- Не садись на край стола, замуж не выйдешь! – воскликнула бабуля, увидев, как я ставлю стул у угла обеденного стола.
- Ба, я уже в разводе, а ты всё одно и тоже талдычишь, - я села и нечаянно столкнула локтем вилку.
- Потому и в разводе, что любишь на углах сидеть. И вилку не трогай! Уронила, пусть лежит. Я чистую подам, - она встала и открыла ящик. – Вилка – это мужчина. Пусть лежит на полу, пока не съешь всё, что в тарелке положено.
- Ой, ба-а-а, какой же ты тяжёлый человек, - вздохнула я и принялась уплетать салат с картошкой.
- Не тяжёлый, а дальновидный, - похвалила себя бабушка. – Если бы не следовала всем приметам, то и не жила в счастье и гармонии.
- Не смеши, знаю я твою гармонию. Чуть что, ор на деда стоял такой, что мы с Иркой сбегали из дома.
- Ну а как же, если в семье тишина, то здесь что-то не так. А после ссоры всегда перемирие. Как вспомню, Юрочка подойдёт приголубит, потрогает за правую…
- Давай без этого, - поморщилась я, поднеся ко рту картошку. – Хватит, и так тошно.
- От того и тошно, что без мужика живёшь. Чтоб мужик в доме появился, надо над входной дверью подковку повесить, рожками вверх, спрятать под ней иголочку с ниткой, белой. А там сам придёт, вот увидишь! – возрадовалась бабушка, открывая банку с клубничным вареньем.
- Спасибо, но подкова на пятом этаже городской квартиры, как-то не очень будет смотреться.
- А что? Соседи дюже завистливые? Тогда с другой стороны, напротив подковки, крестик пристроить надо. Порог святой водицей окропить, и ни одна за раза не ступит. Вся зависть им же и вернётся.
- Угу, а лучше дорожкой из соли посыпать, как ты маму мою учила.
- Мамка у тебя без мозгов как была, так и осталась. Я её учила-учила, а она на меня как обиделась пятнадцать лет назад, так до сих пор и не разговаривает.
- А кому понравится, когда ему под простыни зерна сыплют? Странная ты, однако, бабуль.
- Это я для дела сыпала, чтоб у твоей мамки женская сила поугасла.
- И зачем?
- А что ж она рожать одного за другим надумала? Сначала ты, потом – Ирка, следом Толька появился. Ну, думаю, хватит над моим сыночком издеваться, пора бы и завязывать.
- И часто ты так к ним в койку заглядывала? – меня удивила манера лезть в чужую постель.
- Ежедневно. Проверяла, на каких - белоснежных ли – простынках спит мой Гришенька. А то что ж, я ему всю душу отдала, он вырос, а кто за ним приглядит, если не мать? Жена – неумёха, вначале о тебе думала, а Гришенька неглаженный, лаской не одаренный. Потом об Ирке пеклась, через годок-то, а мой сыночек вновь не при делах. А после Толик народился. Манька уже не молода, не так расторопна, да и сынок мой подустал. Вот я и подумала, пока она, как кошка, плодится, пора сворачивать, иначе сынок мой до старости не дотянет.
- Так и не дотянул.
- Так то ж матке твоей спасибо, - всхлипнула бабуля. – Я ей наказала, чтобы она Гришеньку водкой растёрла, затемпературил болезный, а она его врачам сдала. Не до́жил родимый до сорока пяти…
- Не температура была, а приступ сердечный. Ты что-то напутала, ба.
- Да? А кто ж слёг, пока я вокруг вашего двора куриные какашки раскидывала? Федька, что ли? Ах да, точно, Федька. Это ж он у меня, сокол ясный, с детства слабенький.
- Какие какашки, бабуль? – приподняла я бровь и уставилась на бабушку.
- Феденька так часто болел, что думала, потеряю его, а потом решила, будь что будет. Деток-то у меня много…
- Не те ли, что в нашем дворе укропом поросли, а мы три года от него избавиться не могли?
- А ещё и Толик здоровьем слаб был…
- Мы ж на соседку думали. Она часто нам пакостила.
- … да так хворал, что я и глаз сомкнуть не могла…
- Мать тогда с бабой Шурой вдрызг разругалась.
-… а мы ему и горчишников, и мазей всяких…
-… а она нас прокляла и сказала, что не будет нам везения до третьего колена.
-… ой, сколько горюшка я с ним хлебнула…
- А потом у соседки инфаркт и на третий день померла.
- Вот видишь, помог тот укропчик-то, а ты тут сидишь и на бабушку напраслину льёшь.
Подписывайтесь на канал "Ольга Брюс"
