть знаешь, что наделал?
- Знаю.
- А про девку… подумал?
- Про неё и подумал. Нельзя ей замуж за Гераську Лыкова. Потому как мы с нею жить не можем друг без друга.
- Болван… безмозглый!.. Ладно, – у неё ум девичий!.. Но – ты-то!
-Люблю её. И Аксютка меня любит. Считай, с детства.
- Да что ты зарядил мне – про любовь!.. Как жить будете!.. Домой, в посёлок, как вернётесь? С Аксюткой к своим заявишься, а скажешь что?.. Кем она тебе приходится?.. Вы ж не венчаны! А её, поди, отец и на порог теперь не пустит!
- Обвенчаемся. Я потому и позвал тебя, – может, пособишь советом.
- Я бы сейчас дал тебе… совет!
Михаил подозвал Дымка, взял его под уздцы:
- Что ж… Прости, Иван, что потревожил. Ехать надо мне.
А Иван быстро провёл рукою по лбу и глазам:
- Куда поедешь-то… Аксютка твоя… Где она сейчас?
- На берегу осталась.
- Вот что: Тимофей Касаткин, сын моего крёстного, егерем здешних охотничьих угодий служит. С женою, Прасковьей, да с ребятами в Ковыльном живут. А недалеко от берега ему сторожку построили, – как положено. Поговорю с Тимохой, – чтоб хоть переночевали: вечереет вон… А утро, известно, вечера мудренее.
- Спаси Христос, Иван. Только ты это… Савелию Фёдоровичу не сказывай, что мы с Аксюткой здесь.
-А то без тебя не догадался! Анне-то хоть можно сказать? Может, какую одежонку соберёт, – девке как без этого…
- Анне скажи. Добро её я не забуду.
Тимофеева Прасковья с Ивановой Анной почти без слов поняли друг друга: рубашонки собрали… кофту тёплую положили, платок. У Прасковьи нашлась старенькая, но ещё вполне добротная душегреечка: ещё как сгодится! В холщовую торбу положили хлеб, сало, душистые яблоки. Иван нахмурился, громыхнул на баб:
- Ровно на Ерёмину свадьбу! На возу не увезёшь!
Прасковье Тимохиной палец в рот не клади, – подбоченилась:
-А ты как думал! Как тебе, – в одних штанах сойдёт! А ужинать им надо?
Тайком от всех сбегали в сторожку. Аксютку увидели – не сговариваясь, отвернулись, слёзы вытерли: да девчушечка же совсем!..
Мужики покурили за сторожкой. Иван взглянул Мишке в глаза:
- Смотри мне!.. Тронешь девчонку до венца…
- Не трону.
Тимофей подумал.
-В Малоивановке, в тамошнем храме Иоанна Предтечи, батюшка Алексий служит. От других отличается тем, что сговорчив. И вопросов много не задаёт, – не задаром, конечно…
Батюшка Алексий с полувзгляда определил:
- Без благословения, значит, родительского.
Иван шагнул вперёд:
- Сколько возьмёте, батюшка, – чтоб поскорее обвенчать их?
- Горит?..
- Можно и так сказать.
- А тогда пусть отработают. У меня матушка Евпраксия на сносях. Четвёртым дохаживает, – к исходу месяца родит. Помощница ей нужна. – Повнимательнее взглянул на Аксинью: – Девица, вижу, крепкая, – справится. Ну, и баламуту вашему работа найдётся.
Продолжение следует…
Начало Часть 2 Часть 3 Часть 4 Часть 5
Часть 6 Часть 7 Часть 8 Часть 9 Часть 11
Часть 12 Часть 13 Часть 14 Часть 15 Часть 16
Часть 17 Часть 18 Часть 19 Часть 20 Часть 21
Часть 22 Часть 23 Часть 24 Часть 25 Часть 26
Часть 27 Часть 28 Часть 29 Часть 30 Часть 31
Часть 32 Часть 33 Часть 34 Часть 35 Часть 36
Навигация по каналу «Полевые цвет