Перед Вами четвертая часть второй главы автобиографичной книги "Восточный фронт". Потею даже сейчас, при одном воспоминании. Ссылки на предыдущие части после статьи.
Прошла неделя.
Работа в школе оказалась ровно такой, какой и прогнозировалась. Ничуть не легче, на что, честно говоря, Дмитрий надеялся следуя отцовой поговорке: «Рассчитывай на худшее, надейся на лучшее».
С каждым новым днем становилось все сложнее и сложнее. Его пробовали на прочность все. Учителя, которые сразу же невзлюбили нового заместителя директора по безопасности. Дело в том, что прежний сотрудник, место которого занял Дмитрий, ни на кого не давил, ни от кого ничего не требовал. Судя по разговорам и воспоминаниям о нем, он просто не мог этого сделать, из-за чего не ладил с директором. Но при этом, естественно, устраивал всех учителей и имел с ними «нормальные» отношения. При чем тут кавычки? А все просто. Дело в том, что в школе почти не было нормальных отношений. Все постоянно грызлись со всеми, сплетничали, а, будучи в этом не уличенными еще и улыбались в лицо. Хвалили человека в глаза, и обливали грязью за спиной. Грызлись за место вблизи «королевы» – от этого напрямую зависело количество получаемых денег и проблем. Такое стало возможным после передачи в полное распоряжение директоров всех денежных активов – теперь они могли начислять деньги не на что не оглядываясь. Особо приближенные получали больше денег, делая меньше других. Им не поручалось сложных задач, с них и спрашивалось проще, «с пониманием». Другие, те, кому не повезло, постоянно жгли свои нервы в различных школьных невзгодах и бедах и постоянно же критиковались за непрофессионализм.
На четвертый день своей работы Дмитрий стал свидетелем разговора директрисы с молодой учительницей английского языка – Дарьей Васильевной.
Красивая и стройная девушка в третий раз пришла к Татьяне Егоровне поговорить о своей зарплате, которая два последних месяца была значительно меньше, чем раньше. Дмитрий видел, как не хотела этого разговора директриса. Он сидел в одном кабинете с ней, когда вошла Саша и сказала о приходе Дарьи Васильевны. И тут же, как только Татьяна Егоровна закатила глаза и набрала воздуха в легкие, Саша молча дала понять, что учительница все услышит. Только после этого Татьяна Егоровна привела в порядок свое лицо и попросила ее войти.
Дарья Васильевна выложила все свои сомнения и подозрения прямо, как сделал бы любой человек не привычный к интригам. Она жаловалась на маленькую зарплату и на ужасное поведение детей, на почти невыносимые условия работы и тяжелое материальное положение. Она спрашивала, каким образом обещанная ей сумма сократилась на тридцать процентов через несколько месяцев работы.
Татьяна Егоровна проявила такую твердость, которой Дмитрий от нее не ожидал. Именно после этого случая он сделал важный вывод: директриса очень труслива со всеми, кто ее не боится, но давит до последнего тех, кто не желает стоять за себя. Вторых было значительно больше, чем первых. Она обвинила девушку в непрофессионализме. По ее словам, «все прекрасно справляются с детьми» и «только у Дарьи Васильевны проблемы». Дмитрий слушал ее с открытым ртом, не мигая. Натурально. Он даже поймал себя на мысли о неподобающем виде и тут же прикрыл челюсть. Директор была настолько убедительна, что Дмитрий почти поверил ей, хотя сам постоянно находился в «детском коллективе», который правильнее было бы назвать зверинцем. Тогда он уже знал, что сама директриса и ее ближайшие «друзья» изредка ведут уроки только в самых культурных и воспитанных классах, стараясь даже близко не подходить ко всем остальным. Знал, что на все жалобы на детей она отвечала просто: «Скажите классному руководителю». Этот ответ можно было легко перевести на язык привычной Дмитрию улицы, он стал бы намного более понятней и честней. Правда, оказался бы настолько же нецензурнее.
Закончила Татьяна Егоровна вообще великолепно. Она попросила у Дарьи Васильевны «платежки», которые та сжимала в дрожащих руках. Рассматривая смятые бумажки, она не видела ничего странного. Замечательно, просто блистательно свела «дебит с кредитом» и доказала, что учитель получает столько же, сколько раньше, просто… И все было так убедительно, так унизительно и безнадежно, что девушка не выдержала и заплакала. Тут же со своего места вскочила Татьяна Борисовна и принялась ее утешать. Предлагала воды, валерьянки, даже разрешила договориться о подмене и пойти домой и вообще была сама прелесть. С лживыми глазами.
Дарья Васильевна отказалась от помощи, утерла слезы слабости и ушла, таким своим поведением несколько порадовав единственного сочувствующего – Дмитрия. А он просто не находил себе места в это время…
Что же до предыдущего зама по безопасности, то о нем он слышал много разного. Например, такое. Однажды зам не вытерпел дикого поведения ученика, который на тот момент обучался в десятом классе. Сделал ему замечание, которое привело к ссоре. В результате ученик схватил учителя ОБЖ и военной подготовки за ворот свитера, потряс и уронил на бетон лестничной клетки. При детях.
Дмитрий не винил учителя за слабость, хотя уже давно наступило то время, когда слабые не должны были идти работать с детьми или должны были быстро становиться сильными. Шла настоящая война. Информационная, идеологическая, метафизическая – перечислять можно сколько угодно. От исхода этой войны зависело будущее Родины и страны и ни в коем случае нельзя было пускать на ответственные направления людей слабых, не подготовленных, не желающих воевать. А именно таким, важнейшим направлением, была работа с детьми. Но они лезли, упирались и толкались локтями и лезли, пролазили! В жизни все обстояло совсем не так, как это понимал Дмитрий. Подавляющее большинство вокруг него отказывалось принимать действительность. Оно не хотело слышать ничего ни о какой войне, не хотело рассуждать о том, что можно сделать. Оно предпочитало сплетничать и ругать руководство в тишине кабинетов и улыбаться, глядя ему в глаза. Школе отчаянно не хватало сильных людей и сильных мужчин. Но на редкие «мужские» должности лезли отставные военные пенсионеры, просидевшие всю жизнь в штабах и канцеляриях и желающие получать приличные деньги «просто так».
Конечно, очень немногие смогли бы выйти из той ситуации. Просто этот и другие рассказы рисовали образ человека слабого в принципе. Неспособного отстаивать свои убеждения, или не имеющего таковых вообще. Конечно! Такой человек будет удобен учителям. Он не сможет и не будет ничего с них требовать. Минимум сделает сам, за остальное поругается с директором (как оно и было), за оставшееся откупится от редкой проверки на выделенные тем же директором деньги.
Но это учителя, до которых Дмитрию было мало дела. С ними проблемы решались просто, да и проблемами те спорные ситуации называть было некорректно. Жесткое психологическое давление, обещание (вполне правдивое) применить все возможные административные меры воздействия, постоянный контроль и… помощь в разумных пределах. Почти все учителя легко подчинялись справедливым требованиям нового администратора. Проблема была не в них.
Дети.
Дети пробовали на прочность любую его позицию. Били, давили с разных сторон, стремясь сломать, смести и разрушить выстроенный волевой рубеж. Дети знали о своих правах все и использовали их по полной. Дети не хотели подчиняться какому-то «залетному», единственному в школе, заявившему права на действительное руководство ими.
Каждый рабочий день был наполнен бумагами, уроками.
И проблемами.
Конфликтами, которые решались очень и очень не просто.
Он шагал от метро медленно, не спеша. До работы оставался приличный запас времени и это при том, что кроме него так рано (или чуть-чуть раньше) приходило на работу всего три человека. По пальцам одной руки пересчитать! Остальные, в том числе и в первую очередь – директор, заявлялись со значительным опозданием. К этому Дмитрий привык уже к первым выходным.
Скользя взглядом по припорошенным пылью листьям и стараясь не замечать проносящиеся по Кутузовскому автомобили, Дмитрий собирался с силами для очередного… Пожалуй даже не рабочего, а боевого дня. Вновь предстояло прятать от окружающих собственную неуверенность, демонстрировать железобетонную убежденность в поступках, желание найти хоть кого-нибудь, – хоть одного! – от которого не глупо ожидать помощи. Вновь и вновь унимать дрожь в конечностях, закрываться в кабинете и, расстегиваясь на все пуговицы, сушить промокшую от нервного пота рубаху.
Поэтому он шел медленно, черпая силы в единственном доступном ему внешнем источнике.
Он слушал песни (ссылка на песню).
Последнее время Дмитрий слушал подобные песни очень часто. Они полностью отражали его взгляд на жизнь и содержали в себе то, чего так не хватало. Понимание, что он не один.
Его жизнь складывалась не просто. Пожалуй, можно было сказать «очень не просто». Но она сложилась не сломав, а сформировав. В полном соответствии поговорке «Что нас не убивает, то делает сильнее».
