Новомодное слова в сфере российского образования распространяется уже около 15 лет. Правительство воспевает толерантность, родители особенных детей борются за общие права своих детей, педагоги мучаются молча… Принимает ли общество детей-инвалидов? Стали ли дети менее жестокими к сверстникам с пороками развития, чем еще, скажем, 20 лет назад? ДЗЕН позволяет взглянуть на ситуацию без прикрас.
В начале своей блогерской карьеры в «Дзен», когда еще не дошла до порога монетизации, а в моей аудитории было менее 100 подписчиков, опубликовала статью об инклюзивном образовании в нашей стране. Речь шла о петербургском скандале, где ссорились на территории придомовой детской площадки мама ребенка с аутизмом и жительница этого дома. Эта история гремела в интернете в 2021 г. В своей жизни я переживала подобную, когда руководила центром реабилитации для детей с нарушением слуха, и все время отстаивала их права в спорах с соседями дома, где и располагалось учреждение. Статья о противостоянии двух миров тогда у меня, начинающего блогера, охватила 400 тысяч читателей, 60 тысяч из которых прочли ее до конца, согласно статистике этой платформы, более того, они пожелали тему обсудить.
Вот та самая статья ☝🏼
В комментариях под публикацией был «пожар», люди разделились на два неравноценных лагеря и были готовы словесно убить друг друга. Абсолютное большинство уничтожало меньшинство, родителей детей с особенностями здоровья, открыто хейтило, оскорбляло… и меня в числе меньшинства за то, что я приняла сторону инвалидности. Распинали за то, что называла детей-инвалидов в своих материалах особенными, уличали в неправде изложения ситуации, также открыто унижали. Признаюсь честно, хоть я пришла на Дзен не за хайпом, а для того чтобы «прокачать» себя в отношении негатива, но к такому я готова не была. Эта статья обнажила общероссийскую проблему инклюзии. Государственный лозунг «Дети должны учиться вместе!» опровергала действительность взглядов реальных людей на блогерской платформе: «Уберите ваших дефектных от наших здоровых!».
Эта площадка, на которой мы сейчас с вами встретились, вообще радикально отличается ото всех социальных сетей. Тут, за закрытыми аватарками, сидят реальные люди, которые не стесняются говорить то, что никогда бы не сказали, к примеру, в запрещенной ныне сети или ВК. А тут все себе позволяют всё! И эту же августовскую статью про инклюзию, опубликованную одну из первых в 2022 году, я размещала на своих страницах и в инсте и вконтакте в 2021-м. Но там, несмотря на провокационность темы, было тихо. Нет, немногочисленные комментаторы были, но все стояли на стороне меньшинства и толерантности. Тогда я была приятно удивлена и впрямь подумала, что общество «растет» и совершенствуется, стремиться к европейским взглядам, уже никого не удивить ни глухотой, ни ДЦП, ни аутизмом… Но правдивый ДЗЕН вылил на меня полторы тысячи негативных развернутых комментариев, я захлебнулась в ненависти и была вынуждена закрыть обсуждение, отредактировав настройки той статьи.
С 2008 года я работаю в сфере реабилитации лиц с нарушенным слухом. Эта категория крайне неоднородна, среди глухишей часто встречаются «обладатели» тяжелых сочетанных нарушений совершенно разных нозологий. Несмотря на обширную практику, признаюсь честно, столько негатива, сколько было в обсуждении той статьи, я не встречала за все 14 лет работы. Кто надел мне «розовые» очки на нос и почему я была столько времени в дефиците полноценной информации о ситуации с инклюзией? И почему только Дзен сработал как вытрезвитель? Быть может, я сама, не принимая сторону подавляющего большинства, предпочла быть слепой и верить в светлое инклюзивное будущее?
В 2013 году я пошла на деловую встречу к директору школы, где я училась сама, где тогда учились мои дети. Целью беседы планировала обсуждение как раз внедрение инклюзивной формы обучения в стенах подмосковной родной школы. Своей учительнице биологии я предложила оформить «своих» глухишей, прикрепить к школе. И, даже не договорив сути предложения, получила жесткий отказ в ответ. Директор стала говорить со мной в очень строгом тоне, почти не мотивируя отказ, а стремясь завершить явно неприятную ей беседу. А я – доказывать ей, что инклюзия уже вот как пятилетку успешно шагает по стране. Она перебивала меня и приводила массу примеров об имеющемся у нее опыте обучения детей с ментальными нарушениями, весьма неудачном и болезненном как для педсостава, так и для других учащихся и завернула дискуссию со мной на корню. Не солоно хлебавши, я брела домой и размышляла: «Но почему она так негативно восприняла мое предложение?».
По долгу службы я часто общаюсь с коллегами не только из города, где живу, но и по всей стране. В период 2088-2016 гг часто гастролировала с семинарами и проповедовала инклюзию с лозунгом о том, что дети (и дети с глухотой) должны учиться вместе, обучала каким образом. Чем больше времени шло, тем негативнее коллеги относились к процессу распространения воспетой инклюзии. Все поголовно жаловались, что она не работает, что от совместного обучения детей плохо всем – детям разных категорий и педагогам, сопровождающим их.
