Внимание! Конкурс фотографий для подписчиков!
Пожары 1972 года в Унженско-Ветлужском междуречье уничтожили огромные площади лесов. В то время мне трудно было представить масштаб этого бедствия, но позже, когда я уже работал в Костромской охотничьей инспекции, мне довелось облететь на вертолете всё междуречье Унжи и Ветлуги и я понял, какие огромные территории были охвачены огнём. Некоторые участки горельников, там, где пожар прошёл по зрелым, с хорошим запасом древесины лесам, были выпилены леспромхозами в первые же годы после пожара.
По краю вырубок сохранились лишь отдельные мёртвые деревья, с живописно изогнутыми обгорелыми сучьями. Некоторые из них я зарисовывал в свой альбом. Живых деревьев было совсем мало, поэтому даже большой пестрый дятел иногда делал свои «кузницы» в черных, обгорелых пнях. Но если расчищенные участки были более-менее доступны и пригодны для передвижения, то в молодых лесах, так называемых жердняках, никто древесину не заготавливал, а подгоревшие стволы сосен падали и образовывали непроходимые завалы, зараставшие, к тому же, молодой березой и осиной. Зачастую эти совершенно непроходимые участки, было гораздо легче обойти, сделав порядочные крюк, чем преодолевать их напрямую. Тем более, что старые лесовозные дороги образовывали довольно густую сеть и почти всегда можно было найти обходной путь. Зарастающие гари были довольно живописны. Среди редких мёртвых деревьев кое-где сохранялись старые живые сосны с черной, обожженной в комлевой части корой, но с зеленой хвоей на верхушке. Покров состоял обычно из вейника лесного, среди которого встречались куртины ракитника русского – многолетнего кустарника семейства бобовых, цветущего почти все лето некрупными желтыми цветами, похожими на цветы желтой акации. Это растение, совершенно не свойственное междуречью, оказывается, рассеивали здесь с самолетов сразу же после пожара, чтобы закрыть обожженную землю и несколько повысить ее плодородие. Большие участки гарей были покрыты зарослями брусники, которые прекрасно плодоносили, давая обильные урожаи. На хорошем месте легко можно было за пару часов набрать несколько вёдер сладких, ароматных ягод. В конце августа, когда я начал осваивать территорию междуречья, брусника была уже спелой. Присев на упавший ствол отдохнуть, я тут же набирал несколько горстей ягод и, запив их водой из фляжки, отправлялся дальше по лесным дорогам и звериным тропам. Брусникой в это время лакомились многие птицы и звери. Нередко на протоптанных в брусничниках звериных тропах приходилось встречать медвежьи следы и помет, сплошь состоявший из полупереваренных ягод. На брусничники вылетали глухари и тетерева, которых мне иногда удавалось добывать, но поскольку в первый год собаки у меня не было, охота на этих осторожных птиц была не всегда успешной. Местами выжженную пожарами землю сосновых боров покрывал сплошной ковер толокнянки, её суховатые безвкусные ягоды внешне были очень похожи на бруснику.
Вскоре я познакомился с местными охотниками. У одного из них в то время было четыре западно-сибирских лайки, сука и три кобеля, два из которых были первогодками. Он предложил мне брать с собой одного из его молодых кобелей, по кличке Туман и вскоре у меня уже был веселый, но не очень надёжный попутчик. В силу своего возраста и характера, Туман был довольно бестолков на охоте, но всё же несколько раз мы с ним добывали молодых глухарей, которых он обычно поднимал с земли.
Однажды я отправился с Туманом на левый берег Унжи. В этот раз я пошёл в верховья небольшой речки Кочексы, впадавшей в Унжу немного выше Карьково. Мы с Туманом залезли в самую гущу горельников, и пробирались через них напрямую, то и дело перелезая через упавшие стволы, либо подныривая под ними. Высота завалов иногда достигала полутора метров, местами приходилось вылезать наверх и идти по стволам, перепрыгивая с одного на другой. Туман протискивался между стволами у самой земли, а мне приходилось то перелезать через упавшие деревья, то идти по стволам, а когда они заканчивались, спрыгивать, чтобы через минуту вновь карабкаться на упавшие деревья. Я хорошо сознавал, что в этих условиях легко можно было повредить ногу. Мобильной связи в то время не было, и надеяться на помощь в случае беды можно было очень не скоро. Поэтому я выработал для себя правила передвижения в горельниках.