Когда-то рядом были и другие. Они называли себя по-разному. Большая часть «националистами», кто-то «этнистами». Обыватели и враги всё мешали в кучу. Давали более весомое, лживое определение – «нацисты». Но на самом деле Дмитрий никогда не был нацистом и даже не общался с подобными. Он просто любил Родину и остро переживал все, что вытворяют с ней западные холуи и собственные ублюдки.
Но со временем, в жизненных перипетиях, родилось понимание глухой пустоты, которая скрывается за всеми этими названиями и лозунгами типа «Русский, помоги русскому». Он жил, набирался опыта, учился и читал книги, и понял, что все это не то, не о том, и не так. И как-то случилось, что большинство из его «соратников» отвалилось. Они ушли в веселую «тусовку» больших городов, «полюбили и стали жить всерьез», «перерастали» и поднимались по карьерным лестницам забывая все, чем жили в молодости. Те же, кто остался верен своим идеалам, просто не знали, что с ними делать в той жизни, которая называется «взрослой». Не понимали, как «подружить» их с ней, такой нетерпимой и жесткой, с какой стороны приложить. Они так и тосковали каждый в своем углу занимаясь спортом, ведя здоровый образ жизни и тяжело переживая общую деградацию.
Наверное, можно сказать, что Дмитрию повезло. Те профессии, которые он для себя выбирал, позволяли решать эту проблему. Вот только были издержки…
Неправильно говорить, что в наш век поэзия умерла. Нет, совсем не так. Но выглядела она по-другому. Все равно, что поставить рядом волка и прирученную собаку. Каждый не задумываясь скажет, что это разные животные. Но если подумать, то суть одна и та же.
Он слушал наложенные на музыку тексты везде. На пробежке, на турниках, идя на работу и с работы. На том фронте, на самом острие войны, где ему досталось стоять, отражая натиск и даже наступая, остро не хватало бойцов. Он оглядывался вокруг себя постоянно, но соратников видел очень редко. Даже сами такие мысли об этом уже показались бы довольно странными для подавляющего большинства. Поэтому звучащие из маленьких динамиков слова и были так важны.
Да, ему было тяжело. Но выручало и поддерживало знание: надо продержаться какое-то время, потом ребята поймут, узнают. Все будет так, как бывало много раз до этого. Они примут его, а он их изменит. Потихоньку и незаметно, так, что им самим это понравится. Нужно только заработать авторитет, который, помогая, начнет работать сам.
Он остановился перед калиткой, уверенный в отсутствии лишних взглядов. Оглядел фасад здания и глубоко вдохнул носом, как всегда делал перед выходом на ринг.
Николай Алексеевич, выходя навстречу и улыбаясь, видел уже совсем другого человека.
В конце прошлой недели произошло значительное событие одновременно на нескольких «фронтах».
В первую очередь оно само и его будущие последствия скажутся на личном авторитете. Обязательно скажутся – к бабке не ходи. А личный авторитет в школе — это основное слагаемое успеха. Как говорится «смотри выше». На него очень значительно влияет слово. В том смысле, что если что-либо сказал, то сделать надо обязательно. Или, на худой конец, чтобы было совершенно ясно, что сделано все возможное. Если совсем по-простому, по-пацански, то «пацан сказал, пацан сделал» – очень живучая установка в юношеской среде.
Нельзя говорить и не делать. Нельзя без конца пугать словами. Скорее рано, чем поздно все вокруг поймут, что за твоими словами нет ничего, кроме бессилия.
Нельзя обещать и подводить.
Нельзя назначать время и опаздывать.
Нельзя обозвать, уличить, обвинить и не суметь публично обосновать этого.
Вот что значит «слово».
И если на первый поверхностный взгляд эти правила могут показаться не такими уж и сложными, то по факту все не так. По факту, занимая свое место совсем короткое время, Дмитрий уже столкнулся с огромным количеством «Емель»; уже забываемая поговорка «Мели Емеля, твоя неделя». Хотя это не было удивительным, но пока он не встретил ни одного учителя, да и просто школьного работника имевшего крепкое слово в сложных ситуациях.
А требовалось совсем иное. Требовалось, чтобы каждый ученик знал: «Если Дмитрий Николаевич когда-то говорил «нельзя», то это действительно «нельзя»». И понимал, почему нельзя, что очень важно. Чтобы каждый ощущал «старшего брата», который «следит за тобой».
И вот, в очередной раз заходя в мужской туалет, Дмитрий попал в облако едкого дыма. Навстречу выбежали молоденькие мальчишки – класс седьмой, не старше. Их он пропустил легко. В другое время они обязательно попали бы под подозрение – курили тут начиная класса с третьего – но не сейчас.
Заняв почти все свободное место перед кабинками, на Дмитрия смотрели одиннадцатиклассники. Пять ребят. Пять почти совершеннолетних мужчин, уже думающих «о проблеме» армии.
