Санан Курбанов – скульптор и график, яркая звезда в созвездии азербайджанских мастеров. Знаменитый художник и безвестный поэт, импровизатор и солдат, трагик и весельчак, галантный кавалер и аскет. Возможно, именно это сочетание несочетаемого определило многогранность его творчества, в котором можно проследить всю историю изобразительных искусств от Возрождения до позднего абстракционизма.
«Красоту не надо искать, ее надо уметь видеть – она всюду», – пожалуй, смысл пути Санана Курбанова объясняет эта его фраза. Он проживал каждый день, создавая пространство для красоты – как в своем творчестве, так и в общении с окружающими. Вокруг него было что-то вроде гравитационного поля, притягивающего всех, кто жаждал познания и выхода за рамки обыденности.
Подобно Дон Кихоту, Курбанов отстаивал высокие идеалы и всю жизнь искал свою Дульсинею. Санан любил женщин, боготворил их. Сложные переплетения личной жизни художника достойны отдельного романа – как и остальные коллизии его судьбы. Гениальность Курбанова граничила с асоциальностью: сдаваться или идти на принципиальный компромисс было не в его правилах. Потому редкие заработки чередовались с длительными простоями и периодами полуголодного существования. Но вот парадокс: пребывание в пространстве, которое его выталкивало, ничуть не ослабляло, а наоборот, усиливало «гравитационный» потенциал Санана.
А началось все 12 августа 1938 года в Баку, когда в семье инженера-связиста Шамиля Курбанова и врача-офтальмолога Махрух Курбановой родился первенец. Как и у миллионов советских людей того поколения, детство Санана было суровым и аскетичным. Самыми яркими моментами в нем были те, когда вся большая родня собиралась вместе. Братья и сестры с материнской стороны часто музицировали, читали стихи, рисовали; один из братьев, погибший на войне, был профессиональным художником.
Творческое начало обнаружилось и в Санане. Он начал рисовать и писать стихи уже в раннем детстве, но то была потаенная лирика. Во дворе он слыл драчуном и заводилой, за что ему не раз попадало от отца. Впрочем, ни запреты, ни назидания не могли остановить Санана, если он что-то задумал. Мальчишка уверенно шел по своему пути, а препятствия просто обходил. Например, тайком записался на бокс, зная, что родители не разрешат. Потом так же тайком поступил в художественное училище.
Младший брат Намиг Курбанов вспоминает Санана уже оформившимся художником: «В новой квартире, куда мы переехали, у Санана была своя маленькая, девять квадратных метров, комната-мастерская. В ней он и проводил все время. К нему постоянно приходили разные люди, кипела творческая атмосфера. Он часто брал меня с собой в компании, чтобы и я напитывался творческой средой, и относился ко мне скорее как друг, а не брат, несмотря на 15-летнюю разницу в возрасте».
***
В 1959 году Санан Курбанов оканчивает Бакинское художественное училище им. Азимзаде и поступает в Ленинградское высшее художественно-промышленное училище им. Мухиной на факультет скульптуры. Здесь формируется его позиция в искусстве. В совершенстве овладев академической техникой рисунка и ваяния, он постепенно начинает смещать акцент в сторону пластических элементов композиции: форм, линий, пятен, пропорций, фона и фигур. В 1963 году его временно отчислили из института, предлагая освободиться от «западного буржуазного влияния» и восстановиться через год. Но в Ленинград Санан уже не вернется. Позже скажет, что «взял оттуда всё, что необходимо». Он возвращается в Баку и в том же году поступает в Азербайджанский театральный институт им. М. А. Алиева на факультет театральной режиссуры.
– Одно время у брата появилась мечта стать режиссером, – говорит Намиг Курбанов. – Но, зная его характер и специфику кинопроизводства (я сам по профессии режиссер), могу сказать, что это была не его стезя. Для режиссуры требуется огромное терпение и, главное, умение доводить всё до конца, ставить точку. А он был настоящий импровизатор: мог часами фонтанировать идеями, заражая всех окружающих, давая им мощную интеллектуальную подпитку, но сам при этом не сосредоточивался на чем-то одном. Для него это была скорее игра. Концентрировалась в это время его рука – он обладал редкой для художника способностью писать в процессе бурного диалога. В его мастерской постоянно толпились люди, но не мешали ему работать.
Санану все же удалось поработать художником-постановщиком. В тандеме с режиссером Тофиком Кязимовым он оформил более 15 спектаклей Азербайджанского государственного драматического театра. Но и этот этап оказался временным: мастер шел своим путем.
В начале 1970-х Курбанов перебирается в одну из мастерских Дома художников. Отныне она стала местом его постоянного обитания. Дом художников в 1960–1980-е годы был особенным, как шкатулка с потайными отделениями: всяк вошедший посвящался в таинства мира искусства. Мастерские не запирались и были открыты для общения, споров и дискуссий. В этом круговороте мастерская Санана Курбанова мгновенно стала центром.