Негатив выходил далеко за рамки глухоты. Как только разгоралась дискуссия на заданную тему, не стесняясь своей «нетолерантности», учителя, воспитатели и прочий персонал образовательных учреждений делился только плачевным опытом, приобретенным за время работы по новым инклюзивным государственным канонам. Особо тяжко переносились педагогами дети с ментальными нарушениями, а аутизм в той или иной степени проявления стал вообще камнем преткновения. В каком бы учреждении любого региона нашей страны ни всплывала эта дискуссия, она протекала как по шаблону, к мирной резолюции прийти никогда не приходилось, ее только оформляли должным образом, а каждый оставался при своем мнении, негодуя, что работать все равно придется продолжить в несносных условиях процветающей инклюзии.
Я, как показала мне моя же публикация, до сих пор в отряде меньшинства, на стороне инклюзии. Когда со мной спорят коллеги, то завистливо укоряют, что я не работала в условиях суровой действительности рядовой российской школы, что мои глухиши – это легкая категория инвалидов, что конкретно против кохлеарной имплантации, ничего против не имеется, в отличие от … . Да, это верно, я никогда не служила в рядах какого бы то ни было образовательного учреждения государственного подчинения, подобного тому, где нарастает негатив среди персонала в сторону инклюзии. Всю жизнь грела место в частном реабилитационном центре с приличной зарплаткой, злятся завистники. На том компромиссе, что глухота все же не приговор, видимо, мне за всю обширную практику и удавалось обходить острые углы в дебатах с коллегами.
Знаете, после той публикации я несколько месяцев рефлексировала. Ситуацию и выжимки из комментирования моей статьи, негатив, обсуждала с коллегами и родителями своих пациентов. И пришла к выводу, которым намерена поделиться. Знаете, инклюзия не работает, инклюзии нет в нашей стране, есть жалкое подобие… Но есть интеграция!
Разберу пример успешной интеграции, чтобы каждому читателю стал ясен мой главный инсайт. Родился глухой ребенок, в наличии у него «чистое» нарушение слуха. Ибо если она (глухота) в структуре сложного дефекта, речь о последующей полноценной интеграции уже идти не может. Глухишу своевременно провели операцию по восстановлению слуха – кохлеарную имплантацию, настроили адекватно слуховой гаджет, и он спонтанно шагает по пути спонтанного речевого развития. Пребывая в среде слышащих людей, при сурдо- и лого- поддержке по месту жительства весь дошкольный период, растет и попадает в массовый садик сначала. А потом, своевременно или чаще всего к 8 годам, такой ребенок идет в массовую школу со слышащими детьми, не отличаясь от них по уровню слухоречевого развития. У такого первоклассника разве что аппарат за ухом крепится, на голове, этим он и отличается от других поступающих на порог общеобразовательной школы. Этот ребенок не требует специальных условий обучения и поддержки, он интегрируется в общество слышащих сверстников и учится в условиях таких же, что и 30 других учеников с нормальными показателями слуха. И это удачный пример. Жаль только, что подобных из общей массы глухишей, реабилитированных с помощью метода кохлеарной имплантации, коих уже тысяч 12 (по самым скромным подсчетам в нашей стране), не более 5 %. Все остальные 95 % не дотягивают до уровня нормы слухоречевого развития, то есть нуждаются в специальных инклюзивных условиях образования.
Да, есть проблема еще родительская. Заключается она в глубоком непринятии родителями диагноза глухоты (и любого другого нарушения) ребенка и в слепом стремлении к обучению со слышащими сверстниками. Да, инклюзия, которая шагает по стране с 2008 года, дает право любому ребенку, с самыми различными нарушениями развития, учиться в общей массе. Только вот страдает от этого в первую очередь сам ребенок-инвалид. А выигрывают лишь амбиции родителя (да и то временно!), которому нужна качественная психолого-педагогическая помощь, коей тоже в нашей стране не хватает.
И проблема, описанная подробно выше, еще долго будет существовать в нашей стране. Назад пути точно нет. Государство не откажется от толерантных лозунгов и инклюзивные программы не перестанет внедрять. Я не буду затрагивать вопросов финансирования со стороны государства, «уложенных» в никуда под все теми же девизами толерантности.
Педагогическая общественность, которая хоть и не довольна, но продолжит работу в навязанных условиях. Реформы и инновации в образовании часто встречаются в штыки, даже, если и впрямь неудачные, как в данном случае. Родители деток с особенностями развития как по накатанной продолжат свое движение, согласно правам. Счастье ждет, увы, лишь тех, кто двигается по пути интеграции. А вот остальных, здоровых членов общества, освободит от бремени молчать лишь такие площадки как ДЗЕН, потому что в остальных случаях, например, на собраниях в саду или школе, большинство толерантно отмалчивается или даже терпит несносную инклюзию…