Во-первых, – никогда не прыгать с дерева одной ногой, только на обе ноги, поставленные максимально близко друг к другу. Это всегда обеспечивало надежное приземление, в отличие от прыжка на одну ногу, при котором, в случае неудачи, легко можно было ногу сломать. Второе – не ходить по стволам в дождь или сразу после дождя, вообще в сырую погоду избегать залезать в горельники. Скользкие стволы были очень опасны, с них легко было сорваться и покалечиться. Особенно опасны были ели, подгнившая мокрая кора которых легко соскальзывала под сапогом, поэтому на них я вообще старался не наступать. Но в этот день было сухо и мы с Туманом медленно, но все же продвигались к долине Кочексы. Вдоль реки сохранился небольшой участок елового леса, нетронутый пожаром. Через него шла едва заметная звериная тропа, испещренная отпечатками лосиных копыт, среди которых кое-где попадались медвежьи следы. После многочасового лазанья по горельникам, я с большим облегчением шёл по тропе. Хотя местами она тоже была завалена упавшими деревьями, но это были не те полутора-двуметровые завалы, из которых мы только что выбрались. Неожиданно за поворотом я увидел кучу побелевших, но еще довольно свежих костей. Шедший впереди Туман уже обнюхивал их, выкапывая некоторые изо мха. Кости были свалены беспорядочно, но крупные, особенно длинные кости конечностей, лежали рядом параллельно друг другу, как будто были уложены руками человека. Вскоре я убедился, что это действительно так. Пытаясь понять, с чем же имею дело, я стал внимательно осматривать окружающие деревья и вскоре увидел нетолстый длинный стальной трос, крепко привязанный к большой березе у тропы. На конце троса была петля, растянутая над тропой выше моего роста, соответствующем голове идущего по тропе лося. Тогда я понял, что нашел лосиную петлю, поставленную местными браконьерами и следы их недавней удачной охоты. Лось, проходя ночью или в сумерки по тропе, затянул петлю на своей шее. Он топтался на этом месте, пытаясь вырваться, о чём свидетельствовали многочисленные сломанные ветки и деревья подлеска. Подошедший проверить петлю человек убил лося и разделал тушу. Выносить мясо с костями из такой чащобы было, конечно же, слишком трудно, поэтому мясо с костей было срезано, а кости брошены на месте. Вот так я впервые увидел результат браконьерской охоты, глубоко меня возмутивший своей жестокостью. Единственное, что можно было предпринять в этой ситуации, это срезать трос и, скрутив в узел, утопить в ближайшей мочажине. Идя далее по тропе, я увидел довольно свежие следы человека, который видимо недавно снова приходил проверять свою ловушку. По его следам я вышел на старую лесную дорогу. Следы вели в сторону Унжи и я понял, что человек приезжал на лодке с правого берега, поскольку населенных пунктов на этой стороне Унжи не было. Отслеживать его до реки в мои планы не входило и я отправился по той же дороге в сторону дома. Солнце уже село, когда мы с Туманом, миновав гаражи лесопункта, подошли к густым зарослям шиповника на пологом склоне унженской долины. Туман забеспокоился и вскоре поднял из кустов молодого глухаря, вылетевшего прямо под мой выстрел. Отрезав и бросив собаке глухариные лапки, я положил птицу в рюкзак и довольный отправился домой. Уже в сумерках мы с Туманом подошли к привязанной лодке и благополучно прибыли в Карьково. Переезд через реку прошёл без происшествий, так как я пересек Унжу на лодке, которую одолжил сосед.
Но выходы на левобережье не всегда заканчивались так удачно. Однажды вечером меня в горельниках застала гроза с сильным ветром и дождём. В этот раз я не ломился через завалы напрямую, а шёл по старой дороге, с обеих сторон которой стояли и лежали мёртвые стволы обгоревших деревьев. Был уже конец сентября, быстро смеркалось и я, чувствуя, что не успею до дождя переправиться через Унжу, решил переночевать в избушке на берегу Милютинского озера. Но до неё ещё надо было добраться, а густые тучи плотно закрыли небо, ветер усиливался, и вскоре меня настигла плотная пелена дождя. Под напором ветра вокруг начали с треском падать деревья. Натянув плащ, я как можно быстрее шёл по дороге, а вокруг то и дело рушились мёртвые стволы. Темнота стала непроглядной и я включил маленький фонарик. Но заряд батарейки заканчивался и, чтобы экономить его, я включал фонарь изредка, лишь для того, чтобы не сбиться с дороги. В один из промежутков между включениями, я вдруг увидел прямо перед собой темный объект, движущийся по дороге мне навстречу. Осветив его фонарем, я разглядел силуэт крупного медведя. Ветер дул от зверя, поэтому он меня не учуял и не расслышал за шумом бури моих шагов. Освещенный фонариком медведь, коротко рыкнув, мгновенно сделал огромный прыжок в сторону и темным шаром покатился среди горельника, перелетая через упавшие стволы. По короткому, похожему на шар силуэту, я понял, что это медведица. Я подошёл к её следу на дороге. Зверь был несколько крупнее среднего размера, он свернул в сторону буквально в десяти-двенадцати метрах от меня. На месте прыжка когти медведя врезались в почву, оставив глубокие длинные борозды.
