- Если тебе, Колян, закуска моя не по нраву, так ты в соседний вагон иди! Там «пьяная школа» курятиной закусывает. – сказал Серёга Коваленко, по кличке Кабан.
- Курятиной?!- Коля Левин оживился.
- Курятиной, курятиной. – продолжал Кабан. – Они, касатик, спирта жахнут и сигаретами закуривают. Называется «курятина». Вот если тебе моя закуска не по нраву, иди и курятиной закусывай. Мне больше достанется! – И Кабан извлёк из своего столитрового самопошивного рюкзака огромную прямоугольную жестяную ёмкость. Это была сельдь пряного посола, судя по этикетке.
Весёлой толпой мы ехали на очередной слёт нашего турклуба.
Те ребята, которые ходили в секцию недавно, и на слёт шли первый раз, выполняли в поездке очень важную функцию: рассаживались в тамбуре вагона на рюкзаки, чтобы в случае прихода контролёров заблокировать тамбурную дверь. Это было очень удобно, поскольку вся турклубовская общественность помещалась примерно в трёх вагонах. Входные двери пионеры обычно связывали верёвкой, (за болты на самом верху), таким образом заблокировав их. В первом вагоне ехали заслуженные тренера, которые рубились в преферанс и под исполнение авторской песни, во втором вагоне мы с Кузьмичом играли на гитарах, орали наши походные пэаны под народную забаву, именуемую «свинобол».
Свинобольцы делились на две команды, выстраивались в узком проходе между сидениями и по команде сшибались, пытаясь выдавить команду противника в тамбур. За окном электрички проносился сельский пейзаж, светило солнце и зеленели леса на горизонте. В третьем вагоне ехали военные археологи, которые молча вкушали спирт, смешанный со сгущёнкой, именуемый в простонародье «молоко бешеной коровы».
На одной из остановок пионеры из «пьяной школы» разблокировали замкнутые двери, впустили в недра вагона продавца мороженного и оповестили своих старших товарищей, о том, что в тамбур пришёл маркитант. Было очень жарко, поэтому мороженное пришлось, как говорится, «в кайф».
Второй вагон быстро организовал сбор посильных средств, после чего с продавцом мороженного состоялся вдумчивый торг, прерываемый тостами «за проезд». Через четыре остановки пьяного мороженщика всё-таки выпустили из вагона. Весь запас мороженного у него был выкуплен туристами. Мороженщик, выполнив дневную норму по выручке выполз в тень касс, переслюнявил полученные от туристов деньги, и довольный, улёгся на лавку, спать.
Электричка продолжала своё движение в сторону области. В самом начале пути пионеры «пьяной школы» проворонили заходящего в вагон контролёра. Он распорядился убрать баррикады из рюкзаков от тамбурной двери, и пионеры выполнили это поручение. Контролер решительным движением нырнул в тамбур, а пионеры снова забаррикадировали дверь рюкзаками и заблокировали входные двери. Бедолага совершенно не предполагал, что дверь в следующий вагон также забаррикадирована, поэтому половину пути проехал в межвагонном пространстве, отчаянно стучась и прося открыть. Однако, никто его не слышал, - в вагонах было очень шумно.
- А тебя, в общем-то, не смущает то, что эти консервы пролежали на солнце несколько часов, пока мы ждали электричку? – сказал Левин, щупая банку с сельдью.
- Да они же разработаны для того, чтобы храниться при любой температуре! – ответил Кабан, кладя рюкзак плашмя между сиденьями, спинкой вверх.
Мимо них прошёл один из пионеров с ящиком мороженного.
- Товарищи, берите мороженное, пока не растаяло!
Колян посмотрел на мороженное, подумал немного, но брать не стал. Не хотелось выпивать со сладкими руками.
Кабан вожделел сельдь, поэтому от мороженного тоже отказался.
В первом вагоне возникла критическая ситуация. Ещё оставалось пятнадцать брикетов пломбира, которые никто уже не хотел есть. Тогда наш тренер Сан Саныч встал со своего места и обратился к Кабану и Левину:
- Сельдь ваша от вас никуда не убежит! Сделайте доброе дело, пройдитесь по вагонам, раздайте мороженку, чтобы не пропала. Ехать ещё час, негоже продуктам пропадать!
