Кафе располагалось в популярном месте. Рядом университет, к нам валили толпы студентов, много иностранцев. На всех трех собеседованиях, где мне задавали разные глупые вопросы, никто не удосужился предупредить: тебе нужно будет общаться с посетителями на английском, знаешь ли ты этот язык? А я его не знаю, не знаю.
Когда впервые увидела, как к соседней кассе подошли англоговорящие и чего-то там заказывают, я оцепенела. А если сейчас подойдут ко мне? Мимо проходила наша менеджер.
- Я не знаю английского… - прошептала я ей убито.
- И что?
- А.. как с ними общаться?
- Да как-нибудь! – и быстро пошла куда-то.
У нее много дел, еще заниматься такими пустяками.
Рядом со мной стояла девушка-кассир и чесала на английском, как на родном. К ней подошли американцы в мятых рубашках. Здоровые такие парни, но одежду свою они не гладят. Видно, что вытащили рубашку из машинки, бросили на сушилку, с неделю она еще повалялась в куче белья, приобретя характерные заломы, а сегодня о ней вспомнили, достали и надели. Такое у них было всё: рубашки, футболки, кофты и штаны.
Но это молодые американцы, сорокалетние выглядят совсем по-другому. Если видите в толпе зашморганного мужичонку, похожего то ли на электрика, то ли на водопроводчика, - одним словом, на человека, трудом праведным добывающего свой хлеб, - это американец. Он стоит, понурившись, смотрит безнадежно. Обратишься к нему – улыбнется несчастно, как будто ты ему копеечку подал. Так и хочется прижать его к груди и сказать «все будет хорошо, все наладится». У них черные курточки, серые штаны и помятые лица. Это не та помятость, которая бывает у наших мужиков после пьянки, и которая проходит через день-два, нет – это помятость от грустных мыслей и тяжелой судьбы, и она навсегда. Обветренная, неухоженная кожа, и даже у худых какое-то обвисшее лицо, как будто мясу тяжело держаться на костях черепа. Иметь с американцами дело легко – они всегда всем довольны, готовы подождать, прекрасно знают русский, хорошо ориентируются в ассортименте кафе и сами подсказывают мне некоторые блюда и напитки.
Ко мне часто подходил один итальянец – юноша с пухлыми розовыми губами. Глаза его, чистые, голубые, смотрели так нежно, как будто я его любимая. Прекрасный белокожий блондин. Не знает русского, да это и не нужно, мы объясняемся взглядами. С невыразимой грацией он говорит всегда одно и то же: «Латтэ стандарт, круассан стандарт», - это значит, ему надо налить кофе-латте 0,5 л. без всяких добавок и дать обычный круассан без начинки. Пока я собираю ему заказ, он достает из сумочки бледно-розовую помаду и подкрашивает губы. Такие губы, наверное, были у самой Венеры, а может, и у нее не было таких. Юноша берет кофе, улыбается, говорит: «Спа-си-бо», но не сразу уходит, а еще немного смотрит мне в глаза, как будто хочет остановить это прекрасное мгновенье.
Французы были с иголочки. Ни тени небрежности: галстук, костюм, шляпа, пальто. Аккуратно подстриженная бородка или усы. Впрочем, мне встречались лишь пожилые, возможно, это их черта. Любезны, милы, делают комплименты. Улыбаются, но не как американцы, а как будто любуются тобой, собой, едой, обстановкой в кафе, да и всем миром.
Если у меня и были трудности в этом кафе, то не с иностранцами. Только не с ними. И не было ни малейшей проблемы в том, что я не знаю английского. Они, казалось, сами рады этому, и готовы стоять, объясняться жестами и взглядами. С ними действительно можно общаться «как-нибудь», они такие милашки!
