Есть мнение, что в 1812 году Наполеон победил, – потому-то с тех пор вся знать на оккупированных территориях России говорила по-французски. И это, конечно, дикое мнение, но выросло оно не на пустом месте. Вера в то, что в XVIII-XIX столетиях русские дворяне общались между собой на французском языке, – крепка, ибо имеет глубокие корни. Иногда миф дополняется деталями, вроде той, что «русский литературный язык изобрёл наше всё Пушкин по наущению Арины Родионовны»... Но не суть.
...Следовательно, о корнях. А откуда миф про «говорящих на французском языке дворян» вообще взялся?.. Ну… Толстой же. «Война и мир» – энциклопедия, как известно, русской жизни начала XIX столетия. О том, на каком языке общалась знать, там говорится буквально прямым текстом. Первые главы книги написаны на французском едва не на половину… И, с одной стороны, вроде так. Но с другой, почему только первые, а далее французский язык исчезает, чтобы более не появиться уже нигде?.. И вот тут следует обратить внимание на то, что далее герои говорят между собой не просто по-русски (и только по-русски), но ещё и на хорошем, ярком, богатом русском языке малым отличающимся от современного. Пушкин же, пока они говорят, ещё пацан.
Не ограничиваясь одним источником, можно обратиться к другим, – к прочей русской классике XVIII-XIX веков, с изумлением обнаружив, что там по-французски не говорит никто. Взять хотя бы «Горе от ума», произведения Гоголя, да и Пушкина стоит вспомнить. Зная французский язык в совершенстве, не только стихи, но и прозу, и письма (не все) Александр Сергеевич пишет по-русски… Чего бы, конечно, не стал делать, если бы окружающим проще было понять французский язык.
...То есть, с одной стороны «энциклопедия», а с другой… А о чём в той статье, где дворяне говорят по-французски, вообще было?
Толстой начинает роман с описания жизни «высшего света». Это не бросается в глаза, поскольку сам автор богач и граф, но все главные герои романа очень, – очень богаты. Причём, богаты по меркам дворянства. Как следствие, большинство из них, во-первых, не служат, – со времён Екатерины «вольности» дворянства позволяли помещикам не работать. Во-вторых, принадлежащие к праздной элите люди, включая девиц на выданье, очень хорошо образованы.
Если проще, то в том же 1812 году только 20% русских офицеров знали иностранные языки, хотя бы и просто на уровне «читаю со словарём». Потому что не имели даже среднего образования. Гимназии, – это всё потом появилось. В XVIII начале XIX столетия образование, не считая университетов, могло быть только приходским или домашним. То есть, французский язык учили дети тех, кто мог себе позволить нанять частного учителя… Человека, обычно, мучительно сложных национальности и судьбы, утверждающего, однако (а как проверить?) что язык, на котором он лопочет, «французский». Учитывая же, что лишь четверть дворян владела поместьями (не факт что доходными), большинству служилых людей учителя-иностранцы, пусть бы «повара и кучера», были не по карману.
Именно данное обстоятельство делало французский язык, – тогда международный язык политического класса, – чрезвычайно модным и статусным. Владение им являлось маркером принадлежности к высшему обществу… Причём, к особому высшему обществу, – параллельному и не слишком дружественному другому высшему обществу России. Их два было.
...Вот, скажем, «Горе от ума». Там всё, вроде то же, – Москва (но на десять лет позже) светское мероприятие в доме чиновника Фамусова, и среди гостей люди не простые, – полковник, князь, графиня… Но сравнительно с дворцом («домом») Ростовых, всё как-то очень простенько, бедненько, – словно Фамусов на одну зарплату живёт, – и главный герой чувствует себя не на месте. Чацкий бы поговорил по-французски. Но с кем? Со Скалозубом? Да и если найти человек образованного, прилично ли в гостях говорить на языке хозяину дома непонятном? Фамусов-то и по-русски не очень.
