Театральный художник Александр Павлович Васильев (1911-1990) в своей живописи часто обращался к обыденному миру вещей, пытаясь выразить через них своё отношение к тому или иному явлению, и вместе с тем как бы присматриваясь к предметам, раскрывая их неочевидный смысл, характер, историю, философию... Не случайно в натюрморты он включал экспонаты собственной коллекции предметов старины. Художнику нравились жанры, подразумевающие отсутствие в сюжете картины человека ("чистый" пейзаж, интерьер, натюрморт), так как они позволяют зрителю окунуться в ассоциации, будят память и воображение... Вспомним слова известного литературного героя: "Вещи могут рассказать о людях гораздо больше, чем люди о вещах" — и вглядимся внимательно в эти репродукции.
Невозможно не заметить, насколько театральна композиция обоих этих полотен: гримерный столик напоминает сцену, где играют "спектакль" предметы одежды, головные уборы, перчатки, украшения, посуда; в "Актрисе" виден даже краешек занавески, напоминающей театральный занавес. Натюрморт — как застывшая мизансцена... естественная, правдивая и выразительная. У каждой вещи-персонажа своя роль, своя "реплика", своё место в системе единого пластического образа. И никакой парадности в расстановке, напротив — максимум непринуждённости, преднамеренной "случайности" взгляда.
Самобытность мастера, который фактически всю творческую жизнь посвятил сценографии и декорационному искусству, во многом определялась тем, что его произведения в станковой живописи, были органически связаны с его работой для театра. Этим опытом обусловлены и точное ощущение структуры реальной формы, и элемент показа, некоторой демонстративности в передаче натуры, и яркая эмоциональная окраска, будто бы подсказывающая зрителю авторское отношение к изображаемым предметам. Исследователь творчества А. Васильева отмечал, что "через свою театральность Васильев пришёл к формам восприятия и демонстрации натуры, напоминающим об эпохе исторического первооткрытия действительности старыми мастерами" (Морозов А. И. "Александр Васильев. Живопись. 1984).
Мужская версия — темнее, прохладнее; женская — уютнее, лиричнее и теплее. Скорее всего, хозяйка правой гримёрной старше обитателя левой, об этом говорит размер свечи, сгоревшей заметно больше. Свеча —распространённый компонент старинных натюрмортов vanitas, символизирующий течение времени, быстроту человеческой жизни. Но сколько бы ни было лет актрисе, она явно обладает вкусом и знает толк в дамских аксессуарах: на первом плане мы видим изящный клатч на цепочке, пышный чёрный веер, кружева, а рядом с коробкой грима — прелестный бинокль, жемчужную нить... В нижнем правом углу — цветок, искусственная роза неестественно серого цвета с металлическим отблеском, будто намёк на те чувства и эмоции, которые существуют лишь на сцене, в актёрской игре, но которым зачастую нет места в реальной жизни этой женщины. Лесенкой расположились фотографии (скорее всего — самой актрисы в ролях, за исключением одной, расположенной на самом видном месте; на ней угадывается мужской полупрофиль. Муж, возлюбленный, партнёр по сцене?.. Обязательный атрибут любой гримёрки — часы. Здесь они тоже есть, но как бы полустёрты, стрелки едва различимы, будто символ того, как один спектакль незаметно перетекает в другой, одна роль сменяет другую.
В уборной такой беспорядок, что задаешься вопросом: как здесь вообще возможно что-то отыскать?! Но при кажущемся нагромождении предметов они расположены художником так, что их легко и приятно разглядывать. И безымянная актриса здесь явно как рыба в воде, ей удобно и привычно в хаосе воспоминаний, надежд, чужих реплик из пьес и собственных мыслей. Композиционно художником тщательно выверена каждая деталь, а цветовая гамма (коричневые, бежевые, песочные, бледно-лиловые и красноватые оттенки) косвенно отсылает к "розовому" периоду творчества Пикассо. Впрочем, отсылка эта весьма условна: в "Актрисе" можно при желании найти элементы самых разных стилей и направлений.
"Актёр" написан жестче, строже, живопись почти графична. Это тоже постановочный натюрморт, рифма к "Актрисе", но не её зеркальное отражение. Рюмка с недопитым коньяком, бутылка, пустой хрустальный фужер, половинка лимона, небрежно брошенная рукопись (текст роли), на которой расположились узкий фруктовый нож и карманные часики — всё это тоже говорит нам об актёрской безалаберности и легкомыслии. Нужно очень приглядеться, чтобы обнаружить на этом столике то, что нужно для дела — гримировальные краски прячутся в глубине. Зато сразу бросается в глаза пухлая книжка (дневник? стихи?) с обложкой-замком, открытки, перстни... Сложно сказать, в каком амплуа выступает актёр (светлая шляпа-канотье, белые перчатки и трость могли бы принадлежать комику, но тут же мы видим и чёрный берет с плюмажем, лёгким жанрам не свойственный). В своей профессии он точно не новичок: гримёрка давно обжита, личное в ней перемешано с рабочим (как и в жизни большинства артистов!), праздники с буднями, а правда с вымыслом. Что это, например, виднеется над позолоченной статуэткой — не крошечная ли рука какого-то фантастического существа?..
Осуждает ли художник своих невидимых героев? Ни в коем случае. Ни в одной детали нет ни сарказма, ни сатиры, ничего нравоучительного, если не считать лёгких реверансов уже упомянутой традиции vanitas. Есть только любовь к людям Театра, поэтизация их нелепого, малопонятного нам быта. Каким бы этот быт ни был бестолковым, он — живой, и в нём тоже действуют законы красоты.
