Интересно, что из «большой четвёрки» (наука, религия, философия, искусство) первым двум в гораздо большей степени свойственно высокомерие и претензия на исключительность, на верховенство в иерархии.
Может быть, дело в том, что искусство и философия – дело одинокое, а наука и религия во многом опираются на свои институции, на коллективную работу? И христианское «где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них» здесь в некотором смысле рифмуется с тезисом о том, что в современном мире именно научное сообщество, а не отдельные учёные, является подлинным субъектом научного познания. Словом, у одиночек художников и философов как будто меньше причин возвышаться и притязать на первенство, чем у таких коллективов, как мировые научные или церковные организации, которые по замыслу своему и назначению устремляются к «вселенству».
Неудивительно поэтому, что основные распри в нашей четвёрке проистекают именно между наукой и религией, и не лишним будет взглянуть на попытки разрешения их противоречий. Среди спорных «территорий» есть принципиальные, такие, как, например, вопрос о происхождении человека. Происхождение человека – сюжет, вмещающий ответы на многие фундаментальные вопросы, вне которых вряд ли возможно осмысленное существование: кто мы такие, чем отличаемся от других живых существ (и отличаемся ли), что нас определяет – отбор, приспосабливаемость к изменяющимся условиям (социальным в том числе) или нравственность, этика; куда мы идём, есть ли у нас назначение; человек – венец природы или случайный плод её слепых поисков? В их решении человечество до сих пор не демонстрирует единства.
Наука два века назад начала торить свой путь к ответам и за прошедшее время только укрепилась в его правильности. Французский священник и антрополог (неслучайное сочетание) Пьер Тейяр де Шарден писал в конце 1930-х: "В мире ещё встречаются люди, подозрительно и скептически настроенные в отношении эволюции". Как ни удивительно, эти слова уместно повторить и сейчас. Можно приводить статистику опросов (или самостоятельно опросить знакомых), а можно просто вспомнить пару ярких высказываний публичных лиц.
Так, журналист Андрей Максимов (до эпохи ютьюба один из лучших в стране в жанре интервью) в одном из ток-шоу требовал, чтобы эволюционную теорию и религиозное учение в школах преподавали на равных, как две версии происхождения человека. (Как тут не вспомнить эпизод из XVII века, когда папа Урбан VI щедро позволил Галилею изложить свои взгляды в книге при условии равного представления различных точек зрения – гелиоцентрической и геоцентрической систем; книгу, впрочем, всё равно вскоре после издания запретили.) Другой известный журналист и писатель Дмитрий Быков в своё время (тоже в ток-шоу) обвинял теорию Дарвина в том, что она неэтична, называя её "оправданием свинства".
Биологи не остаются в долгу, упрекая оппонентов в пещерном невежестве и между делом отсылая к достижениям современной нейробиологии, "которые убедительно показывают, что всё «духовное» в человеке целиком определяется вполне материальными процессами, происходящими в мозге".
Между приведёнными крайностями есть как будто примиряющий взгляд, согласно которому наука и религия имеют разные "предметы ведения":
Область науки – эмпирическая вселенная: из чего она состоит (факты) и почему она такова, как она есть (теория). Область религии – вопросы моральных ценностей.
(Стивен Гулд, биолог)
Однако такое решение не снимает конфликта. Как показывает Ричард Докинз, один из самых ярких (и провокационных, чего уж там) современных популяризаторов эволюционной биологии, у религии не получается не выходить за границы территории "моральных ценностей": непорочное зачатие, воскресение Христа, само его историческое существование – для верующих это вполне эмпирические факты. Вряд ли церковь согласится считать, что реального факта воскресения не было и всё это лишь образ и метафора для утверждения моральных ценностей.
Впрочем, и учёные не готовы довольствоваться скромной ролью описателей винтиков механизма Вселенной, оставляя высшее знание о его Творце и назначении на долю "заведующих по морали". Да и мораль не считают чем-то совсем уж им "неподведомственным" – достаточно послушать рассуждения "российского Докинза" Александра Маркова о "биологии совести". Больше того, религия и сама – бесчувственная ирония науки! – становится объектом исследования с эволюционных позиций.
Другой возможный вариант разделения сфер влияния – тело и душа. Правда, отделить одно от другого пока не получилось ни у учёных, ни у клириков.
Более сложный путь к примирению предполагает признание того, что "предмет" один (мир и человек в мире?) и нужно не демаркационные линии проводить, а искать возможности дополнения друг друга и тот угол зрения, под которым выявляется "нераздельное и неслиянное" единство мира. В том, что это возможно, убеждают примеры крупных учёных, имевших духовный сан (астрофизик Жорж Леметр, археолог, специалист по палеолитическому искусству Анри Брейль, уже упомянутый Пьер Тейяр де Шарден и другие). Есть и примеры теоретических работ, посвящённых синтезу научного и религиозного мировоззрения.
Один из любопытных современных примеров такого согласования – книга американского генетика Фрэнсиса Коллинза, руководителя проекта по расшифровке генома человека, "Доказательство Бога: Аргументы учёного" (2008). Она посвящена синтезу научного и религиозного мировоззрения и идеям теистического эволюционизма (теоэволюционизма). Эти идеи возникли в XX веке (под разными названиями и в разных вариациях) и разделяются многими учёными и религиозными мыслителями, хотя широкому кругу известны гораздо меньше, чем крайние взгляды – атеизм и креационизм.
