8 июля 1917 года родился Михаил Девятаев, легендарный летчик и Герой Советского Союза. Далее рассказ о его подвиге
ОСЕНЬЮ 1943 года в поселке под Кривым Рогом на грани жизни и смерти находился тяжело раненый генерал армии. Спасти его могла только срочная операция в Москве. Но как доставить генерала? Три специально посланных самолета вернулись ни с чем. Четвертым получил задание пилот «У-2» Девятаев. В поселке сказали: «Не дождавшись самолета, генерала рискнули отправить поездом».
Летчик мог вернуться в часть. Но он поступил иначе. Машинист опешил, увидев на железнодорожном полотне размахивающего руками человека в летном шлеме. Поезд остановился. Уже в Москве, прощаясь, генерал подарил пилоту свое личное оружие. Поступок Девятаева — проявление чувства долга.
ЧУВСТВО ДОЛГА. Оно может проявиться только у человека с сильным волевым характером. Босоногим мальчишкой из мордовского поселка Торбеево Миша Девятаев пришел в Казань, чтобы осуществить свою мечту — стать летчиком. Дома с матерью остались еще тринадцать братьев и сестер. Надеяться подросток мог только на себя. До летного училища нужно было дорасти, и он поступает в речной техникум, твердо зная, что рано или поздно поднимется в небо. Словно предчувствует: небо станет его судьбой, его жизнью, его спасением.
Михаил стал не просто летчиком. Он стал хорошим летчиком. Но война не щадила никого. Четыре раза прыгал с парашютом с горящих ястребков. Не успевали зажить раны — снова рвался в небо. Три боевых ордена имел.
13 ИЮЛЯ 1944 года стало для Михаила черным днем его жизни. В сознание привела резкая боль в прострелянных руке и ноге. Увидел людей в летной форме и... услышал немецкую речь. Понял: это плен.
«Название и расположение части? Фамилия командира?» А в ответ: «Не Скажу. Не знаю».
После жестоких многочасовых допросов в личном листке пленного советского летчика появилась лаконичная надпись: «Убежденный коммунист. Исправить может только крематорий».
Враги не спешили. Они обрекли его на муки ада. В концлагере под Кенигсбергом немецкому языку узников обучали по особой методике. На тех, кто не сразу разбирал команды, обрушивался град ударов резиновыми дубинками. В условиях нечеловеческого существования заключенные не теряли надежды. Тридцать и еще девять ночей изможденные узники ложками, чашками вычерпывали землю, прокладывая путь к свободе. Когда цель была уже совсем близка, о замысле стало известно фашистам. Троих зачинщиков побега, в том числе и Девятаева, приговорили к смертной казни. Осуществись приговор намеревались в концлагере Заксенхаузен. Фашисты считали его образцовой фабрикой смерти.
— Я лишь потому живой, — говорит Михаил Петрович, — что рядом были настоящие товарищи. Они оставались людьми даже в условиях фашистского застенка. Мне, человеку, на груди которого висел отличительный знак смертника, тайком передали жетон умершего учителя из Киева Степана Григорьевича Никитенко. Под номером 104533 я попал в штрафной блок. Штрафники стояли вторыми в очереди за смертью. С утра до вечера, пятьдесят шесть суток подряд, мы выполняли непосильную работу. Истощенный до предела человек, которому навешивали на спину тяжелый груз (чтобы довести вес узника до нормального) двигался шестнадцать часов по специально сделанной дорожке с разным покрытием — асфальт, песок, мраморные незакрепленные плиты, земля. Так немцы с присущей им основательностью испытывали новейшие образцы обуви. Сколько раз, теряя сознание, я чувствовал подставленное товарищем плечо. И только потому вынес адские муки штрафного блока.
В ОДИН из ноябрьских дней 1944 года по внутреннему радио прозвучал приказ: заключенным, не входящим в состав рабочих команд, выстроиться на плацу. Шел дождь. Одежда промокла до нитки. Заместитель командира лагеря Зорге Густав, за жестокость прозванный железным Густавом, дал команду первой сотне раздеться. Женщине в черном первой было предоставлено право отбирать рабочих.
— Мои кости ей не понравились, — вспоминает Михаил Петрович, — но они приглянулись другому нанимателю.
Пятьсот узников погрузили в товарные вагоны. Сначала невозможно было повернуться. Через двое суток стало посвободнее. Многие умерли. Когда открыли дверь товарняка, единственное, что помнит Девятаев: дождь. Сам ли шел, товарищи ли помогали?..
В сознание привели овчарки и резкие удары плеткой.
— Посмотрим, как вы умеете работать, — фраза звучала издевательски, потому что была обращена к людям, у которых не хватало сил стоять.
Им выдали небольшие ящички с набором проволочек разной длины и цвета В течение сорока пяти минут они должны были рассортировать содержимое. Затем следовала проверка. «У тебя плохое зрение или не хочешь работать на фюрера?» — рычал мордастый эсэсовец, и опять по спине танцевала резиновая палка.
Узники догадывались: на острове, где они находились, происходит что-то очень важное для немцев. В определенные часы в небо поднимались самолеты, вернувшихся пилотов аэродромная служба радостно встречала. Время от времени раздавались такие мощные взрывы, что земля ходила ходуном.
Тогда они, конечно, не могли знать, что попали на остров Узедом в Балтийском море, где располагался подземный ракетный завод по изготовлению самолетов-снарядов «ФАУ-1», полигон для испытания нового оружия, аэродром, с которого взлетали самолеты различных типов. Немцы держали все это в строжайшем секрете. Живых свидетелей они не намерены были оставлять.
Одна бригада заключенных работала на аэродроме: удлиняла взлетную полосу. Девятаеву удалось пристроиться к ней. Обходными путями их приводили на берег моря.
