Многие думают, что лицеи – это просто элитные учебные заведения. Это не так.
Считается, что Александр затеял грандиозную образовательную программу, куда входили и лицеи, по веянию времени. Но стоила программа огромных денег. А ведь шла мировая война.
Когда историк объясняет что-то "веянием времени", значит, он скрывает непонимание сути дела.
Ещё до Венского конгресса внимательным игрокам стало совершенно ясно, что Александр стремительно возводит государство нового типа, которое должно было администрироваться новейшей генерацией чиновников, уже проходящих обучение и недавно закончивших его. Но если бы только речь шла об администрации, это было бы ещё полбеды. Штука в том, что Александр смотрел шире: он строил ВСЮ национальную элиту, из которой можно было вылепить чиновника, учёного или поэта.
Лицеи только для этого и создавались. Взять ещё подростка с несформировавшимися взглядами и системой ценностей и воспитать его в духе нового национального государства. Это, а вовсе не образование, которое можно было получить и другими способами, было главным. Потому лицеисты и жили на полуказарменном положении, потому первый (главный) лицей и торчал под боком у царя, осуществлявшего личный надзор за будущими... не только государственными идеологами и министрами, а новой национальной (интеллектуальной) элитой: издателями, писателями, публицистами и... мечтой Александра – национальной оппозицией.
То есть оппозицией национально ориентированной: на постепенные преобразования в родной стране, и воспитание через культуру, а не на цареубийство. Оппозиция – это не азиатские головорезы Пестель и Каховский, а лицеисты Гоголь и генерал Салтыков (-Щедрин). Гоголь представлял франко-итальянский стиль, Салтыков – нахрапистый памфлетичный английский. Пушкин – француз. Выбирай – не хочу.
Пушкин, Дельвиг или Салтыков (или Гоголь) были не исключением из правила, это и было правило. Потому юный Пушкин и попал в новый высший национальный клуб «Арзамас»: таких целенаправленно искали и культивировали, предоставляли протекцию, т. е. защиту.
Вторая задача лицеев – дать максимально широкое образование (там не было разделения на факультеты), которое могло позволить широко мыслящим выпускникам действовать на любых верхних этажах администрации и государственного строительства, а также трансформировать французскую высокую культуру в русскую.
В университеты же поступали более зрелые юнцы, с правильным национальным воспитанием которых уже опоздали, хотя, при Московском существовал подфак: Университетский Пансион (он был устроен раньше лицея и без идеологии, статус его был весьма высок, но характерно, что в 1826 руководство отправили учиться лицейским порядкам воспитания; не вышло, – и статус понизили до гимназии). Университеты давали возможность заполнять средние уровни управления, люди, окончившие их, могли не отличаться гиперлояльностью и даже не понимать сути и задач национального государства, в таком случае их ждала карьера уровня полковника/ коллежского советника, часто преподавательская, литературная или учёная деятельность.
Но отсутствие образования отныне практически закрывало карьерные двери.
Показательна история Ришельевского лицея. С такой инициативой выступал ещё сам дюк. Но Александр лицей не разрешил. Почему? А зачем было воспитывать будущую элиту в духе французского национального государства? Французскую культуру мы уважаем, но задачи-то ставились совсем другие. Зато лицей был создан после разгрома Франции и реэмиграции туда Ришелье.
Для важных нацменьшинств имелись отдельные воспитательно-культурные кластеры. В случае немцев это были Рижский лицей (ещё с 1733 г.) и Дерптский Университет, а для поляков завели Кременецкий лицей и Виленский университет. Как и следовало ожидать, немцы легко воспитывались в лояльных России подданных и быстро интегрировались в новое государство, занимая верхние культурно-административные этажи национальной иерархии. Процесс проходил до такой степени гладко, что нужда в агитации за новую родину попросту отпала, и лицей стал ординарной гимназией с 1804 г. Поляки (с подачи Александра) использовали свои центры тоже для строительства новой национальной элиты, только – польского государства. Т. к. польского государства (с подачи Александра же) не сложилось, кластер упразднили.
Тут важно отметить, что труднее всех воспитывать в духе национального государства было русских (татарских и т. п.) отчасти из-за того, что их приходилось перевоспитывать после недавно придуманной екатерининскими миллерами (её как раз лакировал Карамзин) реликтовой боярско-дворянской вольницы, «древних рюриков», татаро-монгольщины (не могли толком определиться) и прочей дребедени. Александр боролся с этим жёстко. При нём-то, конечно, как при бабушке, но обязательную 12-летнюю службу дворян (не достигших офицерского чина) ввёл: чего-то в ответ пикнули – и замолчали: мировая война идёт, господа, всеобщая мобилизация. Проблема в том, что для экспансии екатерининская версия истории «на все 4 стороны» была так же необходима, как и александровское национальное государство. Некоторая часть готовившейся новой элиты от когнитивного диссонанса «поплыла» в стиле Петрашевского, и в русло вернулись не все.
Даже Пушкин, например, долго не мог влезть в мейнстрим и всё взбрыкивал про подписи 4-х пушкиных под актом избрания Романовых. Интеллектуалу было непонятно, почему от него требуют раздвоиться. Похоже, самому умному человеку в России всё разъяснил лично Николай (надо уметь, душечка, смотреть сразу на две стороны, будьте, как наш орёл) при коронационной встрече в Москве, где короновали обоих. После чего поэт симбиотически встроился в систему и стал нашим всем (тут важно не перепутать: главное слово "нашим", а не "всем"). При этом, не перестав быть «их» – древней аристократии, равного с царями рода... Кто такой Пушкин, Александру было понятно, в общем, сразу. Воспитанием (лицей для будущей национальной элиты), манерами (мот, бретёр, картёжник, волокита), легендарным происхождением (высший род при Рюриках, голосовавших за Романова, плюс король Африки), связями в высших кругах – он напоминал лучших представителей культурной элиты Европы.
Оба брата Первых, понимая, с кем имеют дело, опекали его, как могли, окружая людьми более-менее вменяемыми, и то, что Пушкин прожил такую долгую жизнь, заслуга, прежде всего, монаршья. Александру неловко было, конечно, самому идти на уступки хамоватому тёзке, но Николай быстро возвёл поэта в придворные и государственные чиновники, что Пушкина обижало: но не фактом службы, а недостаточностью ранга. Нет сомнений, что, проживи Пушкин дольше, быть бы ему и членом Государственного Совета (удачной параллельной биографией можно считать Мериме). Пушкин брыкался и службу пытался оставить, Николаю же новая национальная администрация без главного национального литератора казалась неполной; после короткой размолвки, Пушкин остался.
На первых порах родовитость элиты была весьма желательна, но лет через 20 положение изменилось. О счастье Гоголя: https://zen.yandex.ru/media/id/5e4ce16992b8200f2f56f89d/gogol-otkuda-takoe-schaste-5e985a1cbf66ff45ef793dbc
О счастье Салтыкова-Щедрина как-нибудь отдельно. Истории эти лучше многих других иллюстрирует ясность и последовательность александровского плана.
Итог лицеев: https://zen.yandex.ru/media/id/5e4ce16992b8200f2f56f89d/nacionalnyi-proekt-xix-veka-5ea6d51af8f6467e3250f4a1