В сознании многих наших уважаемых коллег имя замечательного французского художника Жана Рау накрепко привязано к стилю рококо. Терпеть не можем выступать в роли нудных лекторов-искусствоведов. Но — увы — в начале данной конкретной статьи без этого никак не обойтись. Иначе ряд стереотипов, укоренившихся в сознании любителей живописи, обязательно «аукнется» нам в виде «разоблачительных» комментариев. Не то чтобы мы были против дискуссии; скорее, творчество героя сегодняшней статьи требует понимания историко-культурного контекста. Обещаем: вводная часть будет короткой.
Более того: указанный жанр нередко полагают чем-то вроде наивысшей стадии развития барокко, характерного для эпохи блистательного сумасброда Людовика XIV. Все эти три тезиса ошибочны. По крайней мере — в отношении старой доброй Франции 40-х годов XVIII-го века.
«Ракушечный» стиль рококо (от слова «rocaille») явился миру во всей красе своих витиеватых линий и нежных тонов ровно в тот момент, когда сей бренный мир покинул «король-солнце». Однако, следует помнить: «конец прекрасной эпохи» с её пышным классицизмом (лишь включавшей элементы барокко, а не ознаменованной им) не есть отправная точка для зарождения одного лишь рококо. XVIII столетие от рождества Христова — время, когда жгучий темперамент пост-ренессанса соседствовал с робкими намёками на зарождение реализма, когда невесомый сентиментализм уживался с ощутимо «увесистым» классицизмом. То была эпоха непрерывного взаимодополнения, смешения и замещения стилей. Потому нет ничего удивительного в том, что великолепного мастера регентского стиля по фамилии Рау постоянно стремятся «записать» в ряды адептов «ракушечного» направления живописи, дабы «не усложнять».
И делают это весьма напрасно. Любимчик Вольтера, обладатель Римской премии, лично представленный императрице Екатерине (жаль, что так и не поработавший на нашей с Вами Родины, хотя шанс был вполне реален) и успевший заслужить превосходные отзывы английской публики — вот кратчайший список достижений маэстро. Ну а для нас его творчество ценно в первую очередь тем, что представляет собою блестящий образчик совершенно уникального, «промежуточного» живописного стиля, «переходного этапа» между пост-ренессансом и торжеством искусства «галантного века».
Впечатления, рождаемые полотнами Рау, во многом схожи с предощущением близящегося лета. Будто ещё вчера стоявшие хмурыми часовыми деревья городского парка поутру нежданно-негаданно обзаводятся почками, укрывающими раннюю листву, только и ждущую шанса пробиться навстречу солнечному свету. Словно весеннее небо, ещё по-зимнему холодное, ощутимо подалось ввысь и приобрело чуть более насыщенный оттенок. А резкий и колкий северный ветер ещё прохладен, но уже не столько леденит, сколько освежает. Вот и на картинах героя нашей сегодняшней статьи творится та же самая «магия» малых трансформаций, предвещающая великие перемены.
Либертинская атмосфера регентства, воплотившаяся в его работах, проявляется в виде смелого (по меркам начала XVIII века) отрицания прежних живописных канонов. Гармония асимметрии, свободное построение композиции и куда большие (чем допускалось прежде) «нотки» непринуждённой интимности, то и дело проскальзывающие в уголках губ и глаз, в позах, мимике и жестах, рождают «химию чувств» между героями произведений и «считывающим» её зрителем. Ещё робко, но уже неотвратимо скругляются формы, сглаживаются грани, смягчаются краски, а фоновые декоративные элементы начинают свой медленный, но неотвратимый рост и развитие, предвещая скорое торжество стиля рококо. «Теряют в весе» объекты интерьеров, становятся «воздушными» наряды, повсюду доминируют лёгкость и плавность. Причём стараниями месье Рау все эти перемены коснулись не только картин, посвящённых мифологическим сюжетам, но и такого консервативного в целом жанра, как портрет.
Он стал одним из первых французских мастеров, которые стремились к отказу от роли посредника в зрительном диалоге между героями своих произведений и посетителями художественных галерей. Вместо того, чтобы — согласно многовековой европейской традиции — быть ментором от мира живописи, он умышленно «спускал» своих античных богов с Олимпа, отказывая их образам в пышной торжественности ради живописной достоверности. Подобно легендарному Пигмалиону, он вдыхал жизнь в классически-«мраморные» облики высокородных дам, наделяя их портреты «тёплой» красотой и живой энергетикой в ущерб статусной помпезности.
Неудивительно, что даже в изобиловавшей доморощенными живописными талантами Италии его работы пользовались огромным успехом. Удивительно скорее иное: рококо, вобравшее в себя идеологию стиля регентства и преумножившее все его стилистические находки, укоренилось в Италии куда прочнее, чем во Франции, на родине мастера. Что ж, тем уникальнее роль Жана Рау в истории бурного развития европейского изобразительного искусства трёхвековой давности. Более того: во второй половине века французский «ракушечный стиль» «выродится» в жанровую буффонаду на тему сладкой жизни «высших» слоёв общества, окончательно растеряв исходный семантический посыл таких мастеров как Рау, и даже сама память о стиле рококо доживёт до наших с Вами дней в качестве синонима напыщенности, жеманности и слащавого излишества. Но это, уважаемый читатель, уже совсем другая история.
🎯 Если вам понравилась статья, поставьте «палец вверх» и подписывайтесь на канал, чтобы не пропустить следующие публикации. Приглашаем посетить наш сайт! Делитесь мнениями в комментариях! Спасибо, что уделили время прочтению статьи!
Предлагаем для обсуждения статьи: