От Венеры к Юпитеру
Борис Стругацкий, поругивая первую их с братом совместную книгу, "Страну багровых туч", писал, что "уже «Путь на Амальтею» перечеркнул все её невеликие достоинства". Если вынести за скобки строгую до самоуничижения оценку "СБТ" самими авторами (этой книге была посвящена здесь отдельная статья), то нельзя не увидеть поступательность, последовательность творческого движения АБС. "Путь на Амальтею" ("ПнА") действительно развивает и сюжетно, и стилистически линию, начатую первой повестью.
Можно было бы сказать, что это такая улучшенная версия "СБТ", из которой, с одной стороны, убраны излишние научно-технические длинноты, а с другой – снижен градус наивного коммунистического пафоса. Но с третьей стороны, по сравнению с "СБТ" здесь явно меньше эпического размаха, это история одного эпизода, по большому счёту. Меньше эпоса, меньше и трагедии – в "ПнА" никто не умирает героической смертью. Получается такая картина: в чисто ремесленно-литературном, стилистическом отношении "ПнА" – это определённо шаг вперёд, но в драматическом плане он не так захватывает, увлекает и трогает, как "СБТ".
Это противоречие, кстати, стало причиной довольно эмоциональной полемики авторов, пишущих об этом периоде творчестве Стругацких. Так, Борис Вишневский, петербургский публицист и общественный деятель, автор книги "Аркадий и Борис Стругацкие: Двойная звезда" (2003), решительно не соглашался с приведённой выше оценкой БНа:
А вот тут авторы решительно и всерьез неправы! Вовсе «Путь на Амальтею» ничего не перечеркнул — напротив, мне, например, ПНА нравится куда меньше, чем СБТ, и не мне одному. Лучше, чем СБТ, из продолжения «быковско-жилинского» цикла не оказались ни ПНА, ни «Стажеры» (с их вызывающими ныне лишь грустную улыбку предсказаниями грядущей победы коммунизма в экономическом соревновании с капитализмом и рассуждениями о том, что, мол, именно мещанин оказался для коммунизма главным врагом), ни «Хищные вещи века». Так что и братья Стругацкие иногда ошибаются...
Вишневскому возразили Дмитрий Володихин и Геннадий Прашкевич, авторы книги о Стругацких в серии "ЖЗЛ" (2012):
Бесконечное удивление вызывают наивные попытки Бориса Вишневского, одного из биографов знаменитых братьев, оспорить мнение самих «поваров» о своем недопеченном блине...
Думается, ничуть не ошибаются братья Стругацкие. Конечно, многим были близки пафос и романтика освоения «ближнего космоса», героика советских космических колонизаторов. «Тема звездолета» и сейчас у многих вызывает самые теплые чувства. Техноромантизм, превращающий заклепку на борту эскадренного броненосца или космического корабля в предмет восторженного поклонения, — естественная часть мужского взгляда на мир. Как в 50-х, так и сегодня, существует немало поклонников «твердой», то есть «железячной» НФ, хотя ныне их стало на порядок меньше. Для этих сегментов фэндома «Страна багровых туч» была и остается одним из лучших произведений русскоязычной фантастики. Культовая вещь, подлинная наука, безоговорочное попадание в «яблочко»!
А вот для всех остальных братья Стругацкие оказались намного интереснее, когда стали говорить о бесконечно более сложных вещах и в бесконечно более изощренной художественной форме.
Заметим, однако, что до "бесконечно более сложных вещей" ещё далеко, в "ПнА" их точно ещё нет. Концептуально, идейно эта повесть продолжает "СБТ", и Вишневский сравнивает между собой именно книги этого "раннеромантического" периода. Так что возражение Володихина и Прашкевича бьёт здесь мимо цели.
Но в целом это действительно любопытный феномен, что более лёгкий, ироничный, динамичный и значительно менее идеологический "ПнА" не обрёл такого количества поклонников, как "СБТ". Помимо уже сказанного, возможно, сыграл ещё фактор первой книги. У неё, конечно, больше шансов остаться в сердце читателей, чем у продолжений с теми же героями.
От "Страшной большой планеты" к "Пути на Амальтею"
На смену "СБТ" могла бы прийти "СБП" – "Страшная большая планета". Под таким названием в переписке братьев фигурировала изначально будущая повесть о Юпитере. Первые упоминания о ней относятся к 1957 году, то есть ко времени, когда была завершена "СБТ".
В своём первоначальном замысле она была мало похожа на финальный вариант. В ней не было Быкова с друзьями, зато были космические пираты, связанные с буржуазными правительствами. Империалисты с помощью пиратов вели гибридную войну с Советами. "О, сюжет!", как сказал бы полотёр-критик из фильма "Я шагаю по Москве". Но этому сюжету не суждено было состояться. Никаких пиратов и боёв в космосе цензура того времени не допускала: всё это казалось, вероятно, слишком несерьёзным, развлекательным, оторванным от насущных проблем строительства коммунизма. От "пиратского" варианта не сохранилось даже плана.
Следующая версия повести про полёт к Юпитеру, уже без пиратов и межпланетных сражений, осталась в виде нескольких глав в черновиках, под тем же названием "Страшная большая планета". В нём действовали новые герои, которые чуть ли не все погибали, сначала в столкновении с метеоритным потоком, затем в противостоянии с самой планетой-гигантом. Этот текст после совместного обсуждения был отвергнут уже самими АБС.
Итоговый вариант под рабочим названием "С грузом прибыл" был дописан в конце 1959 года. Он стал прямым продолжением "СБТ", этаким "Десять лет спустя" в истории космических друзей-"мушкетёров" – Алексея Быкова, Владимира Юрковского, Григория Дауге и Михаила Крутикова. К ним присоединяется молодой специалист, выпускник Высшей Школы Космогации Иван Жилин (он будет присутствовать и в последующих произведениях АБС из этого цикла, а "Хищные вещи века" вообще станут его бенефисом) и француз Моллар в амплуа комического иностранца.
Сам БН об этой работе вспоминал так:
Кажется, именно «Путь на Амальтею» была первой нашей повестью, написанной в новой... манере «хемингуэевского лаконизма».
Кроме того, она впервые работалась и самым новейшим способом: оба соавтора сидят у большого обеденного стола в маминой комнате в Ленинграде напротив друг друга, один за машинкой, другой – с листом бумаги и ручкой (для записи возникающих вариантов) и – слово за словом, абзац за абзацем, страница за страницей – ищут, обсуждают и шлифуют «идеальный окончательный текст».
(Б. Стругацкий. Комментарии к пройденному)
Повесть была опубликована в 1960 году в издательстве "Молодая гвардия" в составе авторского сборника Стругацких, куда кроме неё включены ещё три их рассказа: "Почти такие же", "Ночь на Марсе", "Чрезвычайное происшествие". Первые два из этих рассказов войдут затем в "Полдень, XXII век", а третий – это такой забавный фантастический каламбур на тему выражения "из мухи сделать слона": по сюжету в космическом корабле заводятся инопланетные мухи, пожирающие воздух, и это может привести к катастрофическим последствиям.
Довольно заурядное, пусть и звучное название – "Путь на Амальтею", которое в итоге получили и сборник, и сама повесть, был выбран редакцией издательства, а авторы не слишком возражали.
"С грузом прибыл"
Ключевой мотив "ПнА" – героика обыденности (или обыденность героизма). Именно этот смысл был заложен в авторском названии повести – "С грузом прибыл". Сухая, дежурная фраза из отчёта, а какие приключения и подвиги стоят за ней!
Поразительная и очень достоверная будничность совершаемого героями подвига роднит эту книгу не столько с Хемингуэем, сколько с Экзюпери, с его спокойными профессионалами-лётчиками из «Планеты людей» или «Ночного полёта».
(Ант Скаландис. Братья Стругацкие)
Груз в данном случае – это продовольствие которое везёт планетолёт (он даже назван в тексте фотонным грузовиком) под управлением Быкова на исследовательскую станцию на Амальтее, спутнике Юпитера, где уже начинается голод. В отличие от "СБТ" перед экипажем не стоит грандиозных, изначально героических целей, здесь их никто не сравнивает с аргонавтами, не устраивает торжественных проводов. Но рутинная задача оказывается вопросом жизни и смерти, причём не только для экипажа космического корабля-грузовика, но и для целой станции (даже двух станций, потому что на другом спутнике Юпитера, Каллисто, ситуация ещё хуже, там грибок поразил продовольственные склады, и теперь свои скудные запасы Амальтея делит ещё и с Каллисто). И эта задача связана с не меньшими опасностями и требует не меньшего героизма, чем покорение Венеры.
Можно предположить, что, по мысли авторов, в прекрасном мире победившего коммунизма именно с такой самоотверженностью и должна выполняться всякая каждодневная работа. В этом смысле Стругацкие по-прежнему находятся в русле советского мэйнстрима того времени, включающего как посредственные образцы производственного романа, так и выдающиеся фильмы, "Девять дней одного года" (1961) или "Иду на грозу" (1965).
При этом важно всё же, что политические акценты в "ПнА" практически отсутствуют. Нет ни одного употребления слов "коммунист", "коммунистический" и даже "советский", нет дискуссий о коммунистических и капиталистических странах, как в изданных двумя годами позднее "Стажёрах". Только чистая героика будней увлечённых своим делом учёных и просто прекрасных людей, с которыми хотелось бы дружить и работать. Не так уж принципиально, кстати, что эти учёные рискуют жизнью в космосе, а не в земной лаборатории. В рассказах АБС тех лет можно встретить и "кабинетных" исследователей, отдающихся делу с той же увлечённостью, отвагой и непременным юмором. Высшей точкой на этой линии станет уже совсем скоро "Понедельник начинается в субботу" (1964).
И снова отметим здесь тенденцию у Стругацких к снижению торжественности, героического пафоса с помощью либо иронических замечаний самих героев, либо очень живых реплик, которые лучше казённых почестей передают цену совершённых поступков:
— Дорого нам обошелся куриный суп, — сказал дядя Валнога.
— Да, — пробормотал директор. — Куриный суп. Бросьте, Валнога, Вы же этого не думаете. При чем здесь куриный суп?
— Отчего же, — сказал Валнога. — Ребятам нужна настоящая еда.
Если говорить про юмор, то в "ПнА" его ощутимо больше, чем в "СБТ"; одна фигура забавного француза Моллара чего стоит. Шутливыми перебранками наполнены и эпизоды из жизни станции на Амальтее при всей серьёзности ситуации. Кстати, некоторые из этих шуток звучат вполне современно-токсично:
— Нет, правда, ребята, — сказал Козлов. — Если Быков не прибудет завтра, надо собрать всех и спросить согласия на сокращение порций.
— Что ж, — согласился Стеценко. — Я полагаю, никто не будет возражать.
— Я не буду возражать, — объявил Грегор.
— Вот и хорошо, — сказал Потапов. — А я уж думал, как быть, если ты вдруг будешь возражать.
А фраза "с грузом прибыл" осталась в тексте "ПнА", пусть не в виде названия, но буквально как завершающая, тихая и серьёзная нота, именно этими словами заканчивается повесть:
Потом Быков поднял глаза и увидел директора; он встал, и по кабинету прошел шепоток, и все сразу замолчали.
Они пошли навстречу друг другу, гремя магнитными подковами по металлическому полу, и сошлись на середине комнаты. Они пожали друг другу руки и некоторое время стояли молча и неподвижно. Потом Быков отнял руку и сказал:
— Товарищ Кангрен, планетолет «Тахмасиб» с грузом прибыл.
Перед лицом смерти
Это тоже важная тема раннего периода Стругацких, которая достигнет пика в "Далёкой Радуге" (1964).
Кульминационный момент в "ПнА" – осознание героями неотвратимой гибели планетолёта, причём гибели медленной, не мгновенной. Повреждённый в ходе метеоритной атаки космический корабль падает в Юпитер ("в", а не "на", потому что на Юпитере нет твёрдой поверхности, это газовый гигант).
— Кх… де мы? — прохрипел Юрковский.
— Падаем, — коротко сказал Быков. Юрковский вздрогнул и поднялся.
— Кх… уда? — спросил он. Он ждал этого, но все-таки вздрогнул.
— В Юпитер, — сказал Быков. Он не смотрел на планетологов. Он смотрел на Моллара. Ему было очень жалко Моллара. Моллар был в первом своем настоящем космическом рейсе, и его очень ждали на Амальтее. Моллар был замечательным радиооптиком. <...>
— Гореть будем? — быстро спросил Дауге.
— Пока не знаю. Михаил считает. Может быть, не сгорим.
Он замолчал. Моллар сказал:
— Пойду почиститься.
— Погодите, Шарль, — сказал Быков. — Товарищи вы хорошо поняли, что я сказал? Мы падаем в Юпитер.
— Поняли, — сказал Дауге.
— Теперь мы будем падать в Юпитер всю нашу жизнь, — сказал Моллар. Быков искоса глядел на него, не отрываясь.
— Х-хорошо ска-азано, — сказал Юрковский.
Литературная задача – как передать чувства героев в этот момент, их страх и их мужество – решается во многом через диалоги и внутренние монологи, а не авторскую речь, и именно это очень действенно. Космолётчики даже продолжают шутить, но это не пустая бравада, это тоже их способ продолжать оставаться самими собой до конца.
— Слушайте, планетологи, — не выдержал Быков, — специалисты. Что будет там, внизу? Вы можете нам это сказать?
— Да, конечно, — сказал Дауге. — Это мы тебе скоро скажем.
— Когда? — Быков оживился.
— Когда будем там внизу, — сказал Дауге. Он засмеялся.
Не шутит, пожалуй, только Быков. Во-первых, потому что он и в принципе не расположен к шуткам (и тут важно, что персонажи у АБС не на одно лицо, а каждый со своими узнаваемыми чертами), а во-вторых, потому что он капитан и чувствует свою ответственность за экипаж.
Выходя, он услышал, как Дауге говорил Юрковскому:
— В известном смысле нам повезло, Володька. Мы кое-что увидим, чего никто не видел. Пойдем чиниться.
— П-пойдем, — сказал Юрковский.
«Ну, меня вы не обманете, — подумал Быков. — Вы все-таки еще не поняли. Вы все-таки еще верите. Вы думаете: Алексей вытащил нас из Черных Песков Голконды, Алексей вытащил нас из гнилых болот, он вытащит нас из водородной могилы. Дауге — тот наверняка так думает. А Алексей вытащит? А может быть, Алексей все-таки вытащит?»
И Алексей будет вытаскивать. А Дауге и Юрковский как настоящие учёные, планетологи будут продолжать свои исследования.
— Ага, — сказал Быков. — Ну что ж, хорошо. — Он поднялся. — Так. Теперь все ясно. Нас, конечно, не раздавит, но назад мы уже не вернемся — давайте говорить прямо. Ну, не мы первые. Честно жили, честно и умрем. Мы с Жилиным попробуем что-нибудь сделать с отражателем, но это… так… — Он сморщился и покрутил распухшим носом. — Что намерены делать вы?
— Н-наблюдать, — жестко сказал Юрковский.
Дауге кивнул.
Если бы они не спаслись, если бы зависли в газово-жидких слоях Юпитера, умирая медленной смертью, то вполне можно представить, как до самого конца они продолжали бы смотреть в перископы, вести наблюдения, делать записи, которые никто никогда не прочитает, шутить друг над другом и вести научные споры. Об этом не говорится прямо, но мы понимаем и верим, что так было бы. И, конечно, герои при этом остаются живыми людьми, а не роботами и не суперменами, они вспоминают о близких, они испытывают приступы ужаса и отчаяния.
Тогда Юрковский закрыл глаза. Жить, подумал он. Жить долго. Жить вечно. Он вцепился обеими руками в волосы и зажмурился. Оглохнуть, ослепнуть, онеметь, только жить. Только чувствовать на коже солнце и ветер, а рядом — друга. Боль, бессилие, жалость. Как сейчас. Он с силой рванул себя за волосы. Пусть как сейчас, но всегда. Вдруг он услышал, что громко сопит, и очнулся. Ощущение непереносимого, сумасшедшего ужаса и отчаяния исчезло. Так уже бывало с ним — двенадцать лет назад на Марсе, и десять лет назад на Голконде, и в позапрошлом году тоже на Марсе. Приступ сумасшедшего желания просто жить, желания темного и древнего, как сама протоплазма. Словно короткий обморок. Но это проходит. Это надо перетерпеть, как боль. И сразу о чем-нибудь позаботиться.