— Представьте, — говорит Девятаев, — под открытым небом, на пронизывающем сыром ветру, в болоте, в непригодной одежонке и деревянных башмаках ты еще должен вести тяжелую тачку на одном колесе, ворочать торфяные глыбы. Здорово нас убивали.
Но он готов был вынести все, только бы быть рядом с самолетами. Девятаев знал устройство Мессершмитта. Если бы удалось подобраться к нему, он бы смог поднять машину в воздух. Но тогда погибнет вся бригада, в которой он работал. Такой дорогой ценой он не хотел платить за свою свободу. Созрел другой план.
...Тяжелый бомбардировщик Хейнкель-111 стоял в стороне от других машин. Как подойти к нему? Место работы военнопленных огорожено кольями. Шаг в сторону и — смерть. Не скажешь же фашисту, который за поднятый с земли окурок, мог приколоть штыком: «Пустите, у меня появилось желание изучить ваш самолет».
Рискнул посвятить в свои планы Владимира Соколова. Этот находчивый, смышленый парень, бывший воспитанник детского дома, отлично владел немецким языком и по этой причине пользовался особым расположением фашистов. Поэтому его и назначили бригадиром. Володя сообразил, что изучить устройство Хейнкеля можно на свалке, где видел подобные машины. Он находил благовидные предлоги, под которыми можно было заглянуть на свалку. И тогда Девятаеву удавалось на минуту-другую заскочить в кабину, приглядеться к приборам.
НАСТАЛ день побега. Обычно заключенных поднимали в четыре часа утра. В пять все должны быть на рабочем месте. Под охраной двоих эсэсовцев бригада Соколова пришла на аэродром. Один из вахтманов вскоре куда-то ушел. Соколов и Девятаев перекинулись взглядом. Пора! Иван Кривоногов быстро выхватил спрятанный увесистый, стальной стержень и со всего размаха саданул фашиста по голове. Петр Кутергин переоделся в форму эсэсовца, и бригада в его сопровождении направилась к самолету.
Первая неожиданность — Хейнкель на замках. Удалось сбить. И сразу в кабину. Девятаев за штурвал. Попытался завести мотор. Стрелки приборов не двигались. Летчик — к аккумуляторному ящику. Пусто. Здесь-то ноги ему и отказали.
— Миша, почему не заводишь?
— Нет электроэнергии.
И опять кто-то проявил находчивость.
— А вон прибор, о котором ты много говорил.
Каким-то чудом тяжелейшее приспособление истощенным товарищам удалось подтащить. Заработал левый, а затем и правый мотор. Вырулили из капонира, что само по себе в авиации считается нелегким маневром. Теперь предстояло провести самолет по рулежной дорожке, окруженной болотными топями. Делать это на виду у двух дивизий истребителей. А ведь некоторые немецкие самолеты стояли в боевой готовности, с прогретыми моторами.
Был мороз. Но Девятаеву пришлось скинуть арестантскую одежду. Фашисты вытаращили глаза, увидев раздетого летчика: не с ума ли сошел?
Хейнкель достигает ангаров и берет разбег в сторону моря. Но не слушается штурвал. Самолет бежит с опущенным хвостовым оперением. Девятаев понимал, что при таком положении не подняться в воздух. До берега моря остается критическое расстояние. Скорость сбрасывает с бетонки, а там — песок и обрывистый берег. Спасли себя и машину тем, что самолет все-таки удалось развернуть. Фашисты не стреляют, значит, не поняли еще, что самолет захвачен. Девятаев направляет машину на место стоянки. И только тут эсэсовцы разглядели, что в нем люди в полосатой одежде. Они сломя голову мчатся к орудию, стреляют из пистолетов. Девятаев кричит: «Ребята, помогите!». Двое понимают его и бросаются к колонке руля высоты. Самолет повинуется. Следом поднимаются вражеские Мессершмитты. Девятаев, чтобы сбить погоню с толку, берет курс на скандинавские страны.
Более двух часов продолжался полет. При перелете через линию фронта Хейнкель обстреляли советские зенитки. Шасси самолета уже коснулись земли, а «экипаж» еще не знал, в расположение чьих войск он попал. И лишь тогда по-настоящему ощутили радость, когда услышали на родном языке: «Фрицы, сдавайтесь!» Из обгоревшей машины вышли люди в полосатой одежде. Они были среди своих.
ЧЕРЕЗ много лет Герой Советского Союза Михаил Петрович Девятаев, один из тех, кто в составе экспертной комиссии готовил разоблачительные документы для Нюрнбергского процесса, приедет на празднование годовщины образования ГДР. К нему подойдет бывшая дешифровщица ракетного центра. Он узнает, что произошло на острове после побега. В Берлин полетела радиограмма от коменданта острова Штейнгофа: «Мой фюрер! С острова улетели десять арестантов. Их догнали и сбили наши доблестные истребители». А вслед ей другая: «Через линию фронта в сторону русских пролетел Хейнкель-111. Из него вышли десять арестантов».
Можно представить, как взбесился Гитлер, если на остров прилетели Геринг и Борман. Комендант уцелел только потому, что был рыцарем Железного креста первой степени.
ЧУВСТВО РОДИНЫ. Именно оно помогло в сорок четвертом Девятаеву не только выжить, но и совершить подвиг. Сделать то, что выходит за пределы представления о человеческих возможностях. Именно оно заставляет учащенно стучать сердца его сыновей.
Дети вправе гордиться отцом, а отец вправе гордиться ими. Оба Девятаевы младшие — кандидаты медицинских наук. Дочь — музыкант. Жизнь продолжается.
Л. ТРЯКИНА, В. ЗАХАРЧЕНКО (1980-е)
