"Жизнь Пи" (2012) - это красивый и по-своему интересный фильм Энга Ли (хотя более правильно его называть Ли Ань) о приключениях, об испытаниях, ну и, как сообщает рассказчик, о боге. Фильм снят по бестселлеру Янна Мартелла, и, как и книга, является своего рода сказкой для взрослых о внутренних поисках веры и истины.
Сам стиль повествования в картине явно рассчитан на типичного западного зрителя, имеющего представления о религии и духовности прежде всего из медиапродукции в стиле нью-эйдж. Собственно тут есть все отсылки к любимым идеям нью-эйджевской идеологии: безличный бог, цикличность, холизм, пацифизим, вегетарианство, религиозный синкретизм и т.д. Однако фильм очень красив, в нем есть история приключений, так что смотрится он легко.
Итак, это фильм о боге, в котором рассказчик обещает слушателю (а значит, и зрителю), что к концу истории он поверит/узрит бога. Но можно сказать и иначе: это фильм и об атеизме, о его невыносимости, как пишет в своей рецензии Алексей Цветков. И для меня он как раз о вере, религиозном чувстве и атеизме. Хотя моя версия атеизма несколько отличается.
Вообще фильм был бы замечательным во всех отношениях, если бы не несколько ключевых мелочей. Я много лет последовательно называю себя атеистом, однако это не означает, что я начисто лишен того, что можно назвать религиозными чувствами. В каком-то смысле быть полным и последовательным атеистом – невозможная вещь. Поэтому временами я себя спрашиваю: не являюсь ли я верующим во что-то другое – в космические силы, в знание или науку, в человека? Ответ отрицателен, пусть и только на уровне воображаемого, в любом случае я не склонен считать свою бессознательную религиозность чем-то идущим из глубин сердца.
Если я и поклоняюсь чему-то, то это нечто, что есть в человеке. Это его способность взаимодействовать с чем-то, что больше его – это сама возможность восхищаться и ужасаться, творить и уничтожать, понимать и отрицать непостижимую и нечеловеческую сторону мира. И этим большим может быть как природа, так и нечто внутреннее, сродни кантовскому «моральному закону внутри нас».
Все это есть в данном фильме, пусть и через призму западного взгляда, что значительно смягчает и затушевывает остроту, но не суть. Развязка сюжета построена на том, как то, что считается слабостью человека (бегство от реальности в фантазии) оказывается единственной силой спасающей его. Спасение тут прежде всего не в буквальном смысле, а в том, чтобы остаться человеком. Фантазировать и рассказывать истории – иногда это единственное что у нас есть, но и этого достаточно, чтобы оставаться человеком. В каком-то смысле я согласен с тем, что есть ситуации в которых нельзя требовать от человека всей правды. Тем более что он рассказал ее в аллегорической форме. Правда, в таком ракурсе дополнение к истории что якобы «в ней определенно есть бог» совершенно излишне.
Что же касается мелочей, то восприятие покорёжили два момента.
Во-первых, принудительность выбора между двумя версиями случившегося. Когда писатель делает выбор (фактически, он делает его за зрителя, спасая его от ненужных дум), то можно почувствовать некоторую фальшь. Он делает выбор, чтобы не обидеть рассказчика, и более того, чтобы не выходить за рамки своей культурной привычки. Именно в этот момент становится очевидным, что сегодня для западного человека вера допустима лишь в режиме light. Вера-light – это промежуточное иллюзорное образование между верой, воспринимающей себя серьезно и атеизмом, последовательно отрицающем мистико-религиозные представления. В таком постмодерновом видении веры на самом деле нет, есть лишь рассказы верующих, нарративы о духовном. Крайности тут не принимаются, поскольку требуют реального изменения своей жизни. Для веры-light достаточно семинара с восточным гуру, кристалла на шее или мутных рассуждений о пантеизме. Так, что уверенность о том, что кто-то способен поверить не пройдя через пучину отчаяния, а лишь послушав историю – не просто ошибка или ложь, это ключ к идеологии нью-эйдж.
И все же вера не относится к таким состояниям, которые можно получить напрямую – одним лишь желанием верить. Все великие теологи понимали, что даже ищущий веру должен получить какой-то толчок извне, чтобы поверить (благодать в терминах христиан). Современный же человек совершенно не понимает логики дара, логики непросчитываемого вторжения извне, он – потребитель.
Вера в конечном счете, случайна как любовь, национальная принадлежность или пол, и в этой случайности она совершенно принудительна. В том смысле, что расстаться с ней окончательно невозможно, как невозможно уничтожить прошлое. Я даже думаю, что не вера делает нас плохими или хорошими, а то как мы к этой вере, уже существующей в нас или не хватающей нам, относимся. Нью-эйдж просто продает аксессуары, создающие видимость, но мало что меняющие внутри. Выбирать по-настоящему мы не готовы. Но представим себе, что писатель узнает о второй версии сам, из других источников? А как насчет финала, в котором перед рассказчиком сидит не все тот же писатель с извиняющейся улыбкой, а действительно уверовавший с горящими глазами или напротив, скептически хмурящийся атеист?
Во-вторых, достает огромное количество западных штампов и стереотипов, особенно о других культурах. Начиная от навязчивой индийской музыки в начале фильма и заканчивая специальностью взрослого Пи (он теолог-каббалист). Даже семья Пи – большие европейцы и гуманисты, чем французы. Поэтому величественные и прекрасные картины природы гораздо в большей степени отсылают не к восточной культуре, а к европейскому романтизму. Однако именно романтизм завершил работу Нового времени, превратив природу в экран для проекций человека – его прагматических интересов или чувств. Западный ум разучился видеть во внешнем мире нечто запредельное и непостижимое. Так что для нас ни красота океана, ни мощь бури, ни ярость тигра больше ни к чему не отсылают кроме нас самих. Собственно тигр по имени Ричард Паркер с самого начала является отсылкой к жестокости человека. Я впервые услышал эту историю еще в школе, и она врезалась мне в память: как писатель, написавший рассказ о моряках, потерпевших кораблекрушение, предсказал реальность, повторившуюся спустя несколько десятков лет в точности, вплоть до имени юнги, съеденного своими товарищами – его звали Ричард Паркер. Увы, даже в этом символическом изображении животной натуры человека в виде тигра есть определенный экивок. Стремление облагородить эту часть, наделив ее качествами силы и воли к жизни, тоже из разряда «человеческое слишком человеческое».
Несмотря на все это, в фильме сохраняется возможность и других трактовок. В том числе я волен вчитывать в него и свою версию атеизма. Ключевым моментом тут является то, что все-таки обе истории рассказывает сам Пи, т.е. он и сам волен выбирать. Таким образом, главное чудо не в том, что он спасся, и не в том, что он сохранил разум после такой травмы, а в том, что он способен рассказать обе истории. Атеизм как рефлексивное отстранение от собственных верований, в т.ч. тех, которые поддерживают само твое существование – это и есть способность выбирать между двумя собственными позициями, не впадая в психоз. Норма отличается от шизофрении по большому счету только тем, что в норме границу между разными Я, проводит одно из этих Я. Быть таким субъектом – не значит, обязательно верить или не верить. Однако в каком-то смысле это похоже на благодать, только такую за которую ты ничем и никому кроме самого себя не обязан. Может быть только таким людям и открывается бог?