Предписаниями называются установки касательно жизни, которые ребенок получает от взрослого окружения. Глобальные предписания определяют, как жить, когда и от чего умереть. К ребенку они поступают в виде вербальных и невербальных эмоциональных сообщений, но никогда не бывают сформулированы прямо. Например, предписание «не живи» может передаваться фразами «зачем я тебя родила?» или навязчивыми описаниями, как тяжело страдала мать при родах.
В детстве я много времени проводила в деревне, где правилами и предписаниями было прошпилено все насквозь. На каждый жизненный акт имелся ритуал, без соблюдения которого должен был бы произойти апокалипсис. Что конкретно, никто не мог, так как очень давно никто не проверял.
Ритуалы представляли собой ядреную смесь бытовых суеверий и коммунистических лозунгов с языческими и христианскими обрядами. По степени маразматичности они соперничали друг с другом.
Например, босоножки надо было надевать исключительно на носки. Натурально, показаться вне дома в обуви, из которой видны голые пальцы, – нешуточный позор. В лучшем случае, при виде тебя будут отворачиваться или многозначительно молчать. В худшем – от дурной славы уж не отмоешься вовек. Прослывешь «этой», которая «только подумайте, по улице в шлепках!!!»
Понимание правил и предписаний давалось мне с трудом. Я была не до конца своя, городская. Хотя понимать их и не требовалось, только исполнять, как солдат. Дойти в сланцах до ближайшего магазина я рискнула лет в 16, не раньше. Мир, кстати, от этого не рухнул.
Как двойному агенту мне приходилось искусно лавировать, тестируя уместность деревенских правил в каждой новой среде, где я оказывалась, ибо вбивались в голову они намертво и всерьез.
Неудивительно, что однажды Штирлиц прокололся.
Среди прочего, в деревне почему-то считалось, что незамужней девушке, переступившей порог приличного дома, надо сразу же в этом доме помыть полЫ. Это служило подтверждением благонадежности. Особенно в случае посещения родителей предполагаемого жениха. Иначе грозили те же страшные последствия, что и без носков с босоножками. Остракизм, изгнание, смерть.
В городе я, конечно, не бросалась мыть полЫ везде, куда заходила, но в деревне пару десятков намытых комнат героически поддерживали мой постоянно обрушающийся имидж правильной девочки.
Каким-то хитрым образом именно эта фигня обошла все фильтры критического мышления, затаилась в бессознательном и, невидимая, ждала своего часа.
И час ее настал, когда мы с моим молодым человеком поехали к его пожилым родственникам на дачу. Здесь, в Ленинградской области.
Вхожу я в дверь, знакомлюсь, и скороговоркой выпаливаю, что очень хочу, прямо сейчас, не откладывая, помыть полЫ. На меня посмотрели странно. Предложили попить чаю и забыть про эту идею. Я почувствовала подвох. Проверяют, видать. Что-то типа, подавания ножниц на постриг – пусть трижды отвергнут, не слаба ли духом. Нет, я не слаба. Хочу мыть полЫ, вот единственная мечта моя. Родственники МЧ были людьми интеллигентными, с уважением отнеслись к моим личностным особенностям, дали таз и тряпку.
Прозрение пришло, когда я поняла, что действо с полами никак не повлияло на их отношение ко мне. Ни в плохую, ни в хорошую сторону. Разве что, они, наверное, удивились. Но мнение обо мне составили не на этом основании, а из разговоров – расспрашивали о работе, учебе, рассказывали о себе.
Меня, с одной стороны, отпустило, а с другой, я почувствовала сильную неловкость. Представила себя на их месте. Приходит кто-то левый и насильно делает уборку в моем доме. Жуть.
Позже я поняла, что эта история – про границы. Удивительно, как можно перевернуть все с ног на голову, и считать правильным что-то совершенно искаженное.
Не возьмусь судить, все ли жители деревни разделяли эту идею о назойливом мытье полов, или просто мне так повезло с конкретным окружением. Но в любом случае, его составляли не один, не два, а десятки людей, убежденных, что вторжение в чужое пространство является добродетелью.
С тех пор к предписанному поведению я отношусь настороженно. Обычно оно располагается где-то рядом с нарушением границ.
