В каждом окошке - по кошке. Сидят, поджимая уши, едва первая вьюга звенькнет пригоршней снега, и кажется, уже отличают - не тот это снежок, что ещё недавно лип к стеклу, и не тот, что лёгким пухом кружил, никуда не торопясь.
Колючий, подстывающий на лету, он сыплется сквозь облачное сито, тем гуще, чем дальше, и пахнет зимой.
Пригибаются к земле стебли, завиваются их волоса на ветру, качаются кудряшки, стекленея.... и становятся равны травины перед холодами.
К вечеру звездит, из-за Курягинской горы выкатывается румяная лепёшка луны, и белёсое облако, в которое она окунается, словно хрусткая бумага, которой в детстве оборачивали жареные пирожки в кулинарии. Сочный лунный жирок просвечивает пятнами на облаке, и я, проклиная аппетит, бегу в ночи жарить сырники.
А утро бодрит, выдыхая холодок от окон прямо в кроватку, и я, даже с удовольствием, бегу на улицу расплачиваться с фигурой за поздние лакомства.
Ах, эта каёмочка! Тонюсенькой строчкой тянется над черным миром моим, отделяя от синего полотнища... стою на балконе, замерев от восхищения, и дышу в голую ладошку, не привыкнув пока одеваться во всё, что ещё вчера казалось лишним. Нет, нынче не выбежишь в лёгкой кофтёнке с жилеткой поверх!
Забегаю в дом, наряжаюсь по-зимнему и иду чудеса подглядывать. Потрескивает изморозью тишина, расстилая затейливые узоры по деревяшкам.
А ближе к реке невесомые рисунки становятся объёмными, едва цепляясь самыми краишками за сруб старой бани - дунь, не успеют и улететь, растают!
Жмутся пичужки в потаённых квартирках, дрожат под валёжинами зайцы, прикрывают хвостики лисьи носы. И только я шагаю по деревне: скрип да скрип, хрусть да хрусть, разбудив коровинских собак - катится их лай эхом над речной поймой, а я скриплю настырнее, да думаю - эдак две бабы начни в Коровино ругаться, я все тайны вызнаю!
Выкатывается солнце на зимнюю орбиту, льётся по деревенским улицам его свет, только нет в нём жалости, не греет мои застывшие щёки.
Возвращаюсь домой и, кажется, нет ничего заманчивее сейчас, чем дым из трубы и горячий кофе на плите.
По случаю первых морозов растопляю камин - специально ждала, не видал он красных угольев с весны. Гудит, напрягая языки пламени, а как прижала - и осел жаркими углями, запыхтел теплом.
И котейки мои бодрее, чем в унылые дни. Не спится им - морозят бока по очереди на заветной лежаночке у окна...
...а после плющатся перед камином, недовольно оглядываясь - у них свои законы удовольствий, чего и лезу к ним с фотосессиями? Приходится объяснять, мол, такова доля ваша звёздная, хлебушек-то рыбка-то даром в миске не окажется! Но особо зазвездившиеся знают - их да и не покормят?! От того и зыркают наглее.
Утро расходится, бегу к ещё одним своим подопечным. Вешаю новомодную лампу, своевременно прикупленную Шурой, выпускаю кудахтающую семейку из однушки, кормлю тёплой кашей... ой, люблю! В жизни бы не подумала, что полюблю эти пухнявые попки! Шура тоже не ожидал, когда я пару недель назад курицу на руки взяла. Я и сама удивилась такой своей смелости. Но больше всех удивилась курица! С той поры обходит меня стороной, опасается звездой стать, витко!
Дела мои нехитрые переделаны, можно и повязать, и впервые за долгие недели не включая свет. А шаль моя новая похожа и на утреннее морозное зарево, и на жар углей в камине, и на кофе в любимой кружке с цветочками... и не хватает ей разве что бубенчиков... Ух, забубеню!
Поклонилась... не мёрзните!
