Начало Глава 1
Дорогу в маленький посёлок семья перенесла намного легче, чем год назад. За окном машины мелькали деревья, под которыми виднелась коричневая земля. Небо было то обещающе голубым, то сердито-серым и тусклым.
Тепло одетая пухлощёкая Юлечка сидела на заднем сиденье рядом с матерью. Поверх пальто и меховой шапки на резинке был накинут тёплый пуховый платок. С любопытством и внимательностью разглядывала она дорогу, бежавшую ей навстречу из-за папиной чёрной куртки; ворону, как на качелях качавшуюся на зелёной лапе ёлки. Большие и не очень большие машины, проезжавшие рядом и показывавшие в Юлечкино окно своих пассажиров. Захолустный посёлок не изменился, та же каменная стелла с его названием около автоколонны. Старые кладбища, православное и мусульманское, отличавшиеся заборами, оградками, но одинаково надолго ставшие пристанищем множества людей с их легко забывающимися жизнями.
Дом тоже не изменился. Те же занавески на окнах, побеленные печи с трескучими в них дровами и еле уловимым запахом дымка, который с давних веков соседствует с человеком и наполняет его дом жизнью. Репродукция известной картины на стене с надменной женщиной, взирающей из-под вуали.
В дом первой вошла Наталья, держа в руках объёмную полосатую сумку. Она была похожа на повзрослевшую снегурочку. Меховая шапка, пальто с меховым воротником, импортные сапожки. Её лицо дышало здоровьем и сладковатым весенним воздухом. Поставив сумку впереди себя и неловко подвинув её внутрь комнаты, Наталья обняла подошедшую мать.
- Мамочка, как вы здесь?
- Хорошо, доченька, проходи.
Быстро скинув сапоги, Наталья обернулась в сторону двери. За ней вошёл Фарах с Юленькой на руках. Наталья взяла её на руки.
- Юленька, девочка моя! Тьфу на тебя, чтоб не сглазить! - Вера в нерешительности замерла, увидев Юлю. Девочка была хороша, как кукла. Зелёные глаза под негустыми, но длинными чёрными ресницами, розовые щёчки, тёмные бровки, будто выписанные старательным художником. Всё в её детском лице было органично. Его нельзя было придумать более привлекательным, чем оно было.
Вошедший Фарах обнял Веру, расцеловал в обе щёки, как делал уже не раз. Взяв её за плечи, слегка отодвинул от себя, чтобы заглянуть в глаза.
- Как ты, мама?
- Всё хорошо, сынок. Проходите, проходите, что же мы у порога-то стоим. Отец, не спишь?
- Поспишь тут с вами, - деда беспокоила нога, на которую он давно хромал, но пойти в больницу наотрез отказывался.
«Много они там понимают, ветеринары,» - ворчал он, когда Вера уговаривала
его снова, раз за разом.
Тяжело опираясь на костыль, Сергей поднялся. Поддержав его наполненный мучением вздох, скрипнула кровать.
- Здорово, орлы и орлицы, - дед ждал, когда гости пройдут в кухню, где стояла их с Верой кровать.
Разместив пальто и шапки на вешалке, Фарах с Натальей вошли в кухню.
- Здорово, отец, - Фарах обнял тестя. - Ты чего это, болеть придумал?
- Да, есть немного. Укатали сивку крутые горки, - Сергей ждал, когда подойдёт Наталья. - Здравствуй, дочь!
- Здравствуй, папа! - Наталья одной рукой приобняла отца.
Вера в это время принялась раздевать Юлю. Та с удивлением смотрела на бабушку, её тёмный платок, завязанный узлом под подбородком, и, казалось, думала, зареветь или нет.
Наталья выглядела хорошо. За прошедший год она похудела, поменяла стрижку.
- Проходите, проходите, гости дорогие. Раздевайтесь, мойте руки, садитесь за стол. -Вера хлопотала на кухне.
