Павел Селезнев, первый замдекана факультета социальных наук и массовых коммуникаций Финансового университета при Правительстве РФ о вероятности деноминации в России и о том, кто выиграет от ее проведения.
– Руководитель информационно-аналитического центра «Альпари» Александр Разуваев предложил провести деноминацию рубля. С этой же идеей он уже выступал в августе 2018 года. Тогда это прошло почти незаметно. Зачем же инициатива была буквально «вброшена» сейчас? И почему именно сейчас предложение вызвало много шума, причем оно получило нелицеприятные оценки и главы Банка России Эльвиры Набиуллиной, и спикера Совета Федерации Валентины Матвиенко?
– Это связано с тем, что экономика государства в ее нынешнем состоянии, особенно после периода вынужденного карантина из-за коронавируса и сильнейшей просадки за 2–2,5 месяца, напоминает оголенный провод. Если раньше какие-то сигналы оставались без особого отклика, то теперь любой искры может быть достаточно.
С другой стороны – каждый пытается привлечь к себе внимание, извините за жаргон, «словить любым способом хайп», чтобы напомнить о себе, напомнить о компании, которую он представляет, напомнить о бизнесе, который ведет. Это первое. Очень важно понимать суть глубинных процессов, которые происходят в экономике и политике. Причем процессов не только в России, но и в мире.
Уместно вспомнить, что «политика есть концентрированное выражение экономики». Тенденции, которые мы сейчас наблюдаем: за период пандемии, то есть по сути за последние два месяца, число долларовых миллиардеров в России увеличилось с 99 до 101 человека, а их совокупное состояние выросло на 62 миллиарда долларов – с 392 миллиардов долларов до 454 миллиардов долларов [данные Forbes от 26 мая 2020 года. – Прим. ред.]. Схожая тенденция и за рубежом – стоимость компаний типа Amazon тоже побила все рекорды. То есть продолжается устойчивый тренд на то, что богатые становятся еще богаче, а бедные еще беднее. Значит, происходит размывание среднего класса. И процесс этот будет продолжаться, люди будут беднеть. А богатые привыкли перекладывать свои ошибки, которые допускают, именно на бедных. Естественно, это вопрос управления, вопрос власти. То есть складывается тенденция ужесточения контроля за любым движением денежных средств.
Почему это происходит? Государство хочет контролировать всех и вся. И выпадающие доходы, возникшие в ходе кризисной ситуации, должны быть на кого-то переложены, должны быть изысканы источники их покрытия.
Помимо этого, у нас происходит девальвация. Другое дело, что этот процесс не лавинообразный, а поступательно-последовательный. Постепенный. Поэтому для нас он вроде и незаметен. Ну, это подобно тому, как «чужие дети быстро растут, а собственных мы не замечаем». Здесь то же самое. Лишь по прошествии времени, сравнивая реальную покупательную способность, мы можем понять, что на самом деле стоимость нашей национальной валюты по отношению к доллару или евро на протяжении всего периода, именуемого «современной российской историей», только падала. И продолжает падать. И здесь крайне мало верится словам Германа Грефа о том, что к концу нынешнего года доллар будет стоить 60 или 65 рублей. Подчеркну: при нынешней экономической модели, которая у нас реализуется, это невозможно. Это нечто из разряда фантастики.
Теперь о деноминации. Я считаю, что на сегодняшний день у нас никаких объективных, серьезных, весомых и обоснованных причин проведения деноминации просто-напросто нет.
– Но вот господин Разуваев ссылается на критический рост денежной массы.
– Понимаете, человеческое внимание вылавливает из контекста какие-то краткосрочные вещи. При этом забывает, что было ранее. Если послушать ряд экспертов-экономистов, на самом деле статусных и авторитетных, получается, что наша экономика испытывает огромную нехватку и недостаток денежных средств и денежной массы. Поэтому, может быть, с точки зрения нашей истории это и рекордный рост, но тем не менее объем еще недостаточный для экономики. Переизбытка нет! Продолжает оставаться некий дефицит.
– На ваш взгляд, у деноминации больше минусов или плюсов?
– Минусов будет явно больше, потому что подобные действия и вызывали, и вызывают в нашей стране панику и шок у населения. Это будет воспринято, как очередная утрата доверия действующей власти, неспособность власти контролировать и сдерживать ситуацию. А это может привести к воистину неконтролируемым последствиям с точки зрения поведения населения.
Те, кто пережил деноминацию и дефолт 1998 года, прекрасно помнят, как они в одночасье потеряли все, а потому народ побежит массово забирать деньги из банков, переводить их в валюту, может быть, покупать золото, кто-то более искушенный – ценные бумаги. Но для экономики это будет крайне отрицательный эффект. Любая утрата доверия влечет за собой ослабление экономики. Поэтому и Эльвира Набиуллина, и Валентина Матвиенко занимают такую позицию: «Ну что вы, это маловероятно. Это невозможно. Никаких таких планов у нас нет». Но мы в то же время понимаем, что когда говорят «планов нет», все происходит с точностью до наоборот.
– То есть все сплошные минусы.
– Я считаю, что в любой ситуации, какой бы негативной она ни была, надо искать плюсы. Но я бы даже не стал сейчас утруждаться их формулировать по одной простой причине: доводить до нее не надо. Это все равно что преднамеренно совершить какую-то оплошность или глупость, а потом пытаться ее объяснить либо обосновать. Хотя всем понятно, что до глупости не надо было доводить.
Центральный банк, наоборот, должен занять активную роль в стимулировании развития российской экономики именно как мегарегулятор. И концентрироваться не только и не столько на таргетировании инфляции, сколько на обеспечении создания механизмов, обеспечивающих экономический рост.
