Наступивший июнь грозил новыми учениями. Жена с детьми уехала на Урал, а наш экипаж убыл на Кольский полуостров. 13 июня мы вылетели на поиск целей. Наши крейсеры пытались пройти рубежи из Атлантики в Баренцево море. Их обнаружили на самых дальних подступах. Чтобы не потерять контакт, экипажи вылетали через каждые четыре часа, и сменяя друг друга, сопровождали группы кораблей.
Две группы кораблей прошли Фареро-Исландсткий рубеж. Когда мы уточнили места целей, то получили новое задание.
В Северном море надо было найти Английский авианосец. Их всего-то было два, но какой из них сейчас в море, не было известно. На экране локатора мы обнаружили огромную засветку и ринулись на ее фотографирование. По мере приближения, обнаружили рядом еще две цели поменьше. Облачность пробили на высоте триста метров, прошли над целью,…. перешли в набор высоты. Фотографировать нефтяную вышку смысла не было.
Два маленьких суденышка уже удалялись от вышки. Я понял свою ошибку, ни одного косвенного признака не намекали даже на присутствие корабля.
Наконец оператор радиотехнической разведки доложил о работе локатора на корабле. Мы не стали сразу снижаться и искать цель, а пошли в сторону. Второй пеленг показал на место в нейтральных водах, и вот только тогда перешли на снижение.
С КП полка пришло сообщение о наличии в море авианосца Арк-Ройял, нам осталось только подтвердить его наличие. Облачность ниже ста метров оставляла мало надежд на фотографирование. На высоте триста метров, в разрыве облаков промелькнул силуэт авианосца. Цель найдена, на землю ушло сообщение о месте авианосца и названии. То, что никто не видел бортового номера, нас не смутило.
Начальник штаба полка долго возмущался.
- Как вы могли их перепутать? Арк-Ройял выведен в резерв, а в море Гермес.
- Да, Вы же сами нам дали его в донесении, мы просто подтвердили наличие авианосца.
- Вы не имели права на догадки. Ваша задача привозить факты, а не предположения.
- Да, поняли мы все. Прокололись с этим англичанином. Исправимся.
- Не сомневаюсь. Возможно, даже завтра. Корабли подходят к рубежу досягаемости ТУ-16. Еще один день нашей работы. Прокол пока один.
Когда в воздухе мы получили радиодонесение, что посадка дома, то предположили, что для нас учения закончились. После разговора с начальником штаба мнение изменилось.
Дома было непривычно пусто. Включенный телевизор создавал иллюзию присутствия кого либо. Любимая певица Анна Герман записывалась на магнитофон. «Один раз в год сады цветут», я прослушал несколько раз и только тогда уснул.
На предполетных указаниях командир полка Меленный провел рукой над картой мысленную линию между островом Медвежий и мысом Сверхольд в Норвегии.
- Наш участок работы слева от линии, справа будут работать ракетоносцы полков ТУ-16ых. Наша задача передать им контакт с целями, и вернуться на больших высотах домой. Все средние высоты будут заняты полками авиации Северного Флота. Снижение только в случае крайней необходимости, и то при соответствующей погоде.
Пара Колобов, Корнилов вновь вместе на задании.
Предыдущая пара передала нам контакт двух группировок целей, и покинула район.
Через полчаса полета в районе смутное подозрение начало беспокоить. Одна из группировок совсем не спешила к границе СССР.
- Командир! Не нравится мне цель номер 21. Надо проверить.
- Вы контакт приняли? Вот и следите за ними. Полк ракетоносцев уже взлетел.
- Командир! Вы меня не поняли. Надо проверить обе группировки. Одна из них почти не двигается, такого не бывает, это же учения.
- Согласен. Переходим на снижение. Радист доложите «облачность пять баллов».
Командир не зря сказал об облачности. Сегодняшние десять баллов сплошной и многослойной облачности исключали снижение.
Оставив ведомый экипаж на прежней высоте, мы начали снижение. На тысячи метров болтанка и дождь показали, что условия гораздо хуже, чем предполагали. Дальнейшее снижение было просто опасным, и командир снижался маленькими «ступеньками».
Крейсер и два эсминца шли полным ходом. Все станции на кораблях работали непрерывно. Странные учения у этих моряков. Так открыто идти через рубеж перехвата могли только наглецы.
- Товарищ командир. Цель номер 22 обнаружена, контакт подтвержден, передаем координаты, курс и ход.
- Когда набор, а то уже ракетоносцы на подходе. Они просят места целей.
- Место цели 22 подтверждаю, место цели 21 предположительно.
- Ты что, штурман? Какое предположительно? Мы контакт приняли? Вот и давай это место.
- Товарищ командир. Курс на цель 21. Готовлю фотоаппараты.
- Хорошо. Уговорил.
Огромный корпус плавбазы в окружении рыбацких судов был как пощечина. Мгновенно стало ясным поведение групп кораблей. Пока одни шли открыто, другие оторвались от наблюдения.
