P.S. Данная глава должна была следовать за главой "Штурман корабля". Только что обнаружили, что пропустили. Лучше поздно, чем никогда. Исправляемся. (Хотя, здесь каждая глава отдельное произведение!)
Разбор с отказом сразу трех двигателей отдельная история. После первого расследования с экипажем Новикова Командующий Авиации Генерал армии Борзов остался в гарнизоне. Зал полон. На сцене стол с аппаратурой. Командующего флотом уже нет на сцене. Командир полка сидит рядом с командующим Авиации нашего флота. Ему вновь предстоит получить массу упреков. Да, не завидная у него работа. Борзов готовит разбор происшествия. По обрывкам информации мы уже знаем, что причину отказа сразу трех двигателей не нашли. Борзов приглашает на сцену экипаж Голованова.
- Сейчас, товарищи офицеры, мы проведем полный разбор полета. Мы отпечатали весь разговор экипажа, весь радиообмен. Я раздаю листки всему экипажу, и они будут читать свой текст. Прошу.
Голованов принимает листок и кладет его на стол.
- Почему Вы положили листок?
- Я летчик, а… не артист. Читать не буду….Помню его наизусть.
- Хорошо. Начинайте с прохода пункта Киров.
Командир корабля выслушивает текст штурмана, отвечает ему. Борзов поглядывает на листок, проверяя. Мы слушаем внимательно,…. и не находим ошибок в действиях экипажа. Начальник другого мнения.
- Видите, говорит он. Нет ни одного доклада правого летчика. Можно допустить, что он не участвовал в управлении самолетом. Я делаю вывод, что он мог задремать и непреднамеренно выключить двигатели.
Я поворачиваюсь к своему «праваку» Калашову. Тот крутит пальцем у виска. Хорошо, что мы далеко от сцены.
Такого абсурдного вывода мы даже предположить не могли. Чтобы выключить двигатели надо снять колпаки с кнопок и нажать их.
Правый летчик молчит, не зная как оправдаться. Создается впечатление, что он вообще забыл все что знал. Выводы на этом не заканчиваются.
- Когда экипаж осознал свою ошибку, началась паника. Поэтому при запуске двигателей была допущена поспешность, что привело к повторному уже самовыключению.
Все поражены и молчат. О том, что сработала система электрического флюгирования винтов, никто еще не знает.
Голованов молчит некоторое время и, как завороженный, смотрит на звезду Героя. Золотой знак, как атрибут гипнотизера, не позволяет оторвать взгляд. Мы слышим слова, которые войдут во все легенды, и будут известны на всем Флоте.
- Мы не Герои Советского Союза. Но паники не было. Двигатели выключились сами.
- Почему Вы не сливали топливо? Задается вновь вопрос.
- Потому что осталось 15 тонн.
- Ну и что?
- Если бы я начал сливать керосин,…. То сливал бы его до восьмого ноября…. .
- Ясно. Вы еще революционный праздник сюда приплели. Так почему?
- Потому что пятнадцать тонн на самолете ТУ-95 – не сливаемый остаток.
Борзов поворачивается к главному инженеру Авиации- Это правда? Тот только кивает головой.
Дальнейший разбор был неприличным уничтожением достоинства и вывод: командира экипажа представить к увольнению из рядов Вооруженных Сил. В результате такого разбора у летного состава сложилось стойкое уважительное отношение к Голованову.
Даже курьез при проверке экипажа мы восприняли как следствие пережитого стресса.
На второй день после тяжелейшей посадки, экипаж пригласили в кабину на свои рабочие места. Толпа генералов в кабине смотрела, как запускаются двигатели.
Когда все двигатели были запущены, Командующий, подняв все защитные колпачки на приборной доске, нажал на три кнопки автоматического флюгирования. Двигатели, сменив рев на нисходящий гул, встали. (Видимо они хотели посмотреть как экипаж будет запускать все остальные двигатели).
Потом он повернулся к правому летчику:
- Ваши действия, товарищ капитан.
Капитан осмотрел всех дикими глазами, и….. нажал четвертую кнопку. Наступила тишина.
- Что и требовалось доказать. Буркнул маршал и покинул машину.
Лично я для себя сделал вывод, что в вопросах достоинства и безопасности полетов авторитетов не существует. Невзирая ни на что. Хоть камни с неба.
Когда пришел приказ на увольнение Голованова полк скинулся ему на подарок. Еще через два месяца пришел приказ об изменении инструкции. Оказалось, что после замены масла в двигателях на всесезонное, возможно произвольное выключение двигателей на высотах более трех тысяч метров. Поэтому во всех полетах выше, выключать систему электрического флюгирования винтов. Правда, Голованов об этом не узнал, перед ним никто не извинился. Во всех последующих полетах я напоминаю командиру, что высота «три тысячи». И повторяю до тех пор, пока не услышу.
- Экипаж, выключить электрический.
Полк еще две недели не летал, устраняя недостатки. С июня экипаж Василевского приступил к освоению программы боевой подготовки.
Весь июнь мы бороздили воздух над аэродромом. Взлет, четыре разворота, посадка. Работала вечная формула «перехода количества в качество». Все развороты экипаж выполняет по команде штурмана. Я научился подсказывать командиру, не выдавая его магнитофону. Если мы шли ниже высоты снижения на оценку «двойка», я просто говорил- Командир, высота. Он отвечал, - Исправляю. Мы стали понимать друг друга по интонации. Это важно, когда работаешь в прозрачном режиме. Однажды радист поинтересовался.
- Штурман, а когда у Вас день рождения?
- В сентябре, А что?
- Да вот мы решили, если Вы пройдете два раза одинаковым маршрутом по «коробочке», скинуться на подарок.
- Э, вам придется долго ждать. Ветер то всегда разный.
Командир тоже включился в разговор.
- А что? У нас маршрут проходит строго над куполами церквей?
-Да не очень. Просто я всегда на них вывожу самолет.
- Это почему?
- Представьте себе картину. В церкви люди молятся. Они мысленно обращаются к Богу. То есть к небу в общем случае. А так как Бога нет, молитвы становятся напрасными. И вот тут в небе появляемся мы. И часть их молитв идет к нам. А мы же есть, значит их чаяния не напрасны, «ферштеен»?
Экипаж замолчал перед такой логикой. И тут командир огневых установок Борис Скорик, который никогда ни с кем не спорил, вдруг тихо возразил.
-А ЕСЛИ БОГ ЕСТЬ?
Спор мгновенно прекратился. Командир не принял ни одну точку зрения.
Правда, впоследствии мы ни разу не проходили над голубыми куполами. А когда перешли к полетам в облаках, на землю перестали обращать пристального внимания, доверяясь приборам.
Я еще не знал о силе суеверий в среде авиаторов. Иногда жизнь подкидывала такие приметы, что их исполнение, на первый взгляд, казались абсурдом.
Перед Новым 1971 годом в гарнизонной больнице умер капитан. Отказ почек и врачи оказались бессильны. 31 декабря, под самый Новый Год его вынесли из палаты и больницы головой вперед.
Сельская старушка, которую положили в больницу не по болезни, а из сочувствия ее одиночеству, покачала головой.
- Неправильно это. Много людей он унесет с собой.
-Много это сколько?
- А вот какое «седня» число, столько и унесет.
Слова запомнились. В январе погибли двенадцать человек экипажа Растяпина. Одного матроса насмерть придавили упавшие ворота склада.
Молодой офицер застрелился из табельного оружия в наряде. Все равно не верилось, что пророчество сбудется.
Снятые с летной работы офицеры экипажа Новикова были назначены на технические должности, но допусков к обслуживанию авиатехники они не имели. Командование не придумало ничего лучшего, как с их помощью решить проблему нарядов. «Через день на ремень», стало их обычным занятием. В дни отдыха они были представлены сами себе.
На зависть другим, уезжали из гарнизона. Капитан Новиков купил новый Запорожец, с боковыми воздухозаборниками, - Как у «Фантома»,- говорил он иногда.
В конце июня, в обычном тренировочном полете на взаимодействие с кораблями флота произошел непонятный диалог. Наши корабли были в северной Атлантике.
Заряды дождя и снега закрыли любую возможность снижения. Необходимости в этом, кстати, не было. Если ранее изображение поверхности мы передавали на подводные лодки, то теперь предстояло то же самое, с кораблями. Прибыв в район и установив связь, мы отработали свою часть задания и уже на отходе услышали:
- Что там случилось?
-Где? Не понял командир.
- Ну, там…. Выше вас.
- Выше нас только правительство,- пошутил Василевский.
- Значит, Вы ничего не знаете. Тут наши соседи уже полдня сочувствуют.
Соседями у них были американцы. Мы вернулись домой. В штабе ничего нового. Сутки отдыха после шестнадцатичасового полета заканчивались. На кухне включил радиоприемник и услышал
-Без признаков жизни…. .Повторяем сообщение ТАСС.
Из повтора сообщения узнал о гибели трех наших космонавтов, при возвращении с орбиты. Сразу вспомнился диалог в океане. Наши моряки новости узнавали из зарубежных источников. После неопределенного заявления комиссии по факту трагедии мы поняли другое. Экономия на дублировании средств спасения – одна из причин. Космонавты были без скафандров. Кто разрешил полет в двухместной кабине троим космонавтам мы так и не узнали.
Наверняка какой- то карьерист, чтобы подать «новое достижение советской науки».
На одном из августовских построений командир полка объявил о гибели Албула. Машина, в которой был он и его подружка, столкнулся с лесовозом, стоящим на обочине дороги без «габаритов».
Предварительное расследование показало, что машин было две. Они неслись по трассе, устроив гонки.
Водителем второй машины был Новиков. На вопрос, почему такое могло произойти, опальный капитан отвечал, что он гнался за другом.
– Зачем надо было гнаться? Спросил командир.
- А чтобы сказать ему,… так быстро ездить нельзя.
После такого оправдания, командир устроил настоящий разнос. Вызвав коменданта, приказал переписать все виды транспорта в личном пользовании. Начальнику военной автоинспекции провести инструктажи с каждым водителем. Запретить выезды из гарнизона в рабочее время. Усилить пропускной режим с записью всех передвижений. Столько ограничений он оправдал единственным доводом
- МНЕ НАДОЕЛО ВАС ХОРОНИТЬ.
Машину, не подлежащую восстановлению, выставили на всеобщее обозрение. Жертв автокатастрофы похоронили отдельно. Мать погибшего офицера осталась одна и поселилась в квартире сына.
В конце августа меня вызвали в штаб полка. Командировка на Север была на неделю. Сорок наших матросов, заканчивали курсы, младших сержантов. Вдвоем со старшиной эскадрильи нам надо было их привезти на поезде в Вологду.
Попутным самолетом мы прилетели в Североморск. Оформив все документы, я принял командование над будущими сержантами. Поезд Мурманск – Москва шел через Архангельск и Вологду и нам был представлен целый вагон. Сухой паек на три дня в вещмешках я не проверял. О том, что там может быть и водка, узнал в дороге. Правда в первый день особых проблем не было. «Перебравших» вояк уложили спать. Кошмар начался на второй день. Половина личного состава разбрелись по поезду, как тараканы.
Несколько матросов сообщили мне, что какой то кап-два отобрал у них документы и просили, чтобы я вернул их.
Я отвечал, что расписался за их количество, а не за их документы. Через пару часов капитан второго ранга сам пришел в наш вагон. Найдя меня и вручив мне отобранные документы, спросил:
- Может Вам помочь, капитан. Я вижу, Вы не справляетесь с личным составом.
- Каким образом?
- Очень просто. Поставлю по часовому в дверях и все.
- Буду только благодарен Вам если получится. Командир подводной лодки ушел, оставив двух из четырех своих матросов на постах. Я слышал ранее о дисциплине на Флоте, но то что увидел, поражало.
Мои здоровенные вояки пытались пройти из вагона в вагон и наткнулись на пост. Никакие уговоры, перешедшие в угрозы, не помогали. Матросы подводники стояли спокойно
- Вам, ребята, придется нас убить, чтобы выйти. Огорченные матросы обратились ко мне.
- Товарищ капитан, скажите этим балбесам, чтобы нас пропустили … за лимонадом.
- Ну, вы даете. Вы же учили устав. Снять пост может только тот, кто его поставил.
Порядок закончился, когда кап – два с матросами вышел в Северодвинске. Последняя ночь в поезде запомнилась непрерывным поиском самого рослого военнослужащего.
Два раза я прошел из конца поезда в конец и обнаружил потерю…. в купе проводницы. Он закрылся с головой одеялом, это и вызвало подозрение. Перед конечной станцией я собрал всех и объявил, что поездка была проверкой дисциплины, и что все нарушители будут, по приезде в часть наказаны. Наступило спокойствие.
4 сентября прибыли в Вологду. На улице шел мелкий осенний дождик. Встречающий офицер довел нас до грузовой машины без тента и предложил «грузиться».
Я возмутился,
- Вы что? Совсем обалдели? Где автобус? И как ехать под дождем?
- А мы брезент взяли собой. Автобусы же возят всякие комиссии.
- Какие комиссии? Что вообще делается в гарнизоне?
- Комиссий много. Разбираются по поводу самолета….. разбившегося.
- Кто?
- Не знаю. Заслуженный летчик и штурман, их экипаж. Я то сам с базы.
Заслуженным летчиком был у нас один Гладков. Неужели командир? Провинившейся матросы обратились ко мне с просьбой. Если можно, не сообщать командованию об их поведении.
- Все, забыли. Теперь не до ваших проступков.
Уже в гарнизоне узнал подробности катастрофы и предысторию к ней.
3 сентября день части. Обычно в этот день, как в любой день рождения, было принято проводить торжественное собрание, поощрять отличившихся, в хорошем смысле слова. В этот раз порядок был изменен.
Оказалось, существует приказ о перенесении таких дней в частях на ближайшее воскресенье. Так день части оказался рабочим днем по вине штабиста, нашедшего документ. Два экипажа, Гладкова и Флегонтова возвращались с маршрута. Подводная лодка вышла на связь и искать ее не пришлось. Руководиль полетами зам командира полка подполковник Меленный. Для того, чтобы совершить посадку надо было бы слить «лишнее» топливо. Но этого в полку делать не любили по многим причинам. Потеря лючка и оформление слива как предпосылки к летному происшествии. Никто не хотел и «терять налет». О том, что погода к утру может ухудшиться руководитель не подумал. Правда потом он говорил, что по метеопрогнозу ухудшения не предусматривалось. Но мы то знали, что обычно специалисты погоды подстраховывают себя. Порой просто так «на всякий случай»
К четырем часам плотный туман накрыл весь район. Правда разная высота подхода к полосе с разными курсами иногда позволяла найти более хорошие условия для посадки. И когда экипаж Гладкова не смог «зайти» на полосу, то решил проверить подход с другим курсом.
Руководитель разрешил, но систему посадки (средства обеспечения) не переключил на заход с обратным курсом. Юридически он был прав.
Добро на посадку не выдавалось. О том, что командир будет «садиться», надо было догадаться.
На следующий день в гарнизоне планировались мероприятия по случаю дня части. Дата серебряной свадьбы командира тоже выпадала на эти дни.
Просьба разрешить проход над полосой была скрытой формой просьбы на посадку.
Иногда такие ситуации возникали, и экипаж принимал решение на заход на свой страх и риск. Когда такое решение заканчивалось благополучно, в летной документации писали о, более лучших, условиях погоды.
Догадываясь о намерениях экипажа, руководитель просто обязан был принять все возможные меры для обеспечения посадки.
Но всего, видимо, не было сделано. Ничем другим отклонение от курса посадки не объяснить. Экипаж снизился, и попав на верхушки деревьев рядом с полосой, рухнул в лес. Колеса шасси улетели метров на четыреста, самолет развалился на части и взорвался.
Экипаж в составе Гладкова И.Ф, Круглова В.И, Галай И.С, Додонова В.И, Хазова Ю.Н, Григорьева С.М, Пеньковского В.Д, Домашнева Ю.В, Карева В.А, Крицкого И.Ф, Сорокина А.А погиб мгновенно при первом ударе.
Ведомый экипаж не видел вспышку взрыва сквозь слой тумана. По команде руководителя он прошел по линии захода и доложил, что наблюдает столб черного дыма. Несколько секунд тишины в эфире значили одно. Группа руководства полетами поняла, что произошло. Еще некоторое время с КДП шли запросы позывного командира полка, но тот уже ответить не сможет никогда. Когда стало окончательно ясно, что самолет на земле, то экипаж Флегонтова отправили на запасной аэродром. К месту падения вышли все машины обеспечения полетов. Первой добралась санитарная машина с ненужными средствами спасения. Отлетевшие крылья затушить было невозможно. Передняя кабина не горела, но вокруг полыхало такое пекло, что тела сжались вдвое.
Еще два часа полета на запасной аэродром экипаж Флегонтова шел в тишине эфира и кабины. Слез командир не стеснялся и только перед посадкой протер глаза.
Телефоны в гарнизоне стали «горячими». Штаб Авиации сообщил о создании комиссии. Все записи переговоров были опечатаны и сняты для прокурорской проверки. В гарнизоне слышали звуки взрывов ночью, но причины еще никто не знал. Полеты прекратили. Личный состав вновь приступил к наземной подготовке.
Исполнялся самый мрачный прогноз, число погибших за год достигло двадцати восьми человек. До конца года оставалось почти четыре месяца.
Тела членов экипажа отправили в Вологду на судмедэкспертизу. Гарнизон готовился к похоронам. Встречали и устраивали родственников погибших. Вдовам сообщили самое страшное.
Врачи гарнизона сбились с ног, непрерывная помощь требовалась многим. Шприцы с успокоительными дозами, нашатырный спирт, таблетки они не оставляли ни на минуту. Встречая членов семей погибших, я молчал. Слов для утешения еще не было придумано ни кем.
Опять вся авиация Северного флота собирала деньги на достойные похороны. Почему эти заботы не брало на себя государство, было непонятно. Постоянные рассуждения «заботы о человеке» политработниками никак не подтверждалось жизнью. Вообще-то мы уже знали «этого человека» с густыми бровями. Спасибо, что вдовам давали квартиры. На большее никто не рассчитывал. Такова наша жизнь.
На небольшой эпизод почти никто не обратил внимания. Два летчика, закончившие училища с отличием готовились стать самыми молодыми командирами экипажей. Одного из них, лейтенанта Домашнего, и взял под личную опеку командир полка. После первого самостоятельного полета в районе аэродрома в нашей эскадрилье был выпущен боевой листок с фотографией летчика. Матрос с фотослужбы украсил листок рамкой синего цвета. Издалека агитматериал смотрелся словно в траурной рамке. Я немедленно снял бумагу со стенда. Матрос оправдывался, что красной туши у него не нашлось.
Боевой листок был спрятан в стол и неожиданно найден после катастрофы. Я еще подумал, что простым совпадением объяснить невозможно. Оказалось, что думать надо и в таких, казалось бы, мелочах. Второй отличник, лейтенант Новичков, пройдет всю службу и дослужится до генеральского звания.
Комиссия пришла к выводу- ошибка экипажа, непосредственная причина. Главная же – плохая организация полетов. На этом и были построены все разборы.
Вновь Командующий лично проводил разбор. Одно перечисление недостатков заняло более часа.
Поток документов по исправлению недостатков вылился в более чем двухмесячную работу. Заместителя командира полка понизили в должности до командира эскадрильи. Это стало косвенным признанием и его вины в данном случае. Звания Заслуженный военный летчик и штурман никак не гарантировали экипаж от происшествия. Действительно, прав был Чкалов, который говорил, что авиация не признает авторитетов. Действительно, авторитеты признают только люди,… да и то не все.
Летчики морской авиации США, базирующиеся на авианосцах, на груди носят значок с надписью на обратной стороне «рампа не признает званий». Рампа это торец авианосца, в который можно «влететь» при слишком низком заходе.
Две катастрофы за год вылились еще в один факт. Слабонервные увольнялись. Кое кто перешел на наземную работу.
Сверхсрочнослужащие не собирались продлевать контракты. «Тотальники», призванные из запаса на два года, тоже не горели желанием служить. В этой обстановке каждый человек был на особом счету. Один из лейтенантов, прослужив всего месяц, написал рапорт.
Его сразу зачислили приказом Министра обороны на постоянную службу. Секрет такого усердия выяснился вскоре. Командование достаточно долго помучилось с этим алкоголиком, прежде чем удалось его уволить из Армии.
Если после катастрофы Растяпина я знал, что надо делать, то сейчас нет. Тогда я изучил все ограничения самолета. Наизусть действия в особых случаях. А что делать сейчас? Что может сделать штурман, когда командир принимает неправильное решение. Было понятно, что соглашаться нельзя. Но в какой форме это выразить, неясно. Об этом моменте ни на одном разборе ни слова. Формула «командир всегда прав» могла быть оправданием даже преступления.
Наверняка еще много будет подобных историй, потому что однозначного ответа нет. Тупиковая ситуация. Прав был Калашов, который говорил, что самое плохое чувство, это зависимость от чужой неправоты. Наверно у разных людей будут разные мнения по этому вопросу.
Чувство утраты было тяжелым. Но разум подсказывал, что во многих авариях виноваты сами летчики. Многие начальники были инструкторами согласно должности. Но практики личного участия в полетах у них становилось все меньше и меньше. Самое досадное, что катастрофу можно было избежать простым выполнением требований документов. Нарушение допустили те, кто по долгу службы были обязаны следить за их исполнением. Может быть непрерывные контроли других не способствовали совершенствованию. Но это тоже одна из версий. Наш экипаж только начинал «слетываться» и каждый полет приносил десятки замечаний самому себе. Я даже завел тетрадь учета ошибок, но хранил ее дома, чтобы не попала в чужие и не очень чистые руки.
