2. — Эй, Давыдова, говорят мать твоя к хахалю укатила. Правда, что-ли?
Наглая физиономия Овсянниковой смотрела на Катю в упор. Девочке показалось, что шумный коридор школы на мгновение стал тише. Одноклассницы с интересом уставились на Катю.
— Не твоё собачье дело! - отрезала она, вспыхнула и отвернулась к школьной подруге.
Девчонки зашушукались, поглядывая на неё. Вообще-то Катя с ними неплохо дружила (со всеми, кроме мерзкой Овсянниковой, которая всегда не преминула её унизить), поэтому сейчас почувствовала и предательство от них, и какую-то стадную жестокость.
Нахмурившись, она отвернулась к просторному окну. Школьный двор нехотя таял под скудным апрельским солнцем. Накиданные дворником сугробы громоздились под окнами грязными кучами. Всё белое, чистое и невинное всегда запачкивается первым, запачкивается неисправимо и безвозвратно, так что его остаётся либо выкинуть и уничтожить до конца (как весна уничтожает этот снег), либо перекрасить в тёмный, обыденный цвет. И научиться в нём жить.
"Бордо. Моя душа стала цвета бордо, - подумалось Кате, глядя на серый с проплешинами снег, - потому что в глазах темнеет красным от боли. А сердце, мама... Оно разрывается, когда я думаю о тебе. Хочу, чтобы и тебе однажды стало настолько же больно, как ты сделала мне!"
— Так это правда, Кать? - осторожно поинтересовалась Веста, дотронувшись до её локтя, - только не кипятись, я никому не расскажу, ты же знаешь.
От искреннего сочувствия в голосе Весты у Кати тут же выступили слёзы.
— Да. Она бросила нас. Она нас бросила! И я никогда ей этого не прощу.
— А папик твой что?
— Когда я ему рассказала, он поначалу сидел рядом со мной, как истукан, как камень, валун такой, знаешь. Он же у меня большой, тяжёлый. И, кажется, мыслительные процессы даются ему также нелегко, как и управление собственным телом. А потом говорит: а зачем она нам, собственно, нужна? Что мы - маленькие что-ли? Раз мы ей не нужны, то и она нам тоже не особо сдалась!
Оглушительный звонок на урок не позволил Кате окончательно расклеиться. Проверочная по физике. Надо сосредоточиться и взять себя в руки, потому как физика и без душевных треволнений давалась Кате с трудом.
Говорят, что время лечит. Много чего говорят... Но на деле только кҏовь подстывает, а рана, хоть и затягивается, продолжает саднить. Есть такие раны, которые, задеваются случайно через много лет, и ты вновь ощущаешь резкую, тянущую боль.
Как над ней издевались в начальных классах одноклассники и выбивали последние молочные зубы. За что они её невзлюбили всей гурьбой? За что? Катю перевели в другую школу, но вспоминать об этом больно и по сей день. Как нравился ей Никита Бякин, но однажды он сказал, что Катя уродина, пугало. А Катя-то была красивой... Ведь у неё волосы ярчайшего блонда, а кожа белоснежная и без единого изъяна и при этом ярко-карие глаза с рыжим оттенком замершей лавы. Да, Катя была красивой и очень доброй, и ей удалось сохранить в себе эту доброту на долгие годы, не смотря на все выпавшие ей испытания.
***
Бабушка учила её готовить. Ругалась и даже шлёпала по рукам, хотя до этого всегда была с нею ласковой, хоть и строгой.
— Катя, ты же знаешь, мне недолго осталось!
— Ой, ба, ну с чего ты взяла?
— С того, что чувствую. И нагадали мне.
Обмотав полотенцем обожжённую о ручку сковородки ладонь, Катя закатила глаза.
— Вот пожалуйста, только не начинай опять этот бред!
— Да, Катя, да! Мне сказали: самое дорогое не удержишь, высыплется сквозь пальцы, как песок. А это жизнь! Что ещё может уходить? Дни, годы ускользают от меня.
Катя склонила набок свою прекрасную головку и стала переворачивать на другой бок подрумянившиеся окорочка. От бабушкиного маринада с соевым соусом они походили на ножки курочек-негритят.
— А может это не ты имелась ввиду... Не твоя жизнь?
— А чья ж ещё?
— Моя. Ведь я тоже тебе дорога.
— Чур на тебя! Чё городишь-то?! - испуганно шикнула бабушка и всё её лицо сложилось гармошкою морщин. - Без тебя я вообще и дня не протяну, начёрта мне тогда эта жизнь!
— Вот видишь, выходит, я тебе даже дороже себя... - тихо сказала Катя и вдруг вскрикнула: - А вот и пусть я умҏу! Надеюсь, мама обрадуется! Она всегда мечтала от меня избавиться.
Бабушка выругалась так, что даже листья старого фикуса на окне посворачивались в трубочки. Она отогнала Катю от плиты и ещё долго бухтела, то и дело строго посматривая на внучку. Потом вспомнила о припасённой шоколадке и достала её из закромов, и суетно разломала для девочки. Катя вкушала сладкую, ароматную плитку и не догадывалась, как стҏашно стало бабушке, как горько сжимается её старое сердце. Ведь Катя просто так ляпнула и забыла. Ляпнула со злости на мать, представив на несколько секунд, как она, одумавшись, будет рыдать над её могuлой...
"Да поздно уже, мама! Теперь плачь, плачь! Так и надо тебе. Плачь же сильней, неистовей! Хоть захлебнись! "