С земли пришла радиограмма с просьбой доложить место целей. Мы ответили координатами 22 цели, а вот о 21 сообщили, что уточняем место цели. Через пять минут радист передал приказ вернуться к прежнему месту.
- Они что там? Сдурели? Мы же сообщили, что это плавбаза. Командир, набор высоты и поиск по новой, с проверкой всех обнаруженных засветок.
Летая от одной засветки к другой, мы пересекли линию запрета. Радист непрерывно получал телеграммы с прежними местами целей. Мы же на все запросы отвечали:
«Уточняю место цели 21». Три часа безуспешного поиска злили. Граница Норвегии рядом. На карте отмечена пятидесятикилометровая запретная линия.
Но территориальные воды всего двенадцать миль, и на границе этой линии тоже есть засветки. Если бы они стояли на месте, то мы ни за что бы туда не пошли.
- Командир. У самой границы «ихней воды» есть две засветки. Рискнем? План такой. Заранее определяем место, готовим телеграмму, и выходим на визуальный контакт. Если это цель 21 то говорим одно слово в эфир для ведомого «Они». Он сразу дает радиограмму на землю, а мы только после ухода из запретной для нас чужой зоны. Договаривайтесь с Контрой.
Контра, это кличка Корнилова.
- Согласен штурман. Один полк уже отработал по целям. Нам терять нечего.
Ни одного признака работы военного корабля.
Даже станция безопасности плавания не определялась. Мы шли вниз, не обращая внимания на болтанку и дождь. Сейчас только от нас зависит авторитет полка и цена всей предыдущей работы. А может быть всей авиации Северного Флота?
Под облаками видимость около километра. Мы в зоне запретных 50 километров. Если мы и здесь ничего не найдем, то взыскание будет максимальным и показательным. Заранее развернулись, чтобы лететь вдоль линии запрета.
Черный силуэт крейсера с красной трубой и густым дымом появился неожиданно.
По узким кильватерным следам видно, что корабль идет на пределе своих возможностей. Короткое «Они» летит в эфир. Снимок сделать невозможно, для этого надо было бы нарушить двенадцатимильную зону. Ну и хитрецы. Встать рядом с плавбазой, потом на скорости оторваться от слежения. Идти вдоль границы, в запрещенной для нас зоне.
- Командир, отворот влево на курс ноль. Набор высоты. Можно давать место цели 21.
- Понял, перехожу в набор. Радист, передать на все КП место цели.
Из радиообмена с экипажами ТУ-16ых узнаем, что полк из под Архангельска отработал по прежним местам целей.
Тактические пуски ракет выполнены, это значит условное поражение целей. Рыбаки «условно потоплены». Полк ракетоносцев с Кольского полуострова перехватил и цель 21, но на дальностях меньше планируемых.
После прилета домой всю мою документацию арестовали. Оказалось, что путаница получилась из за разного толкования одних и тех же цифр в таблице радиста.
Мое «уточняю место цели», можно было читать как «уточните место цели». Поэтому нас и возвращали на старые места. Старший штурман пришел в ужас, глядя на мою карту, изрисованную линиями мест самолета. Клубок линий не подпадал ни к одному тактическому рисунку из учебников.
- Как прикажешь понимать эти каракули? Кричал начальник. Здесь нет ни «гребенки», ни «галсирования», ни «заданного маршрута». Здесь нет ничего из Наставления по Боевой Деятельности… .
Я не оправдывался никогда. Усталость не располагала и к спору.
- Здесь есть обнаружение потерянной цели. Больше мне ничего не надо. Это все, что могу.
Дома даже песни Анны Герман не радовали. Два прокола за два полета, такого у меня давно не было. Вот завтра поиздеваются над нами на разборе учений. Однако магнитофон долго не выключал. С какого- то времени я заметил, что песни Высоцкого стали необходимыми в трудные минуты жизни. Сложнейшие проблемы его героев переплетались с моими. Становилось спокойнее на душе. Сомнения растворялись и пошатнувшаяся решительность вновь готова к испытаниям. Я сидел в кресле и слушал с закрытыми глазами. Поверхность моря стремительно неслась из «неоткуда в никуда».
Утром меня встретил Колобов в отличном настроении.
- Командир, что такой веселый, уже получил «втык»?
- Цель была потеряна до нас, и переданный контакт- ложный. Виновные уже наказаны. Все остальное не страшно. К нам особых претензий нет.
Действительно, оказалось что около десяти часов полк наш следил за плавбазой. Четыре часа нашего поиска были оправданы. Никто не придирался к нарушению запретных зон, чехарде на карте. Замполитом полка, который «отработал» по рыбакам был наш друг Кашин. То, что ракетоносцы не выполнили доразведку целей, было их виной.
Комиссии нашли множество нарушений, и наш однокашник «слетел» с должности так и не начав летать. Нас хотели поощрить за обнаружение потерянной цели, но не стали.
Командование не любит менять свое мнение быстро. Не то, что подчиненные.
