В начале 1840-х во Франции вышла книга маркиза Де Кюстина, немедленно ставшая бестселлером: «Россия в 1839 году». Там приводится такая история. Маркиз путешествовал на ярмарку в Нижний Новгород, куда его сопровождал фельдъегерь, в котором Кюстин подозревал шпиона. В Нижнем как-то раз француз захотел приватно посплетничать с местным купцом (по-французски). Далее, не грех процитировать, опуская кое-что несущественное.
«Садясь в эту коляску вместе с купцом и с его братом, я велел фельдъегерю следовать за мною. Тот, не колеблясь, не спрашивая позволения, решительно вскочил в экипаж и с поразительною самоуверенностью уселся рядом с братом г-на ***... Опасаясь, что ехать бок о бок с курьером будет зазорно для моих любезных провожатых, я счёл своим долгом ссадить этого человека и очень мягко предложил ему залезть на передок, рядом с кучером.
— Не буду я этого делать, — отвечал мне фельдъегерь с невозмутимым хладнокровием.
— Почему вы не слушаетесь? — спросил я ещё спокойнее, зная, что, общаясь с этою полувосточною нацией, следует для поддержания своего авторитета никому не уступать в бесстрастии.
Мы разговаривали по-немецки.
— Мне это было бы неприлично, — ответил мне русский всё тем же тоном.
— Что значит неприлично? — спросил я. — Разве это не то место, которое вы занимали с самого нашего отъезда из Москвы?
— Да, сударь, это моё место в дороге, на прогулке же я должен сидеть внутри. Я ведь ношу мундир.
Мундир его, описанный мною в другом месте, — просто-напросто одежда почтового рассыльного.
— Я, сударь, ношу мундир, у меня есть чин; я не лакей, я слуга императора.
— Мне мало дела до того, кто вы такой; да я и не говорил, что вы лакей.
— Я бы так выглядел, если б сел на это место во время прогулки по городу. Я служу уже не первый год, в награду за примерное поведение мне обещают дворянство; и я хочу получить его, у меня есть своё честолюбие.
Меня ужаснуло такое смешение наших старинных аристократических понятий с новейшим тщеславием, которое недоверчивый деспот внушает болезненно завистливым простолюдинам...»
Ну, чиновник молча вылез и с достоинством вернулся в дом. Что, кстати, явилось лучшим доказательством того, что он не шпион, поскольку настоящий соглядатай любым способом остался бы подслушать, если уж невозможно подглядеть. Заносчивый дворянин, используя аристократический админресурс, решил при случае «настучать» на простолюдина нижегородскому губернатору. А пока:
«...Хотел бы я описать вам его тонкую талию, ухоженное платье — ухоженное не затем, чтобы иметь лучший вид, но в качестве знака, показывающего, что человек достиг почтенного положения в обществе... весь характер этого глупца, живущего в стране, где глупость отнюдь небезобидна, как у нас, ибо в России она всегда пробьёт себе путь, если только призовёт на помощь угодливость...»
Курьер-метросексуал, пылящий с кучером, сохраняет достоинство и вид приличного человека, твёрдо знает свои обязанности – и права, и эта центральная асимметрия ("из холуёв, а чистенький, суккин сын!") бесит либерального титулованного дворянина, прикатившего из кососимметричной монархической экс-республики. Угодливости тут, как ясно видно, ни из чего не следует, что же до глупости, то кто тут глуп? Мелкий служащий – не дворянин – уже владеет минимум двумя иностранными языками.
«Меня этот человек пугает, словно некое чудовище; он порождение двух политических сил, внешне совершенно противоположных, но на деле во многом близких и в сочетании своём особенно ужасных, — деспотизма и революции!! ...всякий раз мне думается, что это приставленный ко мне шпион-провожатый, с которым считается даже сам нижегородский губернатор; при мысли этой мне хочется взять почтовых лошадей и бежать прочь из России, не останавливаясь до самой границы. Могущественный нижегородский губернатор не осмелился принудить самолюбивого курьера сесть на передок моей коляски; в ответ на жалобу мою этот важный и могущественный чиновник, представляющий здесь верховную власть, лишь посоветовал мне быть терпеливым!! Так кто же обладает силою в подобном государстве?»
Губернатор Бутурлин, высший аристократ, богач и обладатель одного из главных чинов империи, не внимает незаконной просьбе проходимца, всюду ратующего за закон, покуда дело не касается его самого. Простой курьер хорошо образован и дорожит честью своего состояния – уж какое оно у него есть, – что вызывает у маркиза сначала оторопь, а после и страх. Этот страх рождён непониманием, в какой среде он очутился, а очутился он в состоянии России после административной революции, проведённой деспотизмом власти.
Маркиз не понял, что так работает мировая новинка: национальная администрация нового национального государства. Зато это хорошо поняли умные и влиятельные читатели его книги. Национальная административная революция испугала всех, против неё бессильны были МИД, ложи и демагогия 1848 года (бестолковая «молодая Европа»). Поэтому, пока разрабатывалось и тестировалось противоядие (социалистические движения), провели контрудар. В 1853 году Россия столкнулась со стеной, похожей на ту, с которой столкнулась Франция после ВФР (по сути – мировая война). Союзников не осталось и остаться не могло – быстро растущая, модернизирующаяся, образовывающая все слои населения и избавляющаяся от социальных предрассудков Россия представляла собой гигантскую угрозу старому мировому порядку самим своим новым внутренним устройством. После евроремонта 1856 г. Россия была выдворена со второго места и никогда более на него не возвращалась.
Однако новое государство уже существовало.
В Вене победитель Александр имел страну в числе лидеров великих держав – страну первого ранга, но при государстве второго класса. Александр пожертвовал фигурой (собой) для сохранения позиции.
Александр II получил упавшую на ступеньку страну второго ранга, но при этом – первоклассное государство. Произошёл размен позиции на инициативу. Он и его наследники в полной мере использовали её для дальнейших реформ и экспансии.
Вот несколько иллюстраций, как работала администрация на разных стадиях её развития.
Первая обкатка произошла во время войны с Турцией 1828 – 29, когда вместе с военными по занятым землям двигалась бета-версия гражданской администрации. Отчасти, это была калька с наполеоновской египетской команды: в её состав входили этнографы, археографы, картографы, океанографы, художники (все специалисты – двойного назначения). В конечном счёте, после подписания Адрианопольского мира чиновники уселись в Константинополе, и русское посольство, битком набитое администраторами всех уровней, по сути, заменило собой Диван. Все внутренние и внешние вопросы поверженной Турции решались там; говорили, что на время город превратился в третью, южную столицу России. Достаточно заметить, что количество языков, родных для сотрудников миссии составляло двадцать два. Постоянно сталкивавшиеся с этими роботами европейские дипломаты даже плохо понимали, с чем имеют дело. Непонимание порождало деКюстиновский ужас. Из Константинополя фельдъегерю две недели пути. А всё делалось – уже тогда – машинным способом. Конвейер. Поняли в 1833.
Проблемой 1833 – 40 было то, что в стране была ещё слабая коммерция. Эксклюзивные позиции в Восточном Средиземноморье, обретённые полномасштабным союзом с султаном (изначально против египетского сепаратиста Мухаммеда Али), со всей атрибутикой, включавшей молниеносный десант на Босфоре, – не были использованы почти полным бездействием русского бизнеса.
После реформ Александра II эту ошибку не повторили. Успешную технологию переняли в длительном процессе присоединения Средней Азии, куда, помимо чиновников немедленно выдвигались коммерсанты. Не более, чем в два года все английские поставки заменялись русскими, даже, если страной происхождения товара была Англия.
Персию разделили на сферы влияния в 1907. К тому времени механизм был так отработан, что его не замечали. Штука в том, что раздел сфер влияния – это английский метод, и англичане владели им с детства. Такой технологии у русских не имелось, с какого конца за это браться не знали. Поэтому пока англичане изгалялись, осуществляя трёхэтажные финты (сочиняли конституцию и парламент, провоцировали бунты и ставили малолетнего наследника при своём регенте) русские хлопали ушами, а потом плюнули и за год уработали свой Северный Иран в Воронежскую губернию. «Открой личико, Гюльчатай».
Всё же, несмотря на препоны, дело было сделано, и национальное государство создано в полной силе. Александр I прекрасно понимал истинную причину войны против Наполеона (сам воевал): Наполеон создавал государство нового типа и тоже – с новым типом администрирования. Против него не было бы противоядия. Но не успел – не дали. Сам Александр был в числе не давших. И сознавал, что так поступят и с его домом, как только осознают угрозу. Но на выращивание национальной элиты нужно время: выскочками национальную элиту не напихаешь. И одного поколения властителя для этого недостаточно. Переворот в обход Константина был необходим для того, чтобы у Николая оказалось достаточно времени закончить начатое и не дать повода подвергнуться внешней скоординированной атаке. Трагедия была в том, что сам Александр закончить дела не мог: ему и без того в Вене чуть не объявили войну. Ценой колоссальных усилий и манипулирования ему удавалось удерживать ситуацию условно-стабильной. Абсолютный кризис наступил в Восточном вопросе. (А совсем капец – в Дальневосточном.)
Ну и процитирую Набокова-отца, одного из февралят. Путчисту можно доверять, так как восторженный дурак писал совершенно о другом и проболтался, не понимая сути дела. (Проболтался очень коряво: всё же не сын-Владимир, но тут уж пардон.)
«...ещё в 1905 году, на первом, после 17 октября, съезде земских и городских деятелей был поставлен вопрос о коренном обновлении всей местной администрации (главным образом, конечно, губернаторов), причём выставлялось соображение, что от слуг абсолютизма нельзя ожидать ни готовности, ни умения служить новому строю, – что они будут... проявлять к нему то отношение, которое на современном революционном жаргоне получило название "саботажа". Я тогда выступал против этого предположения. Я указывал, что едва ли в нашем распоряжении имеется достаточное количество подготовленных идейных работников, способных немедленно впрячься в сложную государственную машину, – с другой же стороны, шутливо напоминая известное изречение Кукольника "прикажет государь, могу быть акушером", я доказывал, что от местных администраторов (в их большинстве, конечно) не приходится ожидать той стойкости убеждений и глубины приверженности старым началам, того упорства, которые устояли бы против властного mot d'ordre'a, данного сверху... Главным основанием неприемлемости старых администраторов выставлялась не их техническая неподготовленность (много ли у нас вообще технически подготовленных людей?), а их внутреннее отношение, их настроение... Я хотел сказать – и думаю теперь, – что огромное большинство бюрократии нисколько не заражено стремлением быть plus royaliste gue le roi {более роялистом, чем король (фр.).} – оно охотно бы признало fait accompli {свершившийся факт (фр.).}, подчинилось бы новому порядку и никаким "саботажем" не стало бы заниматься... Временное правительство [уже в 1917] поступило, как известно, иначе. Одним из первых и одним из самых неудачных его актов была знаменитая телеграмма кн. Львова от 5 марта, отправленная всем председателям губернских земских управ: "...Временное правительство признало необходимым устранить губернатора и вице-губернатора от исполнения обязанностей", причём управление губернией временно возлагалось на председателя губернской управы в качестве губернского комиссара Временного правительства».
То есть так: была у национального государства лояльная национальная бюрократия. Но слишком качественно люди работали. Революционеры и шпионы первым делом пустили под нож систему управления. Комиссары-то, они, вон откуда... Не из Октября-17. Но даже не из Февраля. Они из революции типа «а ля франс». Вопрос, кем и зачем она делалась, совершенно отпадает. Как говорится, всё с вами ясно, камрады.
Интересно, что в годы, когда Россия укрепляла национальную бюрократию, в Америке шёл обратный процесс. Ввёл его радикально авторитарный демократ Джексон, систему «ротации» федеральных чиновников назвали «дележом добычи». (С тех самых пор в демократиях чистки называли ротацией, словечко крутится в лексиконе и сегодня.) Принцип укоренился до самого конца XIX века, когда систему национальной администрации переняли США. Россия утратила свою систему в период 1905 – 17 под внешними ударами (объявленными внутренними) и не имеет её по сей день.
[Удары были внешние, но били туда, где рвалось легче. Уже Александр III стал отходить от принципа в построении верхнего уровня администрации, согласно которому переворота следует ждать из самого ближнего круга, Николай же Второй вообще дал сомкнуть вокруг себя великокняжеские клещи. Верхний уровень управления был нарушен. Когда под Думой проломился нижний, средний разбежался. Это произошло далеко не сразу. До начала XX в. из 12 министров отца Николай заменил всего лишь пятерых, (ещё трое убыли по естественным причинам).]