Есть в Москве места, по которым я в силу разных причин — готов ходить сто раз, двести, не знаю, сколько. И каждый раз — воздух новый, и сквозь знакомые углы домов проступает что-то неведомое. И чем больше знаешь об этих местах — тем больше оно проступает.
Этот маршрут — от Смоленки до Большой Пироговской, до сквера «Девичье поле» — он в общем, совсем не большой, быстрым шагом можно пройти за 15 минут. Но если останавливаться — можно и час гулять. Так, как гуляли мы однажды с Таней Рудишиной, критиком и исследователем детской литературы, бессменным председателем нашего клуба детских писателей, что уже много лет собирается в методическом кабинете Городской детской библиотеки имени Гайдара.
Так вот, не только Таня, но, все же, в первую очередь она — показала мне Плющиху по новому.
Вот знаменитый фасад Алферовской гимназии, в которой теперь располагается Басманный суд на Ростовской набережной, в двух шагах от Плющихи.
Алферовская женская гимназия была очень знаменита в Москве. Девочек везли сюда на извозчиках, вели пешком, в пелеринках, в узких пальто и высоких ботинках, в маленьких шляпках по тогдашней моде, этих прекрасных робких птичек, преисполненных надежд и робких ожиданий — гимназия для девочек была еще в новинку, во всей Москве их было несколько — этих частных женских гимназий.
Но одной из девочек там, в Алферовской гимназии, к сожалению, совсем не понравилось. Это была Марина Цветаева. Она гимназию бросила и скупо записала потом, что ей там было душно, невыносимо душно…
Наверное, также невыносимо душно было в окружающей реальности и тем девочкам из «Пусси Райот», да и многим другим, которых здесь потом судили.
Отойдя буквально на сто шагов от Алферовской гимназии, почти сразу наталкиваешься на треугольник, составленный из литературы, любви и смерти: это Храм Воздвиженья на Чистом вражке, где тайно венчался с Ольгой Книппер писатель Антон Павлович Чехов. Это дом, где закончил свои дни в коммуналке, всеми забытый и смертельно больной Андрей Белый («неоготический» дом Баумгартена на углу Плющихи и улицы Бурденко). Белый жил в полу-подвале, он смотрел из окна на ноги людей, стоящих в очереди в молочный магазин, на сапоги, босоножки, и туфли, и писал свои бесконечно длинные, захлебывающиеся книги воспоминаний. И наконец, это квартира, где жила Анна Тимирева, бывшая возлюбленная Колчака, вернувшаяся из ссылки.
Анна Тимирева сама была героиней романа. И знала это. Но о ней было некому написать. А вот, кстати, окно ее квартиры. Можно даже заглянуть.
…Дом-подкова стоит на холме напротив Киевского вокзала, на другом берегу Москвы-реки, его хорошо видно, когда проезжаешь по метромосту и, если видишь впервые, запоминаешь навсегда: он поражает чистотой своей формы, простым изгибом. Строился он архитекторами (Щусевым) — для архитекторов же, для художников кино и сцены, для книжных графиков (Диодоровы, Бархины), целых два подъезда из четырех в нем выделили представителям творческих профессий и их мастерским. И вот с обратной стороны этого дома, в его арку, со стороны Плющихи, я и захожу во двор.
Во дворе этого огромного дома стоит совсем другой — старый маленький деревянный домик-игрушка. Это так называемый «дом-музей художника Бакшеева», чудом сохранившийся кусочек Москвы ХIХ века, с этими деревенскими наличниками, которые дико смотрятся в царстве урбанизма.
Василий Николаевич Бакшеев не был великим художником, а был просто замечательным пейзажистом — но его дом был открыт, гостеприимен, в нем бывали самые разные люди, от Ильи Репина и передвижников до Гиляровского. И хотя в советские годы тут была огромная коммуналка, но квартира Бакшеевых сохранялась, здесь веяло уютом обжитого московского дома, духом большой московской семьи. В этом же самом дворе находился «последний адрес» художника Саврасова. Поразительно, что Алексей Константинович Саврасов умер в больнице для бедных, последние годы своей жизни он провел в полной нищете…
«В последние годы, когда А.К. Саврасов уже окончательно спился, он иногда появлялся в мастерской в рубище», написал Гиляровский.
«Вот здесь, — говорит Татьяна Рудишина, — снимали «Три тополя на Плющихе», в этом дворе стояло такси, вот там эти два окна».
Незнаменитые, некрасивые, неинтеллигентные, небогатые — герои Дорониной и Ефремова заполняют экран своей тягой к дому, к свету, но боже мой, сколько же неясных, смутных, мелькнувших, перечеркнутых судеб таит в себе Плющиха, и эта боль о людях, от которых даже фамилий не осталось, она тут тоже есть. Один из самых пронзительных советских фильмов (режиссера Татьяны Лиозновой) как раз об этой бездомности «маленького человека», вернее даже, о его безымянности.
Да, по Плющихе когда-то ходил трамвай. Вот здесь, перед булочной, рассказывает Таня Рудишина, он уходил по Ростовскому переулку вниз, к набережной. Закрываю глаза и слышу этот звон трамвая, он как-то зацепился здесь, этот трамвайный звон, тень трамвая — в подсознании, что ли, самой Плющихи. Хотя, конечно, целостным аритектурным ансамблем эту улицу вряд ли назовешь — старые церкви и доходные дома начала двадцатого века соседствуют здесь со сталинским угрюмым домом, «где жили разведчики», соседствуют и с памятниками советского конструктивизма — геометрически-круглым клубом завода «Каучук» архитектора Мельникова, и циклопическим зданием академии Генштаба, где учились военной науке высшие офицеры множества «дружественных» нам стран со всех континентов. Ну и так называемые «брежневские дома» — например, длинный и унылый «дом Совмина», который тянется на целый квартал. Средняя школа постройки 1930-х годов, какой-то чудом сохранившийся деревянный дом — и огромный квартал элитного жилья уже собянинской эпохи. Тут вся история и вся биография города.
А возвращаясь к литературе — она и сейчас оставляет свои следы по всей Плющихе. В ресторане «Золотое кольцо» в самом начале улицы происходило ежегодное вручение литературной Букеровской премии, писательской общественности предлагалось раз в год нарядиться в виртуальные (или реальные) фраки и почувствовать себя на балу у королевы, здесь награждали многих — от Александра Иличевского («Матисс») и Александра Чудакова («Ложится мгла на старые ступени») до Владимира Шарова («Возвращение в Египет») и Петра Алешковского («Крепость»).
В Ружейном переулке находилась одно время русская редакция журнала «Континент», когда журнал вроде бы окончательно переехал из Парижа в Москву (после Владимира Максимова его возглавлял «новомировский» критик и ученый Игорь Виноградов). Ну и наконец, улица Бурденко, где находилась частная школа «Золотое сечение», в которой преподавал школьникам Дмитрий Быков.
Словом, какой дом тут ни копни — в нем жил писатель или поэт, ученый или историк, всех их тянуло на эту улицу со странным названием.
Трудно сказать, почему их тянуло — могу только на своем опыте сказать: не знаю, но прихожу сюда снова и снова!