- Недостатки свели на нет ваши достижения.
Мнение старшего штурмана зафиксировало старую истину. Не хвалят и не ругают, уже хорошо.
От жены пришло письмо с обидой, что не поздравил ее с днем рождения. Я вложил в конверт квитанцию об отправке телеграммы.
В письме просил маму узнать, почему такое могло произойти. В ответе мама сообщала, что поздравление было получено почтой, а вот по адресу не доставлено. Почтальонка то ли испугалась идти по ненадежному мосту, который вновь стал разрушаться, то ли по другой причине. Телеграмму она выкинула, а с работы уволилась. Фамилию виновницы называть не стала. Тоже загадка местного масштаба.
Весь июль полеты в районе аэродрома. Работа в штабе отнимала столько времени, что я даже был рад отсутствию семьи. Они хотя бы отдохнут нормально за лето. Наряды в качестве оперативного дежурного, тоже никто не отменял. Во всем штабе был единственный кабинет с диваном, и начальники служб частенько заглядывали на командный пункт, вроде бы по делу, а на самом деле просто отдохнуть, узнать новости.
Как то, заглянувший на минутку Арсентьев, остался и рассказал, как его спасали в Ленинграде.
- Ты, конечно, в курсе, что в Питер меня жена отправила. Там продержали на искусственной почке, потом все вроде восстановилось, кроме рук. Когда меня выдернуло, то руки потоком положило на борт, и поморозило. Я долго их вообще не чувствовал. Доктора хотели уже резать. Завотделением привез какого то деда лет девяносто, наверное. Сказали, что это лучший нейрохирург, в прошлом.
Он долго меня осматривал, потом поколол иголочками по всему телу. После укола в пах, я почувствовал как жжет руки. Я и говорю деду, руки жжет, аж больно. Он так обрадовался, засмеялся и говорит.
- Резать не будем, лечить надо. Потом каждый день компрессы, электрофорезы и еще черт знает что. Так руки и спасли. Теперь вот машину командующий выделил вне очереди. Рулю. Слушай, а правда, что собака по звуку машину узнает? Сколько Жигулей проезжает, она не реагирует, даже если такие же синие. А за моей будет бежать, пока не остановлюсь.
- Нет конечно. Звук у всех машин одинаковый, а вот госномера разные. Она по номерам узнает. Даже курица как то узнает, что не хватает одного из пятнадцати цыплят, и бегает по двору, ищет.
- Хватит травить, я ему серьезно, а он … собаку с курицей сравнил. Правильно про вас Петр Первый сказал. «Штурмана - отродье хамское».
- Там продолжение было: - «Но в грамоте сильны, поэтому в кают- кампанию допущать».
Нашу беседу прервал начальник штаба Ростов.
- Машину хочешь, Москвич 2140.
- Да, а что надо делать?
- Дело такое. Мне пришло извещение из военторга Ленинграда, что подошла моя очередь на покупку автомобиля.
Я Москвича уже не хочу брать, надеюсь на Жигули из другого источника роскоши. Можем переоформить бумаги, и поезжай. Получится, приедешь на машине. Если нет, то на поезде. Ну потеряешь рублей тридцать на билеты. Решай.
- А что решать? Еду конечно.
Быстрое принятие решений, порой мгновенное, стало чертой характера.
Через час документы на имя Ибрагимова, вместо «уехавшего в длительную командировку Ростова», были готовы. Оставалось самое малое, деньги.
Командир экипажа Колобов решил вопрос сразу.
- Идем в сберкассу, я даю тебе шесть тысяч. Если там денег нет, возьмешь чек.
- А Наталия не будет против?
- Против меня… никогда. Против тебя тоже…. может быть.
Еще полторы тысячи дал Иван Шамаев из своих отпускных. Больше у него не было, так как недавно друзья приобрели машину и тоже Москвич. Вместе с моими деньгами набралось восемь тысяч.
Билеты были только в общий вагон. На всех местах сидели хмурые люди. В первом купе была свободная третья полка. Намотав на руку «авоську» с документами и деньгами, я уснул там, невзирая на духоту.
Проснулся от стука по полке:
- Вставай, приехали, Питер.
В магазине долго рассматривали мои документы, потом снизошли до вопросов.
- В какой такой командировке Ростов, что не может дать даже телеграмму?
- Вам скажу, только вы никому не говорите. Он в Африке. В джунглях Анголы… .
Доверительная информация воздействовала.
- Хорошо. Платите в кассу, возьмите счет. Поезжайте на склад, выберете машину. Вернетесь сюда, и оформим документы.
На складе из сотен машин я выбрал темнокрасный Москвич цветом «гранат». На такси вернулся в магазин, и оформил справку- счет для регистрации в ГАИ.
Механик завел двигатель и выехал за ворота склада. Получив свои «законные» пять рублей, оставил меня наедине с приобретением. Все получилось быстро. Осталось осознать происшедшее.
