После освобождения Францией места европейского лидера, у Англии освободились руки для загребания жара по всему земному шару, и тут нельзя сказать, что руки те были коротки.
Вражеская Франция почти все колонии потеряла или продала. Метавшиеся от союза к противостоянию испанцы и голландцы тоже упустили заморскую власть. В сменах союзников приращения удались только России.
Самым простым делом и многообещающим делом для Британии казался захват бывших испанских колоний в Америках. В принципе, Англия могла заявлять на них свои права, поскольку исторически там конкуренция была. Британские историки активно начали возгонять противостояние в далёкое прошлое и лепить из себя (а не французов) главных борцов с испанским могуществом, – аж в XVI век, туманный и без всякого Альбиона. Такие попытки делались и в прошлом, но тогда над ними смеялись люди уровня Вольтера, а теперь это возводилось в корпус европейских школьных программ, и потому над историками все смеются.
Это удалось настолько хорошо, что до сих пор многие вообще упускают из виду французский вклад в борьбу с глобальной империей, над которой никогда не заходило Солнце (испанской, а не британской, которая этот титул украла).
Четыре послевенских Конгресса решили задачу со многими неизвестными (то есть, хорошо известными, но замаскировавшимися игроками), а именно, как сделать ставшие республиками испанские колонии ничьими, а это в то время полмира. То есть, мало было не отдавать их Британии, надо было, чтобы их не перехватил никто. А желающие были. Во-первых, всё та же Испания, во-вторых, Франция, имевшая прав меньше испанских, но не меньше, чем Британия, поскольку... ну, хотя бы вспомнить несчастных растерзанных испанцами гугенотов под руководством Жана Рибо.
Французам удалось отправить своих пропавших колонистов в 1565 год, это вам не Роанок, знаете ли...
В общем, в обществе шулеров, управляющих не только настоящим, но и прошлым, всякое могло случиться, поэтому Александр решил прикрутить людям кран на будущее. Самой России немецкие историки выделили место не столько во времени, сколько в пространстве, и умная Екатерина (сама не имевшая не только древних, а вообще никаких прав на престол) не упустила шанса породниться даже с Китаем (через Чингисхана) – не Бог весть, какая древность, но утилитарных заделов на будущее хоть отбавляй.
Веронский замыкал череду великих Конгрессов и ставил точку в главном деле – предотвращению «драки за Америку» всех главных конкурентов России. Формально Конгресс вроде бы не достиг никакого согласия по латиноамериканским делам, но в действительности всё оказалось, как и было выгодно Александру: бывшие испанские колонии подвисли без хозяина. На просторы Западного полушария Александр неожиданно для всех выпустил местного иноходца – США.
Игра была непростой. В Вероне ожидался прямой демарш Великобритании, но... каким-то чудесным образом в самый ответственный момент ушёл из жизни глава британского МИД Каслри, – давнишний и непримиримый враг Александра, рвавший многочисленные его хитросплетения. Погиб странно и нелепо (куда там апоплексическому удару табакеркой) – каким-то хитросплетённым конспирологическим образом, запутавшись в удавке событий, возможных только в уникальной культурной среде архаичного общества.
Характерно, что дело это не могут распутать и по сей день. До сих пор не ясно, что и как произошло. Создаётся впечатление, что события шли по какому-то суставчатому сценарию, и Каслри тянулся по нему тягостным ревматизмом: в фабуле содержится множество неувязок, ветвлений и фальшивых следов.
Дело в том, что в Англии (и связанных искусственных, как Буратино, культурах, например, голландской или шведской) при множественных бумажных декларациях совершенно отсутствовали (и отсутствуют) понятия частной жизни. Вмешательство в частную жизнь, полицейское управление (в Британии количество полицейских на душу населения до начала XX века наивысшее в мире), шпионаж и доносительство пронизывали общество и поощрялись властями. Blackmail, то есть, шантаж, буквально – подмётное письмо, были специфическим элементом субкультуры. Качественное доносительство поощрялось не столько деньгами, сколько позволяло пронзить жёстко структурированный кастовый социальный пирог и обрести себя на новом градусе.
Позднее с таким посланием столкнулся Пушкин, и поступил в соответствии с русской дворянской (то есть, французской католической) культурой. Интересно, что авторство письма достоверно ему известно не было, однако, у него не возникло сомнения в причастности к блэкмейлу Геккерна (по принципу наибольшей вероятности: если среди подозреваемых есть голландец, кто ж ещё?) после чего последовал вызов. Каслри, в этом смысле, было труднее: кругом одни англичане.
В действительности, на острове полицейское государство укоренилось после так называемой «Славной революции», названной так из-за чудовищных дикостей; то есть было импортировано путчистами из маргинально протестантской Голландии. Вообще, в протестантских станах репрессивный аппарат зашкаливал из-за трудностей сбивания населения в орды мусульманских фундаменталистов фанатиков-экстремистов, и протестантская инквизиция в убийствах превзошла католическую на порядок.
За содомию, которой шантажировали Каслри, во Франции он получил бы хихиканье в салонах, максимум, в порядке частного энтузиазма, его бы поколотили в подворотне, как маркиза де Кюстина. В Австрии пожали бы плечами, в Пруссии неофициально избили палками в официальном исправительном доме. В России – не было бы вообще ничего (ну, Пушкин написал бы эпиграмму). В Англии за это попарно вешали до 1861 года (причём, альтернативы не предусматривалось), а на семью опускался удушающий смог наследственного позора. В поисках виноватых по тавернам и гостиницам шныряли роты платных и добровольных стукачей, например, архиепископа Клогерского застукали с солдатиком аж двенадцать разгневанных свидетелей.
Александра, воспитанного в духе культуры французской, опекала всю жизнь английская партия. Как хотите, но не думаю, что хитроумный Одиссей позволил бы себе в момент перед решающей схваткой не отправить в Англию пасхалку в духе от вашего стола вашему же.
В итоге, в Верону поехал Веллингтон, приятель Александра, неизмеримо более лояльный России, чем Каслри, а срочно назначенный главой МИД Каннинг запутался в инструкциях. Каннинг к этой роли совершенно не готовился (а готовился к месту генерал-губернатора Бенгалии) и которому Каслри, его личный враг, не передал никаких дел. Так что личные договорённости Александра обнулились как нельзя более вовремя.
На Конгрессе умеренно либеральный Веллингтон (его брата Александр ходатайствовал назначить главой британского МИД ещё во время войны с Наполеоном) действовал самостоятельно, в том числе, от себя лично передал французам через русского посла и суперагента Ливена план наилучшей стратегии для интервенции в Испанию, которой они и воспользовались в деле подавления революции. Помним, в 1812 в оккупированном британцами Кадисе была провозглашена конституция, которую потом отменили, так что не удивительно, что революция 1820 началась в оставленных англичанами офицерских ложах именно в этом городе. Выступления начались в момент отправки десанта на подавление боливаров в Америку, чего Британия (и Александр тоже) допустить никак не могла.
Александр опасался, что управляемые республиканские кортесы просто-напросто сдадут американские колонии под протекторат Британии, поэтому Веронский Конгресс поручил монархической Франции силой навести в Испании монархический порядок. Франция с задачей справилась блестяще, тем более что, как до того в Неаполе и Пьемонте, в Испании масонская хунта была повсеместно ненавидима своим народом.
При этом, пока не обладая силами для реколонизации Америки, Франция была заинтересована в том, чтобы оставить двери за океан незапертыми, и испанскому монарху движения в том направлении запретили. Это было оформлено, как рекомендация французского правительства испанцам уступить «силе вещей». Ясно, что Фердинанду VII деваться было просто некуда, а альтернативы – либо пошёл вон совсем, либо вахтёром вместо только что вернувшегося «бразильского» короля в... какую-нибудь Мексику.
Британский кабинет, не доверяя Веллингтону (и справедливо) действовал через посла в Мадриде, который должен был предотвратить свержение проанглийской республики просьбой четырём державам ограничиться обсервационным корпусом на границе. Это объяснялось заботой о судьбе испанской королевской семьи, находившейся у путчистов в заложниках, мол, вы начнёте войну, а гады посмеют «обидеть нашего славного, нашего рубаху-парня, нашего Королька». Над английским демаршем посмеялись: все знали, кто на самом деле дёргает за ниточки кортесы.
Началом серьёзного обсуждения Восточного вопроса Александр подвёл символическую черту делам американским и открыл дела азиатские. Это плохо понималось тогда – плохо и сейчас. Тогда – потому что никто не мог и предположить следующего хода русского императора. Все думали, что чудака, наконец, урезонили (просьбу Александра надавить на Порту удовлетворили все), а потом-то «тут-то мы и похохочем»... Никто не мог предположить, что Александр уже замешал в дела контроля за статус-кво Америк своих друзей из США. Через полгода была объявлена доктрина Монро. Подробно о роли Александра в ней здесь.
Если не считать труднодоступной Аляски, в Америку России напрямую вмешиваться было несколько затруднительно (хотя неугомонный Александр и залез по локоть в Орегон), а вот Азия была тут, при дверях. «Здесь у него любовь с интересом. Здесь у него лежбище».
Дипломатическое давление на Османскую Империю преследовало далеко идущие цели. Александр начал сколачивать союз для раздела Турции. Коготок у союзников увяз как раз в Вероне.
Большие Конгрессы стали не нужны и продолжились рутинной Петербургской конференцией. Что было там и дальше – здесь.
По теме: Как Россия пробиралась наверх после Французской революции