Четверо при его появлении моментально побросали окурки в унитазы – это нормально, иногда это нужно только поощрять. Пусть привыкают бояться, потому как в этой школе многим запросто можно ставить диагноз «совсем страх потерял». Главное, чтобы такое поведение не переросло в некую ролевую игру. Мы делаем вид, что уважаем тебя, ты делаешь вид, что гоняешь нас, когда по факту ничего не меняется. Такого допускать тоже нельзя. Они должны реально побаиваться и чувствовать, что прощены. В этот раз…
Другое дело – пятый.
– У меня есть очень хороший друг… Хотя это странное выражение – «очень хороший друг», да? – Дмитрий прошел мимо пацанов, к пятому – тот стоял подперев кафельную стену. Посмотрел в распахнутое окно, стараясь втянуть носом свежий осенний воздух, краем глаза замечая, как «пятый» щелчком послал почти целую сигарету в унитаз.
– Почему? – слабо улыбнулся «пятый».
«Нервничает – выкинул почти целую сигарету. Видно, только начал курить, когда я вошел. А так как мы очень «сурьезные» и авторитетные дальше некуда, то нам не к лицу принимать такой испуганный вид, какой приняли остальные…» – Дмитрий даже не рассуждал. Какой-то частью своего сознания просто фиксировал обрывки несущихся с бешенной скоростью мыслей. – «Но все-таки очко у нас не такое уж и железное. Чуть показали свою крутость и ну его на фиг, болтами меряться. Сигарету целую в унитаз, а на лицо доброжелательную улыбочку. Да только знаем мы ее. Это сначала она доброжелательная. А с каждым следующим разом она все больше будет становиться наглой и пренебрежительной. Нам это надо? Нам это не надо. Не говоря уж о том, что видя такое «положительный пример» остальные тоже «исправятся»».
Дмитрий с искренним сожалением отвернулся от окна. Посмотрел на неплотно прикрытую входную дверь – выбегающие пацаны виноваты, – которую обычно специально прикрывал за собой. Просто, без свидетелей курящих легче давить…
– Что за свиньи? – Проигнорировав вполне естественный встречный вопрос «пятого», Дмитрий задал еще один свой. – Ну я понимаю – курите. Мы с вами еще не пришли к консенсусу… – это слово он протянул весьма чудаковато. – Но есть же просто свиньи. Не знаете, кто? Курят и себе под ноги блюют… – Все сказанное можно было охарактеризовать как мысли вслух. Пацаны это поняли и молчали, ожидая продолжения.
– Так вот, возвращаясь к другу. Он как и ты Амиран – армянин. Хотя если судить по твоему ответу вопросом на вопрос, по тебе и не скажешь.
Тон, которым все говорилось, был дружественным. Без дураков. В отличие от смысла. Смысл давил. Загонял в угол. Потихоньку, очень незаметно.
Ребята засмеялись.
– Сам-то как думаешь? – Наконец «ответил» учитель на вопрос «Почему».
Вообще, это целое уличное искусство, уличная полемика. Так «крутить» разговор, чтобы и самому не отвечать первому и вынуждать к таким действиям своего соперника.
– Нуу… – протянул Амиран – наверное потому, что друг либо друг, либо не друг. Ну, в смысле, если хороший, то друг. А если плохой, то знакомый. Так? – Амиран явно обрадовался тому, что его поступок с сигаретой оставался проигнорированным, и улыбка стала уверенней и шире.
– Ага. Друзей у человека много быть не может. Это мое личное мнение. Хороших знакомых сколько угодно, а друзей – нет.
Его зовут Роман Назарян. «Ромян» – Дмитрий улыбнулся, вспоминая коренастого крепыша, но очень быстро его лицо стало серьезным. Даже жестким. – Он «десантник». И ты знаешь, его не в ВДВ научили за свое слово отвечать. Он говорит, что армянин по-другому не может.
Между несколькими собеседниками повисло напряженное молчание, которое ощущалось даже сквозь крики и визг доносившиеся из коридора.
Улыбаться Амиран перестал.
Выждав еще немного, нагнетая обстановку, Дмитрий смягчил тон, оставляя неизменным смысл:
– Хотя он так вот прямо мне об этом не говорил. Не было нужды в таком разговоре. Ну, просто как-то само собой я это из его поведения понял. Может ошибся?
Высокий – выше 183–х сантиметров Дмитрия – и крепкий черноволосый красавец заерзал не сходя с места. Метнул взглядом по внимательно следившим за разговором одноклассникам, по исчерченным маркером стенам. Помощи ждать не приходилось.