Около часа ушло на изучение инструкции. Заправка была рядом, полный бак бензина добавил уверенности. Адрес Темьяновского мне был известен, и я начал ездить по Ленинградским улицам. Через час я понял, что в этом скопище улиц, домов и переулков я не найду своего бывшего командира. Пришлось обратиться к таксисту.
- Шеф, поможешь выехать из Ленинграда?
- Каким образом, на буксир что ли?
- Нет. Поработать лидером, чтобы выехать в сторону Вологды.
- А я то откуда знаю, где эта Вологда?
- Тогда на Череповец.
- Тем более.
- На Тихвин.
- Понял. Значит через Петрозаводское шоссе. Поехали, платишь по счетчику.
Таксист проходил повороты осторожно. Несколько нервных водителей сигналили ему и мне, но через минут двадцать наш автопробег закончился.
- Так город еще не закончился, недоумевал я.
- Слушай сюда. Вот эта улица перейдет в нужное тебе шоссе. Никуда не сворачивай. За городом следи за знаками на Тихвин, а то унесет влево на Петрозаводск. По счетчику три рубля, плюс два за медленную скорость, итого пятерик.
Хорошо, что в городах скорость шестьдесят. Меня это вполне устраивало, обгонявших было не так уж много.
За чертой города пришлось держать восемьдесят, и стараться рулить по правой стороне дороги.
Наступившие сумерки остановили. Вновь пришлось изучать инструкцию, чтобы управлять светом фар и приборами. Тихвин проехал уже в темноте.
Бетонная трасса шла строго на восток. Никаких карт, схем городов со мной не было. Скорость сто уже не казалась большой, но на сто сорока машина немного «плавала». Постепенно привыкая к скорости девяносто, научился держаться на трассе. Полночь.
Две девчушки и два парня отчаянно голосовали.
- Дяденька, подвезите хоть до поворота, ноги уже болят.
- Откуда вы такие,… больные?
- С танцев идем. У нас в селе даже клуба нет. Вот мы и ездим на электричке к соседям. А назад опоздали, вот из за них.
По дороге мои первые пассажиры хвалили машину, водителя, способ вождения. Отрабатывали бесплатный проезд.
- Вы не очень- то нахваливайте, я первый день за рулем.
- А Вы, наверное, летчик? Вопрос задала одна из девушек.
- Как догадалась?
- Куртка летная, стрижка военная, и … смелый. Мы приехали. Спасибо.
Отворот от трассы уходил в темный лес.
- Счастливо, не заблудитесь.
Насчет смелости девушка была не права. Скорее глупость, брать на борт посторонних ночью, когда нет даже ножа с собой. Слабый свет перешел в восход солнца, ослепляя. Чувство усталости преодолело ажиотаж покупки и езды. Свернув в сторону деревеньки, я закрыл все замки, и откинув кресло, уснул.
Коровы не сразу смогли разбудить. Они стояли вокруг меня и мычали. Посигналив, разогнал скотину и выехал на трассу. Огромные клубы дыма поднимались над городом. Череповец остался в стороне. Никаких остановок. Только вперед, как пел Высоцкий, «бесповоротно».
Поворот в сторону гарнизона принес новую заботу. Дорога оказалась слишком узкой для моего опыта вождения. Восемь километров, и вот уже решена и эта проблема.
Дома, на столе нашел свою же записку- расписку. В ней я сообщал о количестве занятых денег, и номера крупных купюр. Расписку я оставлял, на всякий случай, для семьи. Гаража не было, и Москвич занял место под окном.
По телефону сообщил Ирине, что автомобиль куплен, необходимо ей приехать, и расплатиться с кредиторами. Деньги были на ее счету, но меньше необходимой суммы. Через два дня я уже встречал жену на вокзале.
Две с половиной тысячи рублей, зашитые в нижнее белье, «от тещи», решали вопрос возврата всех денег первого займа. На следующий день мы перенесли сумму на счет Колобова, и отметили приобретение хорошим Кубинским банановым ликером. Уже дома обсудили проблему возврата денег Шамаевым.
- Ты знаешь, Иван отдал мне все деньги, и уехал в отпуск.
- А как мы отдадим, у нас же больше нет.
- У нас есть чеки Внешторга, отдадим ими.
Билетов на Урал не было. Ирине надо было возвращаться к детям, а мне предстояла еще одна командировка в августе.
- Есть предложение. Давай я тебя отвезу в Москву на машине.
А там самолетом ты улетишь в Челябинск. Заодно заедем к Шамаевым в Дубну, и отдадим долг.
- Ты что? Неделю за рулем и уже отваживаешься на такую поездку.
- С Питера я приехал нормально вообще без опыта. Мне даже сказали, что я … смелый.
В пятницу вечером, с новыми номерами, мы покинули городок. На стыке Вологодской и Ярославской области у города Грязовец асфальта не было.
Преодолеть участок полного бездорожья смогли только благодаря хорошей погоде. На прямом участке нас обогнал белый Запорожец.
- А что Москвич слабее Запорожца? Поинтересовалась жена.
- Да нет, конечно. Просто они торопятся больше нашего, и куда неизвестно… может на кладбище.
Через несколько километров, мы увидели эту машину, стоявшую на обочине у водопроводного крана. Я остановился, и подошел к водителю.
- Шеф. Извини, конечно, за вопрос, но куда ты так торопился, а сейчас стоишь?
- Понимаешь. Все дело в бабах. Мы едем на похороны, а им вздумалось воду в ведре с цветами поменять.
- Ну и что?
- Как что? Цветы забыли на стоянке, вот я и мчался назад за ними. Слава Богу, обошлось и ведро на месте, нас поджидало.
Ирина некоторое время молчала, потом изрекла.
- Если Запорожец обгоняет Москвич, значит это связано с кладбищем.
Москва поражала длиной улиц, количеством машин и знаков. Магазин на Сиреневом бульваре количеством товаров. Югославские чехлы стоили сто пять чеков, я их сразу отнес в машину, оставив Ирину на экскурсии по залам изобилия.
- Товарищ. Можно поинтересоваться?
Солидный мужчина, в костюме и при галстуке подошел незаметно.
- О чем будем говорить?
- Есть просьба. Не найдется ли у Вас немного чеков … для обмена.
- Немного есть, но продажа их запрещена.
- А кто говорит о продаже. Простой обмен «баш на баш».
- А в чем тогда смысл?
- Умница. Смысл в вознаграждении… половина суммы.
- Сейчас жена подойдет, мы посоветуемся.
Мужчина отошел к магазину, а я стал наблюдать за ним. Несколько раз собеседник исчезал, при появлении милиции, значит не провокатор. Когда Ирина подошла к машине, он вновь появился и вежливо попросился в машину.
- Товарищ хочет, чтобы мы ему подарили несколько чеков. А он подарит нам в полтора раза больше, согласимся. Если он не «засланный». Как ты думаешь?
Мужчина обиделся.
- Да я паспорт могу показать … я еврей, а не провокатор.
Паспорт был настоящий, деньги тоже. Обмен произвели на другой улице, и расставшись, покинули столицу. Другого пути рассчитаться с долгом у нас не было.
Иван очень удивился нашему приезду. Вечер провели в дружном застолье, но спать уложились рано. Дорога в аэропорт и назад в Вологду, не давали возможность расслабиться. Утром друзья проводили нас.
- Спасибо, что завез деньги, но мог и не торопиться, я бы перезанял.
- Это вам спасибо, мы теперь спокойно можем ехать.
- Счастливой дороги, не спешите, … пусть Запорожцы торопятся.
В Домодедово билет на Челябинск продали из брони. Через полчаса рейс. Мы попрощались в здании аэропорта. Взлет самолета был виден со стоянки автомобилей. Лайнер превратился белую стрелку и растаял в бледном небе Подмосковья. Я ехал, никуда не торопясь, и не заметил, как лес поредел и высотки микрорайона сменили ландшафт. Поток машин завораживал своим бесконечным движением, новые ряды превратили дорогу в проспект. Я понял, что «проскочил» кольцо объезда, и еду по Москве.
Потом странное чувство, что все окружающее я когда то видел, заставило остановиться. Огромный «кирпич» закрывал въезд на площадь.
Собор Василия Блаженного был как на открытках, красив и велик. Пришлось прибегнуть к помощи таксиста.
- Выручай брат. Ярославское шоссе где?
- Поехали за мной. Сам не выедешь, наши менты тебя разденут.
Через десять минут машина с «шашечками» остановилась.
- С тебя трояк.
- Так это же проспект Мира, а мне надо на Ярославское.
- Никуда не сворачивай, проспект переходит в нужное тебе шоссе у черты города.
- Спасибо, держи «пять» в буквальном смысле слова.
Через час Москва осталась позади. Я развлекался тем, что пытался угадать скорость движения по ориентирам за бортом. Вскоре спидометр уже не отвлекал меня от дороги.
Плохой участок проехал еще засветло. В Вологду попал уже ночью. До дома было километров семьдесят.
Стоянка около заправки была ярко освещена, я развернул машину в сторону от фонарей и уснул. Ровно через час ночная дорога уже вела в сторону Ленинграда. «Свой» поворот я уже не пропустил. В полночь машина встала под окном.
Утром, после построения половина штаба осматривала мою машину.
- Ничего себе. Без единой царапины покататься в Ленинграде и Москве. Молодец.
- Мужики, у кого гараж свободен. Я же не оставлю ее на улице, а сам в командировку.
- А ты у Темьяновской спроси, Толя в академии с машиной. У него хороший гараж.
Жена его, Лилия замялась.
- Ты только не обижайся. Я сама попросила за тебя вчера по телефону. И он сказал, что если тебе дать гараж, то ты не станешь искать себе свой, так как проблема уже решена. Если же не найдешь, то на время командировки он разрешает пользоваться. Вот и все.
