Роль культуры в середине XIX в. понимали гораздо лучше, чем теперь. Обычно культурное развитие шло поэтапно: сначала распространялась высокая культура в среде аристократии, потом её трансформировали в национальную и спускали вниз. Задача России чрезвычайно упрощалась тем, что нужно было повышать её практически с нуля. Причём культуру сразу конструировали для всех слоёв населения и сразу – национальную. Николай I, например, понимая роль бумаг недостаточной, занимался цензурой лично (национально ориентированных цензоров ещё не было). Показательно его отношение к Гоголю, особенно в свете традиционной историографии, где Николай рисуется чёрными красками, а Гоголь – лебедь.
В 19 лет Гоголь приезжает из своей тмутаракани в Петербург, где из него мгновенно вышибли провинциальность захолустного ганца, едва не оформившуюся подражанием третьесортному сочинителю. Он быстро входит в круг Жуковского – главного конструктора новой русской национальной культуры (главного – после архитекторов А и Н Первых, конечно). Его произведения появляются в изданиях Свиньина и Дельвига. Он представлен Пушкину, как представителю культурного истеблишмента нового государства. В 25 лет безобразно образованный неуч занимает место адъюнкта по кафедре истории Петербургского университета. Его пьесам предоставлены лучшие сцены. Он финансируется самим императором. «Попёрло!» За что такое счастье?
А вот за что.
Гоголь закончил Нежинский лицей (в то время официально – гимназия с особым статусом), что было определённым знаком качества. Даже Царскосельский, на виду у монархов, образование давал весьма неровное, малороссийский же аналог – ещё хуже. Нужны лицеи были прежде всего – для воспитания новой национальной элиты с отрочества. С этой задачей справлялись и на периферии. Выпускниками не разбрасывались, правильно воспитанных молодых людей не хватало. Гоголю дорога была открыта не столько по протекциям (куда ж без них, конечно), сколько по бумагам. Талантливого националиста закономерно взял под крыло сам император. У дураков такое спонсорство вызывает удивление: где царь и где залётная птица? Но все лицеисты были наперечёт. Именно Николай задавал уровень госзаказа, ставя на высокую культуру. Он лично направлял Гоголя от местечковых жаргонизмов к изысканному слогу, полагая, что просторечные ругательства понижают планку.
А кто его издатели? Дельвиг тоже лицеист пушкинского розлива, только рангом выше, и тут всё понятно без лишних слов. Относительно же Свиньина, окончившего в долицейскую эпоху Благородный пансион при Московском Университете можно говорить как о националисте-самоучке, со всеми признаками комического перебора: у человека на руках 25, а он просит сдать ещё. Но в то время критерии попадания в "десятку" национализма не имели стандартов, поэтому у всех передовых наций можно встретить исторические перегибы с пустопорожними шекспирами и кулибинщиной (национализм был передовой технологией и имел высшую пробу государственного, даже имперского, а не фальшивого этнического). При этом Свиньин не только писал о кулибиных, но и был кулибиным сам.
Выпускников пансиона часто определяли в архив Коллегии иностранных дел, там можно было ничего не делать. Но человек этой обычной синекурой не воспользовался, а сделал карьеру на поприще одного из первых национальных администраторов. Интересным эпизодом является его пребывание в Америке, откуда он в 1813 привёз генерала Моро (убитого в первом же сражении) и где издал мимоходом свою собственную первую книгу. Входил в славную когорту Жуковского.
А Гоголь...
Драматург сам не понимал предназначавшейся ему роли, на которую ему намекали, давая поучительствавать в институте с характерным названием «Патриотический». Он рвался профессором в Киев, где сиял бы, конечно «сверхновой», но провинциального масштаба. По уровню образования на профессора он не тянул даже в Киев, а по уровню таланта был необходим в первоклассной императорской сборной. Не разумом, но художественным чутьём Гоголь прочувствовал, «как нужно». Хохоча над «Ревизором», Николай определил ему линию полузащитника национального государства.