– Это был очаг, куда приходили не только художники, музыканты, поэты, но и люди всех профессий, – вспоминает скульптор Гусейн Хагверди. – Санан пылал огнем – мог вселить надежду, дать искру к размышлению. Его мозг пребывал в вечном поиске, вечном напряжении и, как я теперь понимаю, в состоянии безысходности. Он пытался прорваться сквозь запреты и заслоны того времени, и для него, человека, обладавшего колоссальной энергией, это было тяжело. Он не мог воплотить все замыслы, ведь ему требовалось пробовать себя во всем: и в театре, и в сценографии, и в поэзии…
***
Поэтическая грань художника – еще один штрих к портрету. Курбанов великолепно владел словом и, как утверждают знатоки, мог состояться как литератор. Но для него, человека вечно играющего, то был всего лишь очередной отрезок пути. Он пробовал писать стихи и на азербайджанском языке, и на русском. К сожалению, из его литературных экспериментов мало что осталось: он хранил свою поэзию в памяти, листки со временем потерялись – что на самом деле неудивительно, в мастерской Курбанова царил хаос. Вещи постоянно перемещались – книги, кассеты, еда, которую кто-то приносил с собой; жизнь, казалось, была подчинена приходам и уходам разных людей, каким-то случайным колебаниям.
– Его мастерская была наполнена духом, – вспоминает литератор Наталья Ахвердиева. – Ты уходил оттуда чистым, как после церкви, с легкой душой – летать хотелось! Туда можно было прийти, когда тебе плохо. Это место, где тебя могли и осмеять, но всегда так по-доброму, что ты вновь обретал себя.
***
Простота в быту дополнялась абсолютной творческой беспощадностью и требовательностью к себе. Санан трепетно относился к своим работам, тщательно выстраивая и размышляя над каждой линией и точкой композиции. Курбанов часто делал небольшие скульптуры из пластилина, потом на формовку и отливку не оказывалось денег, и законченные образы сминались ради новых. Он мог годами работать над скульптурными портретами (в основном женскими). Так же скрупулезно он занимался графикой. Целая серия графических работ посвящена исследованию визуального восприятия симметрии, ударной цветовой доли в пространстве картины.
– Он копировал одну и ту же работу на кальку, каждый раз чуть изменяя копию, по микрону убирая или добавляя тот или иной элемент, – рассказывает племянник Ровшан Мамедов. – На одну работу уходила пачка калек. Раз в две недели мы делали уборку и мешками выбрасывали кальки, на которых фактически были законченные картины – а для него лишь отработанный материал. Он трудился по 12 часов ежедневно, спал по четыре-пять часов, сразу после пробуждения возвращался к работе, которую оставил с ночи, и только завершив ее, шел умываться и завтракать.
***
Многие известные художники считают его своим наставником, большинство этих людей училось у него, обсуждая работы и подолгу споря о них. Только однажды, в 1997 году, Курбанов официально попробовал себя в роли учителя в Художественном училище им. А. Азимзаде, и этот опыт закончился печально. Студенты отказались от преподавателя, и, что удивительно, руководство к ним прислушалось, уволив Курбанова.
– Я помню этот период, – рассказывает художник и философ Теймур Даими. – Зашел как-то к нему в класс и вижу: он прислонился к доске, исчерченной странными схемами и рисунками, обессиленный и опустошенный. Когда я спросил, что случилось, Санан взорвался: «Они ничего не понимают и даже не желают понять! Я им показываю, как по одной только части нарисовать цельную фигуру, объясняю соотношение части и целого, анализ формы, конструкции, объема… Ведь прежде чем начать рисовать, нужно понять, как фигура вырывается из фона, а это уже мышление. Ты как бы входишь внутрь предметов, улавливаешь их потаенную, скрытую от взгляда жизнь. А они всё бездушно копируют с натуры, как фотоаппараты...»
***
В один из июньских дней 1998 года Санан вдруг перестал говорить. Взволнованные друзья отвезли его в больницу, там поставили диагноз – инсульт. Курбанов был заядлым курильщиком, не смог бросить сигареты и после выписки. До второго инсульта оставался еще год. Он продолжал работать, но это был уже другой человек: не откликался, как раньше, мгновенными шутками, не вступал в полемику, а все больше слушал, все больше замыкался в себе.
24 декабря 1999 года Санана Курбанова не стало. Он ушел как истинный художник – за работой в мастерской, находясь до последнего мгновения жизни в поисках красоты.
Читайте еще:
Чуткие пальцы: первая в Азербайджане женщина-скульптор Зивяр Мамедова
Последний из пылко влюбленных: кинорежиссер Эльдар Кулиев
Текст: Фариза Бабаева
Иллюстрации: Сергей Снурник