– Мы же с тобой разговаривали на эту тему. Ты мне тогда пообещал, что не будешь курить в здании. Было?
Амиран не сказал ничего, только сокрушительно покивал головой, рассматривая заплеванный пол.
– Ну и чего, спрашивается, обещал? Либо лоху обещал, либо сам болобол… ну, знаете, как это называется. Тут других вариантов нет. И знаешь, я не верю во второе. Хотя позже ты поймешь, что со словом, как с друзьями. Его можно либо держать независимо от того, кому ты его дал, либо оно не будет словом. Остается что? – Дмитрий ухмыльнулся, посмотрев на молчаливых свидетелей разговора. Те в свою очередь зашевелились, задвигались, несколько расслабляясь. Понять их было не трудно. Они в первый раз попадали в такую ситуацию, когда учитель разговаривал на самом настоящем «уличном языке». И при этом со всех сторон был прав. Они «нутром» чувствовали, что за такими «базарами» следует либо полная и настоящая капитуляция одной из сторон, либо драка. Чувствовали, но не понимали головой. Именно поэтому голова и не могла успокоить – учитель, мол, бить не будет.
– Остается первое. «Лох Дмитрий Николаевич». Такой же, как и все остальные. Ему можно пообещать и не сделать и ничего от этого не случится. – Фразу «ничего за это не будет» Дмитрий специально заменил на более нейтральную. Она могла подействовать на привыкшего к собственному величию Амирана, как красная тряпка на быка. Ведь он не мальчик, что ему «может быть»?! – Так? Так. Но я не в обиде. Ты меня еще не знаешь, все этим объясняется. Зайди ко мне после уроков на перемене. Будем знакомиться! – Последняя фраза была сказана очень задорно, с «учительского» высока, с подмигиванием ошарашенным пацанам. – Ладно, дуйте на урок…
Дмитрий тут же отвернулся от уходящих ребят и внимательно осмотрел плавающий в унитазе полиэтиленовый пакетик с остатками зеленой травки – тут явно не кулинар побывал со специями. Но для решения этой проблемы было еще очень рано…
С точки зрения авторитета, эта история была очень значительна. Но если уж говорилось о «нескольких фронтах», то нужно отметить хотя бы еще один. И этим вторым «фронтом» было курение само по себе – с ним тоже нужно было бороться.
Но с какой стороны на эту историю не смотри, очевидно одно – она не закончена. Тогда, в туалете, Дмитрий просто не знал, что делать с таким демонстративно наплевательским отношением к его требованию. И весь разговор помимо функции подавляющей волю, носил другую, чисто утилитарную. Ему просто требовалось время. Для принятия решения.
Потому что его не было.
Но прошел учебный день, закончились уроки. Детский поток из школьных дверей иссяк, а Амиран так и не пришел. И это тоже нормально. Не привыкли здесь ценить слово, уважать учителей. Не привыкли вообще ни к чему, что было более или менее естественно раньше. Тут даже делать вид, что учатся и учат – и то не привыкли. Логика Амирана была ясна: все что мог, мужик сделал сразу. Мог бы больше – сделал бы больше. Все остальное только словесная шелуха, которой вокруг и без того навалом.
И оставить этот случай так как есть, значило бы проиграть. Значило бы много хуже, чем просто проиграть. Этот проигрыш автоматически откатывал бы его позиции «с нуля в минус». «Типа, зачетно повыпендрулся, но все-таки слился». И если «сольешься» раз, то ко второму у них будет уже определенное ожидание, что придаст сил. Оно нужно? Нет. Поэтому историю нужно было закрывать. А учитывая непростой характер Амирана и высокое положение в школьной иерархии… Да еще то, что весь разговор им был «пережит» еще несколько раз дома перед сном, на холодную голову, с пониманием, что тебя «опустили»… Учитывая все это можно было сделать вывод, что завершение истории не обещало быть тихим и спокойным.
«Опустили»… – Дмитрий хмыкнул. А ведь именно так оно и воспринимается Амираном. Пока они не друзья, не хорошие знакомые. Они почти не знают друг друга. И подобные манипуляции любым мужчиной будут пониматься вполне определенно. Это потом, когда они все узнают нового зама поближе, поймут его суть, потом это не будет восприниматься так болезненно. А пока…
В общем, было из-за чего понервничать.
Содержание:
Первая глава: 1 часть, 2 часть, 3 часть, 4 часть, 5 часть
Вторая глава: 1 часть , 2 часть, 3 часть, перед Вами 4 часть, 5 часть.
Все в одной подборке – тут.