- Вот, мама, мы тут привезли кое-что к столу, - Наталья доставала гостинцы.- Мама, халат там же, в шкафу?
- Да, доченька, как обычно, на второй полке. Носки шерстяные достань, себе и мужу, пол-то холодный у нас.
- Помню, помню, мам, - улыбнулась Наталья маминой заботе. - Аннушка в школе ещё?
- Да, доча. Если кружков никаких нет, должна прийти вскоре. Она ещё в последнее время всё с первоклашками возится. Так малых деток любит, сил нету.
Юленька в кофточке и брюках важно сидела на диване, разглядывая домотканую полосатую дорожку. В это время в дом вошла Аннушка. Завидев машину у ворот, она остановилась. Сердце стучало в горло, мешая дышать. И радость, и обида, и ожидание смешалось в одну гремучую смесь. Выдохнув, провела руками по бочинам пальто, будто пригладила свою душевную боль.
- Дядя Фарах, Натусенька, вы приехали! Радость-то какая! - Аннушка, не глядя на вешалку, привычными движениями пристраивала пальто и жёлтенькую шапочку.
Вышла Наталья, следом за ней муж. Обнялись, по-дежурному спросив «Ну, как ты?».
Глаза Ани переходили от одного лица к другому, она искала Юленьку. На руках нет ни у кого, значит, в комнате. Поправила волосы, прошла на кухню. Тщательно намылив руки, аккуратно смывала их, чтобы не потратить много воды. Казалось, она не дышит, вся наполненная ожиданием.
Вытерев руки полотенцем, она сложила их кулачок к кулачку и дула в них, стремясь дыханием побыстрее отогреть холодные ладони.
Медленно вошла в комнату. Улыбка на её полудетском лице вспыхнула, глаза нашли Юленьку.
- Ю-ю-ленька, маковка моя!- Аннушка присела рядышком на край дивана, покрытого голубым покрывалом с белыми узорами. - Ты приехала, моё солнышко!
Юленька протянула к ней пухлые ручки с крошечными пальчиками и ноготками, розовыми и выпуклыми. Аня почувствовала выступающие слёзы, сморгнула пару раз, начала медленно разговаривать с ребёнком.
- Приве-ет! Я - Аня, - прикладывая руку к худенькой груди, напевно говорила Аннушка. - А ты - Юленька, Юлюшка, Юляша, хорошая моя девочка.
Дед ходил мало и плохо, его часто беспокоила нога. Стол накрыли в кухне. Усевшись потеснее, пообедали куриными щами. Как обычно, скромный стол украсили огурчики, хрустящие, как февральский снежок в морозы, маринованные кисло-сладкие продолговатые помидорки, белые грузди с лучком, порезанным тоненькими кольцами и приправленные постным маслом. Порезаны тонко и разложены ровненько вареная и копчёная колбасы, жёлтый восково-прозрачный сыр.
- Мама, я потом поем, - сказала Аннушка, когда Вера позвала её к столу. - Можно я Юленьку покормлю, Натуся?
- Можно, Аннушка, можно.
Мужчины понемногу выпили, как заведено. Женщины пригубили, поддержав компанию.
Дед всё больше ворчал. Ругался на соседей, на погоду, на старого пса, что ни с того, ни с его воет во дворе длинными ночами.
- Знаешь, Наталья, мамка-то твоя на старости лет совсем с ума сошла. В церкву она подалась.
Фарах исподлобья посмотрел в угол с иконами и лампадкой на цепочке. Вера умоляюще посмотрела на мужа.
- Будет тебе, Серёженька, зачем ты так? Что дурного в том, что я в церковь-то хожу? - руки Веры поправили воротник халата, спрятанного под старенькой кофтёшкой с вытянутыми рукавами. - Разве вред кому от этого? А мне всё спокойнее, как помолюсь. - Вера будто оправдывалась, заглядывая в глаза то мужа, то дочери.