- Какие обиды? Может быть он и прав.
Через день я приобрел деревянный сарай за сто рублей, и назвал его гаражом. Новый «японский» замок гарантировал неприкосновенность личной собственности.
26 июля три экипажа перелетели в Заполярье. Впереди полет на Кубу. Жаль, что прилетим после их праздника. Кто планирует такие полеты? А может быть наоборот, специально. Чтобы не вздумали «расслабиться».
С каждым вылетом за границу перед экипажами ставились все более сложные задачи. Контроль готовности тоже усложнялся. От экипажа требовали знание всех запасных аэродромов, время работы радиосредств по всему маршруту.
Случилось то, чего я опасался еще лейтенантом. Район полетов в пол- мира требовал напряжения всех сил. Подготовка карт в условной системе координат была обязательной. Навигационная система на самолете была рассчитана на автоматическое счисление в прямоугольной сетке.
Она воспринималась нами уже как устаревающая модель. О новой системе реальных координат в широтах и долготах могли только мечтать. Контролирующие стали требовать, чтобы на картах надписи и пеленги выполнялись фломастерами.
О цветных карандашах приказано забыть. Все должно было быть красиво, как в типографии. О том, что при изменении задания в воздухе эти надписи нельзя стереть, как-то не учитывалось. Так, постепенно, вся документация становилась одноразовой. Еще одна причина, необходимость кодирования радиограмм, ставила под сомнение эффективность самой работы. Отсутствие мгновенной выдачи данных на землю лишало нас главного - смысла работы. Изучение иностранной техники тоже не прибавляло оптимизма. Оборудование самолета устаревало быстрее самого самолета. Мы понимали, что все наши полеты становились простым «эффектом присутствия» в том или другом районе океана. Таким образом, военные цели становились политическими, и мы приняли новую реальность. Правда, в воздухе от этого не стало легче. Небо было строже любых контролирующих, которые порой просто придирались к мелочам.
- Двадцать минут позора, и пятьсот рублей в кармане. Стали крылатой фразой многих летчиков.
Инспекторы летной подготовки тоже включались в состав экипажей. Мы понимали, что пользы от них мало, но надо же и им заработать.
Так и в этот раз с нами шел на вылет полковник Мелконян из штаба Авиации ВМФ. Взлетать и садиться они умели в простых метеоусловиях, остальное мы делали сами.
О инструкторах и инспекторах можно говорить разное. Так уж сложилось, что я за время полетов не видел инспекторов-асов. Любой специалист, который занимается только контролем летной практики, теряет квалификацию. Хорошо если они понимают это и не мешают в воздухе. Тем не менее по их замечаниям можно судить не только о подготовленности, но и просто о человеческих качествах. Другое дело инструкторы. Самые лучшие, это недавние рядовые.
Они не потеряли навыки. По моему мнению, начальники «первой очереди» и есть учителя.
О себе могу только сказать, что эта командировка была первой, когда на меня возложили ответственность за все штурманское обеспечение. Пришлось изучить документы, регламентирующие международные полеты в более полном объеме. В экипажах были штатные штурманы Бурмистров и Бородаев. Они могли вполне справиться сами, но командование полка всегда «усиливало» экипажи. Конечно это делалось не только для облегчения выполнения заданий. Главной причиной было свое оправдание на случай если экипажи не справятся с заданием. Всегда можно было заявить, что послали наиболее подготовленных, и если что и пошло нештатно, так это по их личному разгильдяйству. Старшим группы был заместитель командира полка Вадим Александров. Он и давал допуски летчикам для работы с зарубежных аэродромов. Работе штурманов я старался не мешать, а вот делить время работы и отдыха считал своим долгом. Помня свои полеты, рекомендовал подопечным помогать операторам.
При полетах более десяти часов боевое применение засчитывалось штурману и дублеру, поэтому мы частенько делили полет на две равные части, работая в передней кабине по очереди.
Ровно год назад мы готовились к перелету, но тайфун «Анна» тогда помешал нам.
В этот раз в Африку уходил экипаж Колобова с другим штурманом. Толя Кулаков сменил меня. Отсутствие высшего образования он заменил усердием.
Я помнил как он выручил меня. Однажды, когда на Пасху я был в наряде, жена решила покрасить окна. Упав с вращающегося стульчика, сломала косточку стопы. Я уже отчаялся найти трезвого штурмана для временной замены. Толя даже обиделся, когда я позвонил ему и спросил, трезв ли он.
С разрешения начальника штаба я сдал ему дежурство и на машине товарища отвез жену в госпиталь. Там, сделав снимок, наложили гипс и отпустили домой. С тех пор жена никогда не затевала работы на церковные праздники.
Тайфунов по маршруту не было, и экипажи спокойно ушли на задание. Перелет в Анголу, с посадкой на аэродроме в Гвинее был уже отработан, и при хорошей погоде не вызывал беспокойства.
Через несколько дней подошла и наша очередь. Погода на взлете желала быть лучше. Нижний край облачности 350 метров, и серая масса полностью закрыла видимость. На месте правого летчика полковник Мелконян из штаба авиации. В нашем экипаже есть свой правый летчик. Он устроился рядом с бортинженером и будет работать «стюардом». Штатный штурман экипажа сидит рядом со мной. Мы уже разделили время полета по маршруту. На посадке будет работать он, как и всю вторую половину полета.
Убраны шасси, закрылки, самолет «ползет» по кривой набора высоты. Подсвет приборов и ровный гул двигателей означают, что все в норме. Госграницу проходим в наборе высоты, снимки экрана локатора подтверждают время и место события. Курс строго на Север, и серая масса вокруг начинает бледнеть. На высоте 6000 метров солнечный луч ослепляет летчиков, и они закрываются дымчатым светофильтром.
На этих широтах еще полярный день. Первая поворотная точка облегчает работу летчиков, солнце остается справа и постепенно уходит назад.
Экипаж работает по всем обнаруженным целям, мы передаем данные на землю, и не обращаем внимания на инспектора. Он тоже не вмешивается в нашу работу. Так проходит около часа, и я решаюсь открыть штору. Но в начале, я накидываю на себя ремни парашюта, кислородную маску, пристегиваю карабин лодки к кольцу на комбинезоне. Далее в течение получаса работаю при открытой шторке, и с наступлением темноты вновь скрываюсь в своей кабине.
Район полярного дня давно покинули, внизу сплошной мрак не видно даже облаков. Мы идем ведущими группы, поэтому вся нагрузка за навигацию ложится на наш экипаж. К оператору претензий нет, доклады идут вовремя.
Бермудский треугольник проходим в ночных облаках. Звезд не видно. За все эти годы я привык к работе ночью. Только приборы и иногда звезды. Приборы могут отказать, соврать, звезды этого не сделают никогда. Халдеи были правы, когда изучали небо так же хорошо, как и другие полезные вещи. Сегодня небо и океан закрыты густой чернотой и я не вижу привычного «звериного» то есть зодиакального круга. В экипаже почти нет разговоров, присутствие инструктора делает нас молчаливыми. Малое количество целей облегчает работу, но монотонность происходящего утомляет не меньше. Я сижу рядом со штурманом, никаких замечаний не потому, что их нет. Опыт дело личное. Легкое гуденье приборов, вибрация корпуса, зеленый цвет экрана локатора гипнотизирует. Мысли переходят в режим ожидания, секундная стрелка носится по кругу, черное небо перемалывается винтами, инверсионного следа не видно.
Откуда-то из подсознания возникает ощущение бесконечной повторяемости. Действительно, большинство полетов выполнялись в ночное время.
Разведчики на войне наверно тоже уходили на задания по ночам. Нам для подтверждения классности необходим налет ночью в СМУ (сложных метеоусловиях).
Привычка работать по ночам сказалась впоследствии и на поездках на машине. Наконец признаки рассвета чуть осветлили чернила ночи. До посадки целый час, посторонних мыслей нет.
Впереди Карибское море и непрерывные уточнения параметров полета занимают все время. Полет над территорией республики не сложен. Внезапно курс пересекает МИГ-21. Командир докладывает.
- Маленького вижу. На борту порядок. Прошу условия подхода.
Мягкое приземление на «горбатой» полосе означают окончание перелета. Инспектор отходит в сторону, чтобы командир экипажа выполнил свои обязанности. Мы докладываем, что замечаний по работе техники нет. Командир не спешит отпускать экипаж.
- Товарищ полковник! Разрешите получить замечания.
Инспектор возвращается, и некоторое время смотрит на каждого в отдельности.
- Замечание одно. Если еще раз я увижу такое безобразие, как сегодня, то летать не будете. А безобразие такое: парашюты не пристегнуты кислородные маски тоже, рабочие места покидаются без разрешения.
- Товарищ полковник! Так невозможно же столько часов в «сбруе» работать.
- Невозможно говорите. Почему ваши штурманы весь полет в ремнях и в маске, а работы у них никак не меньше, тем не менее, они справляется. Никаких отговорок. Я вас предупредил, дело за вами, все.
Инспектор с командиром ушли вперед, а экипаж остался. Все молчали и внимательно смотрели на меня, как на больного.
- Ну, вы ребята даете. У вас же у всех есть шторки на рабочих местах, ну чтобы свет не мешал другим.
- Штурман! Ты нам зубы не заговаривай, причем здесь шторы?
- А притом. Закрылся шторкой - снял маску. Надел маску - открыл шторку. Что? Слабо было самим догадаться? Полковник то из самой Москвы.
- Ну, ты паразит. Заранее не мог предупредить?
- Я думал, что вы умные. Ошибся наверно.
В штабе узнаем, что летчик с МИГа нарушил инструкцию и завтра предстанет перед судом. Я удивлен.
- У вас что? Избыток летчиков? Его столько учили, а теперь тюрьма?
Ничего страшного. На мастерстве это не скажется.
- Как это?
- А летать он будет… в тюрьме.
Интересная страна. Не похожа на нашу.
Нашему экипажу больше замечаний не было. Инспектор оказался не злопамятным. Совместные поездки на пляж, родео, экскурсии прошли в интересных беседах. Запомнился разговор по поводу катастрофы экипажа Красносельских.
- Официальную версию вы все, конечно, знаете. Я могу только высказать свою личную точку зрения. По данным МСРП (черного ящика), штурвал во время падения был взят «на себя» до самой воды. Так самолет вывести никогда никому еще не удавалось.
Ошибка летчиков и большой вес обрекли их на гибель. Нас ведь еще в училище учили – падаешь, «отдай» штурвал, набери скорость, выводи, все.
- Что же тогда? Получается, награду обещали неправильно?
- Это самый сложный вопрос. Долг свой они выполнили до конца. И никакие награды не возместят утрату. Может быть поэтому решения до сих пор нет. Кстати, каждый кусочек металла был исследован в лаборатории. Следов лазера или взрыва ракеты не обнаружено. Мы не смогли найти ни единого аргумента внешнего воздействия. Отказа матчасти тоже не было. Вот так- то.
- Товарищ полковник, а можно узнать, парашюты были на телах погибших, или нет?
- Догадайтесь сами. Я же не зря наверно сделал замечание… .
Полковник не сказал многого. Он не мог обсуждать решение командования. Но видно, что факты нарушения инструкции все-таки были. Может быть поэтому мы и не дождались указа о награждении товарищей. Одно мы знали четко: от того, как подается событие начальниками, зависит вывод.
Одного за спасение самолета и экипажа увольняют из армии, а другого, погубившего свой экипаж и себя обещают наградить. Причина может быть только одна. Начальники, прежде всего, оправдывают себя. Скрытие истинных причин происшествий, следствие субъективности, от этого избавиться невозможно. Создается впечатление, что погибшие либо герои, либо виновные. Смутные догадки еще не перешли в убеждения, поэтому иногда возникали споры в экипаже. На вечный вопрос «кто виноват?», у каждого был свой ответ.
Спорили всегда с некоторой осторожностью, чтобы не попасть под нарушение уставов или, еще хуже, под политическую неблагонадежность. В таких случаях многие просто отшучивались или говорили, что настоящий летчик – это наш майор Кичигин. На вопрос почему, следовал ответ: здоров как бык, не знает ничего лишнего и предан Родине. После такого примера спор мгновенно прекращался.
Другим сдерживающим разговоры фактором было присутствие в каждом экипаже нештатных осведомителей. Мы примерно догадывались о их наличии, но относились к ним как к опасным явлениям погоды - встревать нежелательно, но можно обойти. Вычислить информаторов было легко.
Молодые «да ранние», которых неожиданно вводили в состав экипажей. Прапорщики, переходящие из экипажа в экипаж очень желающие заработать на заграничных командировках были «золотым фондом» особого отдела.
Однажды после одной из командировок и меня пригласили «в гости» к особистам. Вежливый капитан начал с расспросов о семье, работе, настроении. Потом перешел к «делу».
- Вот Вы уже побывали за границей. Наверное всякого навидались и наслушались. А теперь прошу ответить на один вопрос: кто из экипажей высказывался критически о командовании, партии или правительстве? Можете подумать я не тороплю.
- Отвечаю сразу. Никто.
- Нет. Вы подумайте еще. Дело в том, что я попрошу подписать бумагу под таким ответом. И если когда- то выяснится, что, скажем так, Вы были несколько неискренни, то вы понесете ответственность по всей строгости закона.
Понятно. Вот значит как вы ставите свои вопросы. Интересно. Методика колебания решимости хорошая. Но формулировку измените. Я не могу подписываться под чужими словами. Давайте запишем так. Я никогда и нигде не высказывался критически о нашем правительстве и партии. Давайте бумагу.
Внимательно прочитав свои ответы, расписался.
- Вот и хорошо. Я почему то так и думал. Счастливо служить Родине. Я думаю, что Вы понимаете о сохранении беседы в тайне. За это тоже надо расписаться. Спасибо.
Обдумав беседу, понял на чем и как «ловят» нашего брата. Тонкость было в том, что расписываться просили за чужие слова. А это всегда опасно.
Примечание:
Кипелово. Авиабаза Морской авиации Северного флота Военно-Морского флота РФ, расположена южнее железнодорожной станции Кипелово в Вологодской области, в 50 км от Вологды. Основана в 1963 году как «АС Кипелово», близлежащий 1966 году гарнизон Федотово, названный после гибели в авиакатастрофе первого командира 392 одрап подполковника Александра Сергеевича Федотова. В настоящее время на авиабазе базируется противолодочная эскадрилья от в/ч 06797 на Ту-142МК и самолётах-ретрансляторах Ту-142МР.
/Из открытых источниках интернета/
