Начались заморозки, всю ночь приходилось поддерживать огонь в своей сырой яме. Перебираться в деревню не хотел, боялся, что беду на мать накликаю. Сегодня ночью думал сходить до неё, нужно принести тёплые вещи, скорей бы уже зима, снег утеплит моё жилище. Войдя в дом, заметил силуэт матери, она сидела на табурете посреди комнаты, я испугался, взял её за плечи, она тихо сказала:
- Никифора дочь повесили!
- Кто?! Я помнил дочку Никифора, ей сейчас лет шестнадцать должно было быть. Помнил, как она наизусть читала стихи, много их знала.
- Полицаи с немцами из села приехали, вчерась бумажки на хатах появились, там стихи, про войну с французом, про солдат наших русских. Все в деревне про её любовь к стихам знают, вот и указал кто-то. Ты здесь останься, под утро уйдёшь, они сейчас пьянствуют, пойдут по деревне, заметят тебя, сиди дома, мне спокойней будет. Не стал я с матерью спорить, заночевал в родном доме. Утром мать рассказала всё в подробностях, как Никифора били, он дочь в погребе спрятал, как в хате их обыск устроили, как вели раздетую, но с гордо поднятой головой девушку к столбу. Мать сказала, что враги по верхней дороге приехали, главную, нижнюю, что вдоль реки идет, размесили техникой, повадились немцы за провиантом в деревню ездить.
Сделав крюк, вышел на известное мне место, здесь дорога под уклон шла, лошадь, бывало, не остановишь, тут засада моя будет. Прихватив из дома лопату, с диким ожесточением стал копать яму поперёк накатанной колеи. Дорогой пользовались только весной и осенью, по ней путь до села был длиннее, но суше. Мокрый от пота, оглядел свою работу, колесо грузовика точно провалится, мать сказала, что немцы на большой машине приехали. Уложив ветки, прикрыл западню, грязь и вода из лужи сделали канаву невидимой, теперь на бугорок, там хорошая позиция для стрельбы. Хорошо, что взял овчинный тулуп отца, он не так быстро промок на сырой земле, ждать пришлось долго, наконец, послышался шум мотора, на пригорок выехала машина с крытым кузовом, на всю округу была слышна пьяная песня. Водитель, как мне показалось, даже прибавил скорости на спуске, надеясь с разгону выскочить из лога, что ж, сам себе плохо сделал! Передние колёса грузовика провалились, от резкой остановки мотор машины заглох, в кузове послышались стоны, матерные крики, стараясь стрелять по всей длине кузова, я выпустил пять пуль, подхватив мешок с одеждой и тулуп, убежал в лес.
Отогревшись, решил наведаться в одно из сёл, посмотреть что там, да как? Заготовил припасов, решил не один день там пробыть, обходя краем леса село, выбрал место для наблюдения, кривая сосна позволяла легко на неё взобраться, а сверху всегда лучше видно. Вот уже третий день я на своём наблюдательном пункте, обратил внимание, что на небольшой сельской площади, каждый день в обеденное время, останавливается телега с большой бочкой, из приделанной к ней трубы шёл дымок, немецкие солдаты выстраивались в очередь за обедом, видать любят горячую пищу. Раздав еду, повар в белом фартуке и сопровождающий его солдат отправлялись на другую сторону села, переехав небольшую речку по мосту, телега останавливалась возле сгоревшего дома, к ней снова подходили немецкие солдаты и, что меня обрадовало – полицаи. В голове созрел план, но для его осуществления мне кое-что было нужно. Этой же ночью был у матери, принёс ей подмороженной клюквы, наказав не хвастать и не делиться, начнутся, ещё чего доброго, расспросы.
- Мам, помнишь, когда та женщина приехала, - так мы называли агрономшу, - она отраву для сорняков привезла? Деревенские против были землю свою травить, знаю, что не сыпали, где она сейчас?
- Это у тётки Клавдии спрашивать надо, она за неё отвечала. А ты чего задумал?! Колодцы не тронь!
- Не трону, пойду до Клавдии.
- Через Никифора иди, там сейчас пусто, - мать смахнула слезу, вспомнив убиенных.
Тётка Клавдия была хорошим человеком, когда меня арестовывали, встала на мою защиту всей свой большой грудью, но кто её слушать будет?! Тихо постучал в окошко, потом ещё раз, тусклый свет лучины говорил, что хозяйка ещё не спит.
- Кто там ломится, поленом огрею?!
- Это я, Василий.
- Какой Василий...? Ой, батюшки, сейчас открою.
Обняв и прижав меня к себе так сильно, что я закашлялся, завалила вопросами, желания отвечать не было, да и утро скоро, мне ещё отдохнуть надо, спросил про отраву напрямую. Уже не молодая женщина, всё поняла, с тяжёлым выдохом присела на стул, который противно заскрипел.
- Задумал чего? – Клавдия повторила вопрос матери.
- Вам, зачем знать, кто спрашивать будет – расскажите, а так и знать не знаете.
- Это я-то расскажу?! Да хоть пытай, я быстрей за Никифором уйду, чем про тебя болтать буду. Мы же любились с ним в молодости, а он Любку выбрал, потом, при случае, подмигивал мне, старый хрыч!
Ну, допустим, Никифор и не такой уж старый был, а про её любовь мне слушать и подавно некогда было, повторил вопрос.
- В чулан ко мне иди, бутыль там стеклянная, хотела под настойку определить, да побоялась, что не отмою, так и стоит порошком полная.
Вернувшись к себе на болото, только отогрелся, как уснул, даже ночью не вставал, мёрз, кутался во всё что было. Клавдия рассказала сколько нужно сыпать того порошка на большой ковш воды, пришлось пожертвовать припасённую воду из родника, жёлтая, болотная была бы заметна. Увеличил количество отравы вдвое, кто его знает, как она на людей подействует, я бы не хотел, чтобы враг отделался поносом! Все эти ведьмины действа, я начал с утра, вернее ближе к обеду, когда выспался. Порошок почти весь растворился, в заготовленной четверти лишь небольшой осадок появился. Половину следующей ночи не мог уснуть, боялся проспать то время, когда нужно выходить к селу, намучившись, вышел раньше намеченного времени, выйдя из болота, почувствовал неладное. Старые охотники говорят, что если долго одному в лесу быть, то начинаешь чувствовать посторонних. Вот так и я, не видел, но чувствовал, что здесь кроме меня кто-то есть. Своей тропой не пошёл, подняв кверху мешок с сухой одеждой и бутылём, прошёл краем болота, если и ждут меня - то не здесь.
Ещё затемно я был под тем мостом, который проезжает телега с едой. Сильно беспокоился о том, как остановить повозку хотя бы на несколько минут, но когда стало светать, заметил тесину, добротная ещё, вот её и просуну меж досок, а вот сюда и крепить можно, повозятся какое-то время немцы. Заснуть мне мешала сырость, да ещё всё время кто-то по мосту ходил, или проезжал, я вздрагивал от каждого шороха, трясло толи от холода, толи от страха. Наконец, когда я уже устал ждать, что кто-то вот, вот заглянет под мост и меня обнаружит, услышал как погоняют лошадь. Всего несколько минут у меня было, сунув тесину между досок, упёрся ногами в стойку моста, чуть не выронив бутыль, с трудом, но заправил другой конец деревяшки между балок. Ругательства на немецком языке, послужили мне командой действовать, как и рассчитывал, вылез позади телеги, крышка бочки была чуть приоткрыта, Господи, как же вкусно пахнет! Выглянул из-за бочки, толстый повар и совсем худой солдат, пытались вытащить мою преграду, тощий немец висел на ней, а она не поддавалась, я даже улыбнулся, сунул горлышко бутылки под крышку бочки. Я уже был под мостом, сделав своё дело, когда немцы восторженно закричали, видать управились.
