Что вы представляете, когда вам говорят про чучела животных? Зоологический музей? Жутковатое нафталиновое чучелко орла в кабинете биологии? Чокнутого уборщика-таксидермиста из сериала “Клиника”, который собирал белок и опоссумов, или любимца главных героев - чучело пса по кличке Рауди?
Маурицио Кателлан (1960, Италия)
Лично я вспоминаю лошадь под потолком Пушкинского музея, которая наделала так много шума на прошлогодней выставке “Коллекция Fondation Louis Vuitton. Избранное”.
Лошадь эта - ни что иное, как инсталляция знаменитого итальянского художника-провокатора Маурицио Кателлана, который обожает заигрывать с темой смерти и часто использует чучела как арт-объекты. Конкретно эта инсталляция называлась “Баллада о Троцком” и невероятно впечатлила посетителей музея: людям казалось, что лошадь - живая, просто накачанная большой дозой успокоительных средств. Разумеется, ГМИИ им. Пушкина опроверг все эти слухи, но ощущение (хоть и ложное) живого, тяжелого и в то же время грациозного тела прямо над головой, определенно интригует и пугает. Никакого нафталина: сплошное новаторство.
Кателлан - самоучка, у него нет художественного образования. Зато много практики, причем из самых разных областей: он был и поваром, и садовником, и даже донором в банке спермы. Приземленное, простое, бытовое отношение к жизни, мне кажется, находит отражение в том, что делает шестидесятилетний художник. Посмотрите на этих лошадей, с головой утонувших в массиве бетонной стены выставочного пространства. Название этой инсталляции - простое и без перевода понятное слово “Kaputt”.
О чем вы думаете, глядя на лошадиные хвосты? Вот за что я люблю и одновременно ненавижу современное искусство: несмотря на базовую интерпретацию от самого художника (если таковая имеется), мы можем выдумать массу своих собственных, в надежде, что хоть одна из них действительно отзовётся.
У сидящего осла вообще нет названия, зато есть какая-то проникновенная, трогательная, эмпатичная нотка, которая не дает отвернуться и заставляет смотреть животному прямо в глаза.
Маурицио Кателлана нередко называют жестоким художником, ведь чучела, как одни из самых открытых и откровенных символов смерти - не самый очевидный и самый нелицеприятный выбор для самовыражения. Однако сам Кателлан говорит, что он не жесток: жесток мир вокруг него, а он лишь отражает этот мир - и не более того.
“Я никогда не сделал ничего более провокативного и жестокого, чем то, что я вижу каждый день вокруг. Я - всего лишь губка. Или репродуктор”.
А это белка, которая покончила с собой. Искусствоведы видят здесь “зелёную” составляющую, поскольку белка представлена существом глубоко чувствующим и переживающим, заслуживающим сострадание бессердечного человечества. А мне кажется, что эта белка - отражение всей человеческой жизни: мы настолько устали от серости вокруг и от самих себя, вечно бегущих вперед и назад в поисках орешков, что даже стопка чего-то спиртного не спасает от вселенской тоски. Мы и есть те самые белки, даже если нас заботливо вынуть из колеса, поставить на ноги и пинком под пушистые хвосты пустить покорять необъятные просторы Вселенной.
Дэмьен Хёрст (1965, Великобритания)
Если Кателлан запечатлел смерть в вечности (насколько позволяют чучела), то Дэмьен Хёрст позволил смерти делать своё дело. Они с Кателланом почти ровесники, однако разница в подходах к теме вечности, жизни и смерти ставят их на абсолютно разные планки.
Корова и телёнок в формальдегиде - одна из самых пронзительных скульптур Хёрста. Если отбросить смесь отвращения и удивления при первом взгляде на выставочное пространство - то одинокие фигуры мамы и ребёнка, отделенные друг от друга толщей жидкости и стекла, становятся понятны и близки.
“Мать и дитя” еще вызывают сочувствие. А вот коровья голова, личинка и муха под мухобойкой в вольере - это что-то за гранью приличия, правда? Однако даже здесь у вас наверняка зарождаются какие-то собственные ощущения и мысли. Сам Хёрст, кстати, толком не мог объяснить, что и зачем он натворил, однако очень точно описал всю суть современного искусства вот этой фразой:
“Помню, мы сидели как-то с Гэри Хьюмом, когда я работал над этой инсталляцией, он спросил: «Над чем ты сейчас работаешь?» Я ответил: «Ну, у меня есть стеклянная коробка, голова коровы, черви и мухи. Осталось найти мухобойку, которая всех их прикончит». Он посмотрел на меня, словно на сумасшедшего. А я подумал: «Отлично. Это отличный способ объяснить это, как нечто бредовое – просто объясняешь кому-то так, чтобы у них уже сложилось мнение. И это при том, что они понятия не имеют, что это на самом деле такое, так что они не могут быть готовы к тому, что увидят”.
Об этой акуле я уже писала в своей подборке самых странных произведений искусства в мире.
Однако она так четко и красиво вписывается в концепцию искусства “от Хёрста”. Сначала акула в формальдегиде была воплощением чего-то вечного, однако затем даже консервирующий раствор не мог справляться с процессами разложения. Вздутый и сморщенный труп акулы, выставленный на всеобщее обозрение - это одно из самых острых и ярких олицетворений жизни и смерти в наше время.
Ян Фабр (1958, Бельгия)
Как и Кателлан, Фабр наделал много шума в российском арт-пространстве, когда в 2016 году приехал в Петербургский Эрмитаж с выставкой “Рыцарь отчаяния — воин красоты”. Однако этот художник не отделяет себя от классики, а наоборот: благодарит ее за свое вдохновение и даже пытается сопоставить классику и современность. Под выставку отдали залы Ван Дейка и Рубенса, Снейдерса и Йорданса. Классические полотна соседствовали с чучелами зверей, причудливо развешанных и расставленных в залах. Фабр видит в этом новое прочтение явления Vanitas, распространенного в натюрмортной живописи семнадцатого столетия. Вновь разговоры о жизни и смерти, вечности и бесконечности времени иллюстрируются чучелами животных и даже крылышками жуков, которые, словно драгоценные камни, украшали потолки и стены Эрмитажа.
Здесь чучела - не про живодерство и жестокость, а про жизнь и наше собственное восприятие жизни. Ведь то, что мы ощущаем при взгляде на холодные и одновременно живые, яркие, мягкие и податливые фигурки зверей и птиц, больше говорит о нас, чем о самих инсталляциях и его создателе. Боимся ли мы смерти или отвергаем ее, знаем ли, что ждёт нас в конце или даже думать не хотим о том, что он когда-либо настанет. Это всё о нас и наших интерпретациях всего сущего: отличный повод покопаться в себе и разобраться в чувствах.
Какие эмоции вызывают у вас эти инсталляции и скульптуры? Делитесь в комментариях.