Главное же, бессмысленно всё. Служилый дворянин Фамусов статуса Чацкого сходу не признаёт: «Поди-тка послужи»… Ну или чтоб две тысячи душ за душой было, как минимум…
Речь, однако, не о моральном облике героев Грибоедова, а лишь о том, что в начале XIX столетия типичный русский дворянин и даже мелкий помещик, по-французский знал только слово «бистро», – выучил когда участвовал в оккупации Парижа… Однако может быть, французским в большинстве не владели офицеры, но генералы-то все могли поддержать беседу на балу?
И генералы тоже. Чины в Российский Империи не покупались, так что, к вершине пирамиды, – где кучковались генералы и их эквивалент по «табели о рангах» – гофмейстеры и тайные советники, – концентрация потомков богатых родов не росла. Богатые и, как следствие, получившие хорошее образование люди имели очевидное преимущество в выслуживании официального статуса. С другой стороны, у бедных и малограмотных дворян куда мощнее был стимул. Богачи часто службу скоро бросали, если вообще поступали на неё. Подмётки рвали те, для кого жалование было единственным источником дохода.
И, кстати, о «придворном языке». Почему не сказать «государственном»? Потому что, в XVIII веке язык делопроизводства, язык двора (на котором говорили в присутствии монарха) и, скажем, военный язык, на котором отдавались команды, в европейских государствах часто не совпадали. Скажем, в Англии делопроизводство велось на старофранцузском, а в Венгрии, вообще, на латыни…
В России же, как раз, такой ерунды не было. Придворный язык, как и военный, как и язык делопроизводства был только русским. При всей любви к наукам, Пётр I не знал языков (а Меншиков так и расписывался с трудом), политика же «дворянского государства» изначально заключалась в выдавливании из властных структур «бояр» – старой, землевладельческой знати (вопреки отдельному мифу в XVI-XVII веках очень хорошо, хотя и не «по-европейски», образованной), с заменой на «людей служилых». Смена элит никогда не была полной, но… Компанию генеральскому сыну Кутузову в итоге составляли выслуживший дворянство Барклай-де-Толли, и «царевич» Багратион, выросший по адресу «удалённый гарнизон», а в восемнадцать лет поступивший на службу рядовым солдатом.
Как следствие, переругиваться между собой на тему, кто из них более русский, Барклай и Багратион вынуждены были на единственном языке, который знали оба, – на русском. Попытавшись же (хотя это и было запрещено уставом) провести военный совет на французском языке, Кутузов банально не был бы понят четырьмя генералами из пяти.
А на немецком?.. Примерно то же самое. Примерно пятая часть русских дворян, как следствие офицеров, и как следствие пятая же часть генералов имели немецкое происхождение. Однако, последнее могло означать, что их предки записались ещё в полки иностранного строя, созданные Тишайшим. Немецкий язык знали вовсе не все «немцы». Если же немец на русской службе немецкий язык знал, возникал интересный вопрос: а какой именно? Современный немецкий появился только в конце XIX столетия, до того же существовали верхне- и нижненемецкий языки (практически, не взаимопонятные), каждый со множеством диалектов.
То есть, устроив военный совет на немецком, Барклай-де-Толли, опять-таки, был бы сходу понят только присутствующими остзейскими немцами, – незначительным меньшинством. Даже пруссаку Клаузевицу в отдельных случаях пришлось бы переспрашивать… По этой причине немцы разных королевств общались между собой на французском. Французский-то был давно унифицирован.
Следовательно, снова о французском.
...Стоит отметить, что в XIX веке уровень образования дворянства быстро рос, – появились гимназии, и к концу столетия свободное владение, как минимум, французским (тогда всё ещё международным) языком, действительно, стало практически обязательным. Но именно в следствие этого французский язык перестал быть маркером высокого социального статуса, – на нём кто угодно болтал, вплоть до этих ваших смешных лягушатников включительно. Соответственно, в середине века мотив использовать внутри страны иные языки, кроме русского, окончательно пропал.