Нехотя, Кабан и Левин поднялись, посовещались, достали из Левинского рюкзака здоровый кан, сложили оставшееся мороженное в кан, и отправились по вагонам. Колян на всякий случай захватил с собой топор.
Вид был у них ещё тот: добродушный здоровяк Кабан с пустым взглядом, в синем комбинезоне, с рыболовным ножом и кружкой на карабине, пристёгнутой к лямке комбеза, и худенький Коля Левин, в швейцарском камуфляже, с усами и блестящей лысиной.
- Два друга, - волчий буй и пассатижи! – проворчала мама Надя, заведующая секцией водного туризма. – Нет, это дело добром не закончится! Надо им в помощь помоложе ребят отрядить, чтобы без конфликтов обошлось!
В помощь раздатчикам мороженного отрядили Кузьмича и меня. Кабан сунул ёмкость с селёдкой в карман, Левин, взял фляжку с коктейлем. Мы с Кузьмичом прицепили к ремням наши кружки с помощью карабинов «Манарага».
Из весёлого и бесшабашного туристического вагона, преодолев тамбур, забаррикадированный «пьяной школой», мы попали в холодный и негостеприимный обыкновенный вагон, где ехали обыкновенные люди.
- Люди земли! – начал я.
- Сами мы местные… - начал колядовать Кабан.
- Всё у нас есть! – продолжил Кузьмич.
- Ничего нам не надо! – сказал Кабан.
- Вот, возьмите мороженное, совершенно бесплатно! – сказал Левин.
Публика недоверчиво косилась на наш квартет. Никто не изъявлял желания полакомиться мороженным.
-Ну и сидите не солоно хлебавши, как сычи! – сказал Кабан и закрыл за собой двери негостеприимного вагона.
В следующем вагоне ехало много детворы. Кабан доковылял с каном в руке гусиным шагом к детям.
- Хорошо себя вели с утра?
Дети кивали.
- На, возьми! – Кабан протягивал очередному ребёнку мороженное, а мы с Кузьмичом дуэтом нараспев повторяли слоган из рекламы: «По зову сердца, - Альгидаааааа!»
Дети разобрали восемь пломбиров. Оставалось ещё семь.
Один пломбир мы подарили двум татуированным личностям, которые пили портвейн.
Ещё один пломбир дали курсанту-пограничнику.
Следующий вагон к мороженному отнёсся индифферентно, хотя было очень жарко.
Всё, больше сил нет колядовать! – сказал Кабан. Вываливаем остальные пломбиры в кан, обёртку в окно выбрасываем, и садимся прям тут! Надо уже освежиться, в конце концов.
Мы присели на свободные места. Народу в вагоне было немного.
Кан мы поставили на под ноги. Мороженное там превратилось в молочный коктейль, - можно было его пить прямо из кана.
- Запивка нам будет! – сказал хозяйственный Кабан.
- Ну так чего?! – оживился Левин. – Сельдь будем кушать?
Мы с Кузьмичом достали наши эмалированные кружки, Левин извлёк из кармана складной стаканчик и элегантным жестом разложил его в питейную конфигурацию.
- Рыбка, рыбка… - сказал Кабан, беря банку с сельдью, - …Где твоя улы…
- БА-БАХ! – с оглушительным грохотом банка взорвалась, и мы все, с ног до головы оказались испачканными рыбой.
- …Где твоя улыбка. – продолжил Кабан как ни в чём не бывало. Он протянул руку, отлепил от окна фрагмент селёдки и положил её в свою пасть. Мы выпили. Закусили тем, что налипло на нашу одежду.
Вагон затих. Многие пассажиры поспешили перебазироваться в соседние вагоны.
- Копатели эти, совсем неадекватные! – шёпотом говорил кто-то из пассажиров соседу. По вагону разносился аромат сельди пряного посола.
- Мне кажется немного солоновато! - жуя рыбу, произнёс Кабан.
- А по- моему, вполне съедобно! – ответил Левин, слизывая остатки селёдки с тыльной стороны своей ладони. - Сельдь, как и положено, пьяного посола!
Минут через пять мы выпивали в совершенно пустом вагоне.