Сергей сердито вылавливал маленький плотный груздочек с виднеющимися пластинками, норовя поймать туда же и колечко лука. Ложка его брякала, как удила, закушенные норовистым жеребцом. Наталья старательно смотрела в тарелку, чувствуя, как напряглась фигура мужа, сидевшего рядом.
- Ну, давайте, мужчины, ещё по одной. Дочь кормить пора, - Наталья сложила в пустую тарелку ложку и вилку. Взяла недоеденный кусочек ржаного хлеба.
- Это не ты его съешь, это он тебя съест, - вспомнив давнюю - предавнюю поговорку, Вера улыбнулась дочери.
«И как она всё это терпит, непонятно...» - подумала Наталья. Ей не хотелось начинать тяжёлый разговор, и она решила отложить его на вечер.
- Аннушка, ты посидишь ещё с Юлей, - спросила Наталья, - надо мяса порезать помельче да покормить её.
- Натусь, а можно я попробую, у меня получится, - Аннушка протянула девочку матери. - Ты только говори, правильно я делаю, или нет.
«Ну вот, с нянькой всё в порядке,» - подумала Наталья, и взяла дочь.
Аня мелко-мелко на деревянной доске, сохранившей шрамы всех обид, порезала курицу.
- Ты, Аннушка, тарелку кипятком сполосни, чтоб чистая-чистая была. Вот, молодец. Теперь положи мяско. Налей бульон из кастрюли. Ага. Теперь поймай пару картошек, разомни ложечкой. Вот. Я сейчас.
Наталья подошла к большой клетчатой сумке, поставила Юлю между ног, чуть прижав её. Девочка привычно обхватила одну мамину ногу, что-то неразборчиво гулюкая. Наталья достала стопку детских вещей. Затем другую. Внутри второй стопки нашла нагрудничек и пелёнку. Села на стул, усадила дочь к себе на колени. Нагрудник повязала Юле, продев сзади завязки под воротничком.
- Вот, смотри, Анечка, завязывай не туго, но и не слабо. - Юля начала мотать кудрявой головкой из стороны в сторону. Поняв, что реакции со стороны матери нет, успокоилась, и принялась теребить вязанную пинетку.
Пелёнка была пристроена на коленях у Юли.
- Не смотри, что она как будто не обращает внимания. Покормить её - тот ещё цирк. Она в любую секунду может махануть, и еда вся на ней останется. - объясняла свои действия мать.
Но Аннушка, казалось, не видела и не слышала, что происходит рядом с ней. Взгляд её сосредоточился на стуле, на котором возвышалась груда детских вещей.
- Ну, что, будем кормиться, - нарочито весело произнесла Наталья, будто перехватив вопрос Ани.
Девочка поела с аппетитом, попила тёплой воды с разведённой в ней парой капель мёда. Дорога, тёплая кухня и вкусная еда разморили её. Юля начала тереть глазки кулачками, поворачиваясь на круглой попке направо - налево, всем своим видом выказывание желание поспать.
- Мама, можно я Юлю в дальней комнате положу, она засыпает уже. - Наталья вошла в комнату, держа засыпающую дочь на руках.
- Наташенька, переодеть бы её, - робко произнесла Вера.
- Ничего, мам, пуговку верхнюю расстегну, и хватит. А то сон спугнёшь, замучаешься потом, - Наталья положила Юлю на расправленную постель, призывно пахнущую уличной свежестью, плотно впечатанной в бело-голубое бельё раскалённым утюгом.
Вера поставила чайник кипятиться. Достала блины с коричневатыми глазками, нажаренные с утра в пышущей печи. Подушечки в какао, лимонные карамельки. Пили чай с удовольствием, неторопливо.