Еще один факт остался незамеченным. Рядом с гарнизоном строилось много сараев и гаражей. Частое пребывание в них порой заканчивалось элементарной пьянкой. На службе всегда есть повод для расстройства. Временное раскрепощение помогало. А если повод был хорошим, то тем более. Политработники, как всегда, прозевали тенденцию. Когда начались разборы на собраниях, было уже поздно. Семейные скандалы, разводы и драки. Стрельба из ружей, пока в воздух, говорили о неблагополучии. Попытка организовать народный театр, была слишком маленькой лодкой в море проблем. Но многие семьи сами находили выход из сложных ситуаций.
Охота и рыбалка были одной из форм снятия стрессов. Подводное плавание наиболее эффективным.
Этот вид отдыха совершенно не допускал употребления спиртного.
Поэтому в гаражах нам было нечего делать. К этому времени сформировался круг друзей по «интересам».
Моя жена подружилась с женой однокашника Шамаева. Нас же объединило одно увлечение – подводной охотой. Начиналось оно с простой рыбалки.
Многочасовое сидение на берегу с удочкой не захватывало. И так основное время работы проходило или в самолетном кресле, или на стульях учебной базы. Поэтому, как только предоставлялась возможность мы правдами и неправдами сбегали к озерам. Автобус, потом километров шесть лесом и зеркало воды, окруженное зарослями камыша и рогоза перед глазами. У озер была одна особенность. До глубины четыре – пять метра можно было идти по качающемуся дну из осевших водорослей. Далее черное дно было символическим. Рука уходила в тину, не чувствуя преграды. В зарослях озерной растительности водились окунь, плотва, караси и щуки. Магазинные подводные ружья не устраивали.
Вот и первые «воздушки» начинали изготовлять сами. Первое ружье и первый акваланг в гарнизоне смастерил техник Подкорытов. Подводный спорт совершенно не допускал пьянок и мы «проскочили» «смутное время» полка. Гидрокостюмов у нас не было, и мы плавали в шерстяных свитерах под трико. Рыбы добывали мало, но это было не главное. Как в любом деле и в этом увлечении появились свои фанаты. Лучшими охотниками стали Подкорытов и Ростов.
Плавание часами в холодной воде и закаляло и приучало к жесткой самодисциплине. Из специальной литературы мы узнавали об опасностях такого занятия. Возможность регулярно покупать журнал «спортсмен- подводник» давала всю необходимую информацию.
Однажды после обеда мы не говоря никому уехали на озерки. Вдоволь наплававшись и подстрелив по паре щук, вернулись поздно вечером домой. На утреннем построении исполняющий обязанности командира полка объявил.
- Всему личному составу описать вчерашний день по минутам, кто где был. Дело в том, что вчера с самолета похищен совершенно секретный блок опознавания.
В гарнизоне работает военная прокуратура и органы госбезопасности. А сейчас весь личный состав следует на аэродром. На расстоянии не больше шага друг от друга мы прочешем весь лес. Если блок найдет матрос, то получит отпуск с выездом на родину в течении месяца. Если сверхсрочник, то денежную премию. Офицерам гарантирую перевод на вышестоящую должность. Личный состав в распоряжение командиров.
Целый день поиска результатов не дал. Вчерашним «самовольщикам надо было решать, что писать. Если признаться, что самовольно покинули гарнизон, то на фоне происшествия могут наказать «показательно». Я предложил друзьям вариант, будто бы мы провели все время в одном из классов учебной базы. К нашим записям никто не придрался.
Вызванные саперы нашли блок при помощи миноискателя в первой луже возле стоянки самолета. Экспертиза показала, что блок не был вскрыт. Это спасло старшего техника от тюрьмы. Наверняка дело не было закрыто, но больше ничего нам не сообщили.
Мы все были рады, что обошлось. Все пришло в норму. Полеты возобновились. В полку намечались значительные перемены. Но мы не знали планов начальства. Последние дни «бабьего летастарались провести на природе.
Только жены продолжали ворчать.
- У вас одни развлечения на уме. То полеты, то охота, то еще чего ни будь.