Тут примечательно, что даже такие ощущения неминуемой гибели и "приступы сумасшедшего желания жить" становятся как бы рабочими моментами ("в позапрошлом году на Марсе"), редкими, да, экстраординарными, но уже испытанными, знакомыми. И вот так АБС всю повесть умело балансируют в этой дихотомии героического и обыденного:
— Ничего, — сказал он. — Не мы первые. И бывало похуже.
Он знал, что хуже еще никогда не бывало. Ни с ним, ни с планетологами.
Космический "пейзаж"
Ещё один приём, использованный в "ПнА", связан с не очень характерным вроде бы для Стругацких описанием природы. Правда, и природа тут не совсем обычная. Повесть открывается картиной красивейшего восхода Юпитера над Амальтеей, обрывающейся "прозой жизни" (опять здесь работает главный мотив повести!):
К сожалению, досмотреть восход до конца удается редко. Слишком долго выползает Юпитер, и надо идти работать. Во время наблюдений, конечно, можно проследить полный восход, но во время наблюдений думаешь не о красоте…
А последняя глава, когда читатель вместе с экипажем корабля возвращается на Амальтею, начинается с заката Юпитера:
Заход Юпитера — это тоже очень красиво. Медленно гаснет желто-зеленое зарево экзосферы, и одна за другой загораются звезды, как алмазные иглы на черном бархате.
Но директор «Джей-станции» не видел ни звезд, ни желто-зеленого сияния над близкими скалами. Он смотрел на ледяное поле ракетодрома. На поле медленно, едва заметно для глаза падала исполинская башня «Тахмасиба».
Описание космических красот как бы размечает рамку повествования. Но важнее тут то, что с юпитерианским "пейзажем" мы встречаемся ещё раз в критический для героев момент, когда Быков с Жилиным выходят в открытый космос, чтобы отремонтировать планетолёт. И воспринимается он теперь совсем иначе, потому что Юпитер, которым даже в этот момент невозможно не любоваться, выступает уже как смертельная угроза, как враг (как и в "СБТ", здесь нет антагонистов – живых персонажей, и их место занимают планеты).
Вместо котика
На корабле вместе с планетолётчиками летит к Амальтее ещё одно живое существо – Варечка, "полутораметровая марсианская ящерица, любимица Юрковского". Вот, казалось бы, зачем эта Варечка? Существенной роли в сюжете не играет, вертится под ногами, пугает межпланетчиков своими неожиданными появлениями. Но такими деталями придаётся жизнь происходящему. По своей функции она чем-то она напоминает кота из первого "Чужого".
— Эх ты, бедолага, — сказал Жилин. Он взял Варечку за отставшую на шее кожу, приволок ее в каюту, сдвинул крышку с амортизатора и поглядел на часы. Потом он бросил Варечку в амортизатор — она была очень тяжелая и грузно трепыхалась в руках — и залез сам. Он лежал в полной темноте, слушал, как шумит амортизирующая смесь, а тело становилось легче и легче. Это было очень приятно, только Варечка все время дергалась под боком и колола руку шипами. «Надо выдержать, — подумал Жилин. — Как он выдерживает».
Варечка оказывается настолько ярким, запоминающимся персонажем, что редкий иллюстратор "ПнА" смог обойти её стороной.
* * *
Даже если мы согласимся, что "ПнА" в литературном отношении стал шагом вперёд по сравнению с "СБТ" (я думаю, что это всё же так), понятно, что он не предложил принципиально новых вопросов, остался примерно в тех же жанровых рамках, в нём не особенно ощущается даже тот слабый конфликт хорошего с лучшим, который был в "СБТ", – конфликта в "ПнА" вообще как будто нет. Но ведь пока ещё и сами авторы не ставят себе более серьёзных задач, а с той, что была поставлена, – освоить поле "научно-фантастической производственной повести", создать убедительную атмосферу повседневного героизма без ходульного пафоса, "с человеческим лицом", – "ПнА" справляется безупречно.
Следующий пост из цикла о книгах Стругацких:
Все посты о книгах Стругацких собраны здесь.
Если вам понравился текст, вы можете помочь в развитии канала, поставив лайк и подписавшись. Это, правда, ценно и мотивирует автора. Особая благодарность тем, кто найдёт возможность поддержать канал донатом, это поможет вести его регулярнее.
Можно подписаться также на телеграм-канал автора.
Комментарии приветствуются, как и доброжелательный тон общения.
Что ещё интересного в этом блоге:
