Кто-то лежал, кто-то сидел, слабый свет коптилки, сделанной из гильзы сорокопятки, освещал уставшие лица бойцов. Когда полк прибыл на новое место, то встал вопрос об устройстве землянок. Их взводу повезло, им досталась большая воронка от авиационной бомбы, осталось только расширить её, укрепить стены и сделать потолок. Старшина обещал найти что-нибудь в качестве печки, но обещание своё не выполнил, наверное, не получилось, он находился здесь же, с ними. Лапник, уложенный на пол землянки толстым слоем, хоть немного спасал от холода исходящего от земли. Бойцы жались друг к другу пытаясь сохранить тепло, может кто-то и спал, но как говориться «в пол глаза». Протяжный вой вьюги над их головами напоминал, что на улице зима и как никогда сильный мороз.
- Воет и воет, как зверь раненый! – это сказал боец родом из тёплого края, у них и снег-то редкость, а тут полный комплект.
- Страшно когда так воет, я, когда в деревне у деда был, бабушка рассказывала разные истории, пугала, наверное, меня, - другой боец, поёжившись, пытался защитить от холода лицо воротником шинели.
- А я в сказки не верю, маленький был, не верил, а сейчас и подавно, но то, что этот вой страх наводит, так это точно. В землянке начинался разговор, так можно было скоротать время до утра.
- Страх – это сложное понятие, - к разговору подключился боец, который в редкие минуты затишья надевал очки, до войны он учился в институте, считался во взводе самым образованным, - страх он в голове.
- Вот бы так, надо в атаку идти, голову в медсанбате оставляешь, а когда бой кончился, забираешь.
- А на врага ты чем смотреть собрался, или у тебя ещё пара глаз есть? В землянке раздался чуть слышный смешок. Во взводе все знали любовь говорившего к медсанбату, вот и, когда они землянку строили, тот туда ушёл, сказал, что ноги сбил на переходе, а какой он боец с плохими ногами?! Нет, трусом он не был, но от работы отлынивал при любой возможности. За это бойцы его недолюбливали, но терпели, он в оружии хорошо разбирался, случись чего, мог быстро починить, даже артиллеристы пару раз к себе приглашали.
- Страх можно победить, - очкарик вернулся к своей мысли, - с ним можно справиться.
- Как? Таблетка, такая есть?
- Может и есть, я об этом не знаю. Думаю что нужно от всего отречься, от тела, от мыслей, это когда опасность подступает, а потом снова человеком становиться, я так делаю.
- Как это отречься, тело нам не просто так дано, оно дано …?! - другой боец вступил в разговор, но не договорил, побоялся. Многие видели, что перед боем, поправляя каску, он крестится, может сейчас он хотел сказать что-то о Боге?
- Я давно смирился с тем, что меня убьют, - высвободив одну руку, говоривший пытался протереть очки, - так легче.
- Страшно – это когда ты смерть видишь. Пулю, мину не видно, а когда смерть рядом и ты видишь её ужасное лицо вот тогда страшно!
- Я когда с сапёрами был, - из дальнего угла раздался голос, - такое видел, что потом долго в себя прийти не мог.
- Расскажи. После короткой паузы, дальний угол продолжил:
- Послали нас как-то берег реки минировать, чтобы немцы там переправу не устроили. Прибыли, а они уже там, несколько машин переправилось, пехота по берегу ходит. Командиром у нас молоденький лейтенант был, не доучился он в своём училище, раньше срока на войну отправили. Выделил он троих, самых умелых, приказал дорогу, ту, что на берегу была минами уложить, а остальным атаковать немцев, что на нашем берегу были. Пошли мы в атаку, кричали громко, чтобы сбить врага с толку, нас то что, всего ничего?! Удалось, немцы отступать стали, утро раннее было, не рассвело ещё толком, не видят они нашего количества. Один из сапёров за грузовиком укрылся, бочка на нём большая была, горючее в таких возят, сумел он вентиль открыть, оно на землю полилось, да под уклон, аккурат на немцев. Пока суть, да дело, много его вытекло, наш лейтенант приказ дал – отходить, а сам из ракетницы в землю выстрелил. Вспыхнуло всё, машины горели, люди, они по берегу бегали, кричали, кто-то догадался в воду прыгнуть.
- Какие люди, это враг?!
- А враги не люди? Страшно было смотреть на всё это! Во взводе почти не было новеньких, а остальные уже свыклись со странностями своих товарищей, или просто не обращали внимание.
- А мне не страшно в атаку идти, на гибель врага смотреть тоже не страшно, мне своих жалко. В сорок первом окружили нас немцы на старом заводе, не выйти нам никак. Командир бойца послал, не верили мы что пройдёт, а он прошёл. Когда патроны у нас кончились, немцы, не боясь на нас пошли, вот тут артиллеристы и выручили. Не знаю, что за снаряды у них были, но немцев на куски рвало, мы под шумок и вышли, мне тогда в ладоши хлопать хотелось, как в цирке.
- Без страха воевать не получится, - подал голос старшина, - если человек не боится, то погибнет скоро. Получается, страх нам нужен, но только чтобы до паники не доводил.
- На своих тоже страшно смотреть. Весной прикрывали мы отделением разведчиков. К деревне тихо подошли, залегли, наблюдаем. Вызвался один проверить крайнюю хату, дымок из трубы шёл, значит, есть люди. Ушёл, и нет его, мы, значит, волнуемся, не случилось ли чего. Окружили хату, в окна заглядываем, а там всё в крови. Вбежали, автоматами водим, а немцы кто, где лежат, и голов у них нет. Он четверых кочергой, в головы целил, спящих положил. Вот тогда мне было страшно на разведчика смотреть, не похож он был на человека, оскал у него как у волка был, ух жуть! Мы никому ничего не сказали, отошёл вроде он, а через день с двумя гранатами в дот немецкий спрыгнул, большой взрыв был, ничего потом не нашли, даже похоронить нечего было. В землянке наступила тишина, которую неожиданно нарушил храп одного из бойцов, ему все завидовали – удалось уснуть.
Рано утром на позициях полка раздался взрыв, встревоженный командир, отправил бойца узнать, что случилось, а сам прислушивался к тишине. Ночная вьюга сровняла с землёй окопы и землянки, лучше маскировки и не придумать. Вернувшийся боец доложил, что немецкий шальной, а может пристрелочный снаряд угодил в землянку, живым достали только старшину.