Вот мужчины вышли покурить. Фарах с жалостью наблюдал за неуклюжими движениями Сергея, преодолевающего порог и скользкие сени. Теперь ему было не сесть на старый чурбан. Он стоял, оперевшись на костыль, скособочившись, как старое дерево, усталые корни которого были не в силах удержать его тяжёлый ствол.
- Повидаться приехали сынок, али как? - Сергей видел беспокойство Натальи, и ждал, когда же начнётся разговор.
- Знаешь, батя, Наталье на работу пора выходить, год-то проходит. Ей место замглавбуха обещали. В ясли я бы Юлю устроил, конечно, но ведь жалко её. Совсем кроха ещё. Мы с Натальей подумали, может Юля у вас поживёт годик? Там уж можно и в детсад. - Фарах не смотрел в глаза тестя. Сначала он сам был против такой идеи. Но уговоры жены, знающей подход к своему мужу, сделали своё дело.
- Не знаю я, что за нужда такая, при живых родителях малое дитя бабкам-дедкам на воспитание отдавать. Мы вот своих сами вырастили. И не только своих, жена, поди, говорила? - Сергей презрительно плюнул под ноги. - С Верой надо разговаривать. Как она скажет, так и будет. Ей за ребёнком ходить. Кормить, поить, в баню водить.
- Ты, отец, не сердись. Времена сейчас такие, трудные, - оправдывался Фарах.
- Времена... Что ты знаешь о трудных временах, сыно-о-к, - Сергей утёр морщинистое лицо крупной ладонью. Махнул ей в сторону зятя, будто отогнал жужжащего овода. - Наталья это всё. Крутит тобой баба-то, а? - он сделал движение рукой, будто закручивал лампочку в патрон. Вопросительно склонил голову набок, прищурив один глаз.
- Что ты, батя, мы оба так решили. Я в командировках всё время, в разъездах - Фарах мучительно вспоминал аргументы, что приводила Наталья, обняв его сзади, сидевшего на стуле, и поглаживая его широкую грудь.
- Мне-то не трынди, знаю я её. Моя ведь кровь. Что захочет, не мытьём, так катаньем сделает. С детства ещё такая, - Сергей покачал седой головой, будто показывая свидетельства его долгой и тяжёлой жизни, длинные залысины в некогда курчавой шевелюре. - Ты мягкий. Она - твёрдая. Держись уж её, коли так у вас.
Докурили. Вошли в дом с тяжёлым запахом табака и непреодолимой преградой непонимания между ними.
В это время между женщинами тоже состоялся разговор.
Вера подошла к Наталье, сидевшей на диване, закинув ногу на ногу. Она странно выглядела в нарядном платье с блестящими металлическими пуговицами и неуклюжими, большими ей, толстенными шерстяными носками.
- Ну, что, доченька, рассказывай. Вы в доме нечастые гости. Случилось чего?- Вера погладила её по колену.
Наталья опустила ногу, села ровно, как школьница.
- Знаешь, мама, мне на работу надо выходить. Время подошло, да и директор сказал, больше ждать не будет. Мне повышение предлагают. Сейчас не выйду, потом опять сначала всё начинать. Какое место будет, какой коллектив. - Наталья обняла себя руками, будто замёрзла.
- Да, да, Наташенька, да, да, - Вера с сочувствием качала головой. Она сразу всё поняла по радости в глазах Натальи, когда Аня принялась водиться с Юлей. По сумке, что опустив глаза в пол, старшая дочь внесла в дом. - Надолго? - Вера посмотрела в глаза дочери, пытаясь снова разглядеть в этой взрослой женщине её наивную, не умевшую врать, Натусю.
- На год, мам. Можно? - Наталья посмотрела на мать и аккуратно поправила чёлку, будто это была защита от её далёкого детства.
- Конечно, доченька. Ты ведь знала наперёд, правда? Отказала я тебе когда разве? - Вера была уверена в своих слова.
Наталья медленно кивала головой. Лицо её было серьёзно. «Отказала, мама, отказала.» - ту маленькую куколку, что подарила соседка-продавщица, она помнила всю жизнь.
Аннушка смотрела на старшую сестру. Она бы не хотела на неё смотреть, но не могла оторваться. Непонимание, недоверие, неприятие заставили её огромные синие глаза стать почти чёрными.
«Как можно оставить такого маленького человека? Держать его на руках, обнимать, кормить, укладывать спать. Целовать в пухленькие щёчки, трогать эти ладошки. И просто оставить его? Просыпаться без него утром. Засыпать без него вечером?» - Аннушка не могла представить себе подобного предательства.
- А если она будет плакать, Наталья, - впервые ТАК назвала сестру Аннушка.
- Все дети плачут, - Наталья опустила глаза, разглядывая неровные щели между половицами.
- Ну да, наверное, - Аня отвернулась в сумерки за окном, делающие берёзу, растущую за палисадником, плоской и ненастоящей. - Ну да.
Утром родители Юли уехали, оставив вместе с детскими вещами красивые игрушки и несколько купюр.
Как и говорила Аннушка, Юля плакала, просыпаясь по ночам. Она вдруг начинала захлёбываться, как будто что-то ей мешало дышать, а потом рыдания, перемешанные с криком, раздавались в маленькой комнате. Поначалу Аня укладывала её отдельно. Но потом оставила эти попытки, потому что, успокоив Юлю, засыпала вместе с ней, свернувшись вокруг её крошечного тельца клубочком. Постепенно, то ли от ласкового тепла Аннушкиных рук, то ли от подвижных игр, затеваемых Аней, Юля стала спать крепко и подолгу.
Наталья приезжала нечасто, раз в месяц или в два. Привозила деньги, красивую одежду, новые игрушки. Для Юли слово «мама» стало совсем другим, чем для большинства детей. Неулыбчивая равнодушная тётя, обнимающая её, не глядя в глаза, хлопающая равнодушно красивой рукой с жёлтым кольцом её руку.
Юле казалось, что больше это слово подошло бы Аннушке, её Аннушке с милыми добрыми глазами и ласковой улыбкой.
Так прошёл год, за ним другой.
Юля чувствовала, что чего-то не понимает в окружающем её мире. Часто она сердилась без видимой на то причины. В ней подрастало что-то необъяснимо жестокое. Аннушка не могла понять, откуда это. Иногда ей казалось, что в девочке сидит какая-то заноза, которая ноет, нарывает, и пытается вылезти наружу.
Юля откровенно вредничала. Могла опрокинуть ведро с яблоками, глядя бабушке в глаза. На_сикать на стопку свежевыглаженного постельного белья, аккуратно сложенного внизу шифоньера.
Но бабушка, как назло, была добрая, терпеливая, и не ругала её никогда. Чаще всего говорила:
- Господь с тобой, детонька. Всё наладится, не переживай. Худо тебе, дочушка? А ты знай, терпи. Бог терпел и нам велел, - и гладила Юленьку по красивой рыжеволосой головке. От этого Юленька ещё хуже выходила из себя. Принималась царапать белую печку кочергой, оставляя длинные страшные полосы.
Правая нога у деда Сергея всё больше и больше болела. Наконец он обратился в больницу. У него оказалась гангрена, и ногу отняли в давно построенной по немецкому проекту больнице, где на первом этаже был роддом и часто появлялись на свет детишки, а на втором была хирургия, в которой люди теряли ноги, руки, а иногда и жизни.
Так Сергей стал инвалидом, сидящим на старой скрипучей кровати, за которой к стене были прислонены костыли. Правая штанина его некогда франтоватых полосатых штанов теперь жалостливо была подвёрнута вовнутрь. В их кармане вперемешку с табачной крошкой лежали лимонные карамельки, частенько извлекаемые, чтобы попасть в морщинистый рот и перебить горькие слёзы, застывшие в горле.
Продолжение следует.