...Невозможно доказать, что наука требует атеизма. Если Бог находится вне природы, то наука не в состоянии ни подтвердить, ни опровергнуть Его существование. Отсюда следует, что сам атеизм с его собственной точки зрения – тоже разновидность слепой веры, поскольку отстаивать его с позиций чистого разума не удастся. <...> Но проблема остаётся: если существование Бога – факт (не просто традиция, а действительный факт) и определённые научные выводы, касающиеся природы, также верны (не просто в моде, а объективно верны), то одно не может противоречить другому. Таким образом, должен существовать их полностью гармоничный синтез.
(Фрэнсис Коллинз)
Основные постулаты теоэволюционизма в изложении Коллинза звучат так:
1. Вселенная возникла из небытия около 14 млрд лет назад.
2. Несмотря на исключительно малую вероятность именно такого их соотношения, наблюдаемые параметры Вселенной точно настроены на то, чтобы обеспечить возможность жизни.
3. Конкретный механизм возникновения жизни на Земле остаётся неизвестным, но после того, как она появилась, развитие разнообразных и сложных форм происходило за счёт эволюции и естественного отбора в течение очень длительных периодов времени.
4. Раз начавшись, эволюция не нуждалась в сверхъестественном вмешательстве.
5. Люди – результат эволюции, они произошли от того же предка, что и человекообразные обезьяны.
6. Но люди обладают также уникальными свойствами, которые не могут быть объяснены в рамках теории эволюции и указывают на нашу духовную сущность. Таковы Нравственный закон (знание добра и зла) и поиск Бога, присутствовавшие во всех культурах в истории человечества.
Приняв эти шесть постулатов, получаем убедительный, интеллектуально удовлетворительный и логически непротиворечивый синтез: Бог, не ограниченный пространством и временем, создал Вселенную и установил управляющие ею законы природы. Чтобы населить эту Вселенную, которая в противном случае осталась бы безжизненной, Он использовал механизм эволюции, благодаря которой образовались всевозможные виды микроорганизмов, растений и животных. И – самое замечательное – Бог намеренно выбрал тот же механизм и чтобы вызвать к жизни особые существа, обладающие разумом, знанием добра и зла, свободной волей и желанием взаимодействовать с Ним. Причём Он заранее знал, что эти существа в конечном итоге пожелают нарушать Нравственный закон.
Такое представление полностью совместимо как со всем тем, что говорят о нашем мире естественные науки, так и с учениями великих монотеистических религий. Теистический эволюционизм не претендует, конечно, на доказательство реальности Бога: невозможно полноценно доказать с помощью логических доводов, что Бог есть, – в это необходимо уверовать. Но для огромного числа верующих учёных этот синтез стал способом соединить научное и религиозное мировоззрение, обеспечив их взаимно обогащающее сосуществование. Интеллектуальная самореализация и духовная жизнь не противоречат друг другу: и поклоняясь Богу, и исследуя природу методами научного познания, мы глубже постигаем поразительные чудеса сотворённого Им мира. <...> Бог Библии также и Бог генома. Мы чтим его и в соборе, и в лаборатории. Его творение величественно, поразительно, немыслимо сложно, – и оно не может воевать с собой. Лишь мы, несовершенные человеческие существа, способны начинать такие битвы. И только мы можем их прекращать.
(Стивен Коллинз)
Теоэволюционизм в такой его трактовке, конечно, привлекателен своей гармонизирующей, примиряющей миссией. Он способен показать, что логический склад ума и критическое мышление не требуют непременного атеизма и «бездуховности», а приверженность какой-либо из религий не ведёт к мракобесию и отказу от достижений науки.
Однако вот какой вопрос. Правильно ли здесь говорить, как то делает Коллинз и другие теоэволюционисты, о синтезе научных данных и религиозных догм, научного и религиозного мировоззрений? Нужно ли пытаться буквально монтировать Бога генома с Богом Библии и вычислять, какому из дней творения по Книге Бытия какие соответствуют события из истории Вселенной и Земли? Если воспользоваться ранее предложенной аналогией с языками (язык науки, язык религии и др.), не получается ли, что вместо перевода с одного языка на другой мы создаём какое-то нежизнеспособное, искусственное эсперанто?
Сам Коллинз неоднократно подчёркивает, что язык Библии – поэтический, мифологический, символический. Так стоит ли его скрещивать с языком теории эволюции, в то время как каждый из этих языков способен дать свой, самоценный и присущий только ему взгляд на мироздание и на человека в нём? Эти языки дополняют друг друга, да, но возможно ли тут слияние в нечто гомогенное или же уместнее говорить о том принципе дополнительности, который, возникнув в квантовой физике, оказался значим и для философии, и для культурологии?
Согласно этому принципу (как я его понимаю) для описания всей сложности мира недостаточно одной логической системы, одного языка, и требуется взаимоисключающее употребление двух (или больше?) языков. Это как будто очень хорошо ложится на нашу проблему. Наука и религия действительно оперируют разными и взаимоисключающими языками, и попытка их синтеза, вероятно, должна уступить попытке стереоскопического взгляда посредством дополнения одного другим.
Если вам понравился текст, вы можете помочь в развитии канала, поставив свой лайк и подписавшись. Это, правда, ценно и мотивирует автора. Комментарии приветствуются, как и доброжелательный тон общения.
Можете подписаться также на телеграм-канал автора.
Что ещё интересного в этом блоге:
