Нина Григорьевна не ощущала ни времени, ни места. Существовал только он, сын, красивый, спокойный, с открытым чистым лбом. Она сидела у его изголовья, что-то говоря ему, поглаживая его лицо, руки. Время от времени она поправляла покрывало на нем, пиджак, рубашку... К ней подходили люди, что-то говорили, она что-то отвечала или молчала. Никто и ничто не существовало больше в мире.
Вчера приехала Наташа. Вернее, ее привезли на белой «Волге». Она вышла из машины в короткой юбочке, высоких сапогах, в бежевой курточке, отороченной рыжим мехом, и в черном кружевном шарфе на голове. Ее поддерживал полноватый мужчина средних лет, который не отходил от нее и постоянно утешал. Наташа подошла к свекрови, обняла ее, и они вместе заплакали. Сопровождавший Наташу вежливо стоял в стороне.
Илью привезли после обеда, гроб поставили на веранде, там ему предстояло простоять последнюю ночь в доме, где прожил большую часть своей жизни Илья. Наташа заплакала, когда гроб открыли: несмотря на то, что от машины почти ничего не осталось, лицо Ильи было чистым, невредимым, красивым.
По сельской традиции люди шли проститься с покойником, заходили, произносили слова соболезнования, качали головами, сетовали на то, что «такой молодой», «такой красивый», что «Нина сама не своя от горя». Нина действительно не могла принять то, что произошло. Да и есть ли на свете мать, которая согласится потерять своего ребенка?!
Наташа на ночь собралась уезжать. Нина напомнила ей, что с покойником нужно посидеть ночь, и она должна, как жена, хотя бы часть этого времени посвятить мужу. Но Наташа не соглашалась, говорила, что ей страшно, что она устала, да и завтра будет трудный день. В конце концов она уехала, поддерживаемая тем самым внимательным мужчиной. Вернулась она утром на той же «Волге», но одета была по-другому: в черном длинном пальто и черном платке.
Евдокия попросила мужа отвезти их с Ольгой к Дорошиным: они могли бы пойти пешком, но с коляской по засыпанным снегом обочинам идти непросто, а оставить девочку не с кем. Виктор Петрович согласился, но, когда подъехали, он предложил оставить девочку в машине с ним, пока они пойдут прощаться с погибшим.
Толпа во дворе расступилась, когда Ольга с матерью вошли в калитку. Послышались слова о том, что Бог наказал Илью за Ольгу, что совсем не ждали их здесь. Евдокия на минуту усомнилась в правильности своего прихода сюда. Но тут же подумала, что теперь уже им делить нечего, а отдать последнюю дань если не уважения, то хотя бы сочувствия односельчанину все равно нужно.
Ольга сразу не решилась войти в дом, она стояла перед крыльцом, не находя в себе сил подняться по ступенькам. Потом все-таки, набрав воздуха, она вошла на веранду...
Встав за спины стоявших у гроба людей, она увидела Илью и заплакала. Да, многое она могла бы сказать ему, но смерти ему она не желала никогда. Не решившись подойти ближе, Ольга вышла во двор. В ее душе была какая-то пустота, будто произошло что-то нелепое, ненужное, и сделать уже нельзя ничего...
Как прошли похороны, затем поминальный обед, Нина помнила плохо. Кто-то говорил какие-то слова, выражали соболезнования, но в ее мыслях не было ничего, кроме одной мысли: его нет! Дочери были рядом, старались поддержать ее, но для нее в это время не существовало никого и ничего. Даже больше: в ней возникало раздражение в их адрес – они живы, а его нет!
Через девять дней она вдруг сказала:
- Пойду к Дуське. Хочу внучку увидеть.
Степан вздохнул:
- Может, повременишь? Не сегодня? Да и как ты придешь? Что скажешь?
- Я имею право! – горячилась Нина. – Она не может запретить!
- Может, - коротко ответил Степан. – И ты никуда сегодня не пойдешь. Сегодня девять дней со дня кончины нашего сына. Уважай хотя бы это...
- Нашего? – Нина усмехнулась. – Это был мой сын, только мой! А ты ему и не отец вовсе! – выкрикнула она, не совсем понимая, зачем это делает.
- Я знаю, - спокойно ответил Степан. – Я знаю, что по крови я ему не отец. Но я его вырастил, он носил мою фамилию, отчество, так что Илья был моим сыном. И больше прошу тебя, - твердо произнес он, - не возвращаться к этому.
Нина ошеломленно молчала. Оказывается, Степан все знал! И всю жизнь молчал! В ней поднялась волна ненависти к нему: опять он показал, что лучше нее! Она отказалась от своей внучки и сына заставляла не признавать своего ребенка, а он вырастил чужого как своего и ни разу не сказал об этом! Она заплакала и вышла из комнаты. Однако мысли о внучке оставались в ее голове.
К обеду приехала Наташа, красивая, в черном платье, подчеркивающем ее фигуру. Обручальное кольцо было на левой руке. Все это Нина отметила сразу, и это вызвало в ней волну неприязни к невестке. Впрочем, мало кто не вызывал в ней сейчас это чувство. Ей виделось совершенно несправедливым то, что вокруг продолжается жизнь, а ее сына нет.
Наташа привезла конфеты, печенье, несколько бутылок водки.
- Это на сорок дней, - сказала она. – Если что будет надо, скажите, можете позвонить прямо в универмаг, меня позовут.
За двором стояла все та же «Волга», ожидавшая ее.
Через некоторое время Нина начала разговор с мужем о том, что несправедливо оставлять дом, который они купили сыну, его вдове.
- Если бы был ребенок, тогда я молчала бы, - говорила она, - а так оставлять ей дом – в честь чего? Чтоб она туда приводила всяких?
Степан попытался сказать, что Наталья теперь наследница всего, что осталось от мужа, но убедить Нину было трудно.
- У него есть дочка, и она имеет право на половину отцовской доли, я узнавала! – горячилась Нина. – Я уговорю Дуську, чтоб они подали в суд на раздел имущества.
- Прекрати даже разговаривать об этом! – повысил голос Степан. – Не смей тревожить людей, которых ты и знать не хотела.
- Так что ж теперь, - заплакала Нина, - ничего от сына не осталось, и даже дом его принадлежит кому-то. А она завтра-послезавтра выйдет замуж, и будет жить в этом доме чужой мужик!
Однажды Нина встретилась в магазине с Евдокией. Та покупала куклу для внучки, которой исполнялся годик. Валентина, продавщица, старалась угодить ей, предлагала выбрать платьица, которые только что получила, капроновые ленты для бантиков.
- Смотри, Кирилловна, - говорила она, - какие широкие ленты для бантов будут вашей красавице! Небось, бегает уже?
- А как же! – отвечала довольная Евдокия.- Она у нас с одиннадцати месяцев ходит. И щебечет все время. Правда, мы не все понимаем, что она все время что-то лепечет, Оля тоже такая была. А деда как любит! Как только на порог он, все - с рук не слезет!
Нина стояла и слушала все это. А ведь могла и она так говорить о внучке. Она вышла из магазина и решила дождаться Евдокию.
Та вышла из магазина, нагруженная покупками. Нина двинулась в ее сторону.
- Слышь, Дуся, - обратилась она, - я что хочу сказать... Хочу внучку увидеть, - проговорила она, и голос ее дрогнул.
Евдокия молчала.
- Это все, что осталось от Илюши, - всхлипывая, говорила Нина.- Разреши посмотреть!
- Да кто ж тебе запрещал целый год смотреть? – отозвалась Евдокия.
Ей было жаль женщину, потерявшую ребенка, понимала, как трудно было Нине подойти к ней. Но обида за дочку и внучку еще не прошла. Она ответила спокойно:
- Спрашивай у Оли. Разрешит – я не помешаю.
Она спустилась со ступенек и пошла, а Нина смотрела ей вслед и завидовала: счастливая Дуська!