Дожидаясь темноты, я всё же уснул, хорошо, что пристегнул себя к стойке моста немецким ремнём, бутыль таки выронил, ну и чёрт с ней. Проснувшись, не сразу понял где я, осознание того что я сделал пришло уже на полдороге к болоту, я снова улыбнулся, представив как корчатся отравленные мною враги. Снова те же ощущение, неужели до сих пор здесь кто-то есть?! Любопытство пересилило, я прокрался к небольшому логу, больше здесь спрятаться негде. Так и есть, на поваленном дереве сидели трое, костёр не жгли, поэтому знатно замёрзли, полная луна освещала гостей, я разглядел, что одежонка то у них так себе, у одного на правой ноге валенок, а на левой сапог, совсем видно худо! Неожиданно для себя я узнал знакомого, он, так же как и я, запустил растительность на лице, но каждое его движение мне было знакомо. Это был милиционер, который приезжал в деревню меня арестовывать. Ходил важный возле моего дома, когда трое других тащили меня за ноги на улицу, а я ведь даже не сопротивлялся! До боли в пятках захотелось с ним поговорить, подняв еловую шишку, я бросил её в людей, они подскочили как от взрыва бомбы!
- Чего надо на моей земле? - я был хозяином этого места, поэтому имел право спрашивать у пришлых.
- Василий, ты? – проговорил милиционер чуть слышно.
- Нет.
- Знаю что ты! Разговор есть.
- Нет у меня с тобой, гражданин начальник, разговоров, всё обговорили!
- Не дури, подойди.
- Ага, а меня снова за ноги и в тюрьму?!
- Нет уже тюрьмы, поговорить надо.
- Не хочу, прощайте.
Добравшись до своего болотного дома, позволил себе расслабиться, открыл бутылку водки, отпраздновал свою победу, хоть и не знал результата. Проснувшись среди ночи, чтобы подложить в костёр дрова, вспомнил слова, сказанные милиционером мне в след: «Надумаешь увидеться, я, через три дня здесь буду!». С лёгким сердцем и хмельной головой устроился спать дальше, незачем мне с ним видеться. Целый день отдыхал, надавил клюквы на морс, запасся водой, свою-то я немцам «отдал», приготовил сухие дрова, укрыл их мешковиной. На второй день решил наведаться на дорогу между сёлами, чесались руки до дела. Уже смеркалось, когда показался грузовик, что-то с ним было не так, мотор чихал, машина отказывалась ехать. Остановился он прямо напротив меня, я приготовил карабин, из кабины вышли двое, один командовал, второй метался вокруг грузовика, явно не понимая, что делать, а ещё они оба боялись, это было видно, потому как они всё время смотрели по сторонам. Я решил их не расстраивать, чего зря бояться, для этого нужна причина. Пока водитель ковырялся в моторе, я подкрался к пассажиру, офицер, наверное, это был, прикрыв его рот своей рукой, ударил ножом в шею, чуть вздрогнув, тело немца обмякло. Красивый пистолет и серебряный портсигар были в моих руках, я прям как бандит с большой дороги, ох не зря меня так прозвали! Очень хотелось воспользоваться пистолетом, в упор расстрелять второго, но понял, что не справлюсь с этим оружием по незнанию, снова в дело пошёл нож. Собрав добычу, погрузил мёртвые тела в кабину, нашлась канистра с бензином, облил грузовик и поджёг от немецкой спички, удача снова со мной.
На следующий день снова навредил немцам, завалил перед ними дорогу. Одно дерево пришлось подрубить, а второе и так было готово упасть, переплетённые ветки усложнили работу разбирающим завал, стрелять не решился хоть у меня теперь и был автомат водителя грузовика. Пистолет офицера и автомат освоил дома, даже испугался нежданного выстрела, пуля, попав в моё кострище, подняла тучу искр. Утром, вспомнив слова милиционера, решил себя развлечь, встретиться, вышел к логу, только с другой стороны, зашёл со спины к ожидающему.
- Чего хотел, - я предпочёл не показываться, говорил из укрытия.
- Ты еду для немцев отравил?
- Знать не знаю, про что разговор.
- Ты, я уверен. Повара и второго немца свои расстреляли. Полицаи почти живы, им мало каши досталось, а вот немцы помёрли. К себе тебя позвать хотим.
- Мне в милицию ходу нет.
- Заладил. Партизан я теперь, с немцами воюю.
- А я что? Воюй!
- Так дорога у нас одна, врага бить.
- Врага бить – это да, но только дороги разные. Теперь точно прощай. Сделав круг, чтобы не пошли по следу, даже в болото пришлось зайти, вернулся к себе. Уходить нужно, зимой болото замёрзнет, те или другие найдут, собрался на дальнее зимовье, понадеялся, что там лесных людей нет.
Конец.