Ещё несколько шагов и мы столкнулись бы с медведицей нос к носу. На песке дороги хорошо были видны свежие, не успевшие размокнуть отпечатки следов. Пройдя всего несколько десятков метров и вновь включив фонарик, я увидел уже совершенно размытые дождем и пропадающие на глазах следы зверя.
Примерно через час, промокнув насквозь, я пришёл к избушке на южном берегу Милютинского озера. Как же хорошо было сидеть у раскаленной железной печки, на которой уютно журчал, закипая чайник! Маленький огонек заправленной соляркой коптилки освещал дощатый стол и нары. От развешенной у печки мокрой одежды поднимался густой пар. И хотя сделанная из тарных дощечек хлипкая дверь избушки плотно не закрывалась, железная печка со слишком узкой трубой нещадно дымила, а сквозь земляную крышу кое-где просачивалась и капала вода, но сидеть в тепле, укрывшись от дождя, было все же настоящим счастьем. В такие минуты начинаешь понимать, что на самом деле человеку надо не так уж много.
Проводя тропления волков, мне не раз приходилось залезать по их следам вглубь горельников. Волки виртуозно двигались в завалах, чаще шныряя понизу, но, когда мертвые стволы плотно лежали друг на друге, и были навалены в разных направлениях, могли ходить и поверху, перескакивая со ствола на ствол. Однажды мне пришлось распутывать следы волчьей охоты на лося. Обычно я ходил в лес и занимался троплением волков один. Но в этот день со мной пошли два старших школьника, Валера и Миша. Ребята были толковые, ориентировались в лесу неплохо. Физически они тоже были хорошо подготовлены к длительным переходам. Было начало ноября, предзимье, когда морозы уже сковали землю, покрытую небольшим слоем снега, но ледостава на Унже еще не было, лишь ледяные забереги образовывались по берегам. Переправа пока ещё работала и мы переехали реку на пароме. Снега было очень мало, поэтому лыжи нам были не нужны.
Пройдя по кастовской дороге несколько километров, мы встретили свежие следы трех волков, один из которых был матерым кобелем, а два других – переярками, и начали их тропить. Вскоре мы вышли на место, где волчьи следы пересеклись со следом лося. Пройдя около полукилометра по следу лося, волки разделились. Переярки пошли по следу, а матерый свернул по малозаметной старой дороге и видимо собирался где-то перехватить лося, которого погонят молодые волки. Лось и преследующие его переярки ушли вглубь горельников. Мы с ребятами прошли немного по их следам, но встретив почти непроходимые завалы, решили вернуться. По следам было видно, что лось легко перешагивал через упавшие стволы, а волки большую часть пути шли поверху, переходя с одного поваленного дерева на другое. Мы вышли из горельников и отправились по следу матерого, надеясь проследить волчью охоту. Примерно через километр след старого волка действительно пересекся со следом бегущего лося. Возможно, волк опоздал, и лось пробежал раньше, чем он подошёл к этому месту. Либо волк решил не нападать на этого крупного сильного самца лося, которого охотники не зря называют быком. Во всяком случае, продолжать преследование волки не стали. По следам было видно, что к взрослому волку подошли молодые, они много натоптали в этом месте, оставив мочевые точки со следами отброшенной лапами земли вперемешку со снегом. Так же метят территорию и собачьи кобели, когда с силой гребут землю задними ногами рядом с тем местом, где оставили свою мочу. Волки направились дальше все вместе по лесной дороге. Стало смеркаться и мы пошли домой, обсуждая по пути приемы волчьей охоты. Хотя результата охоты мы в это раз не увидели, но ребята были в восторге от того, что им удалось узнать, распутывая звериные следы.
В дальнейшем, уже работая в Костромской охотинспекции, мне удалось несколько раз провести тропления успешных волчьих охот на лосей. Почти всегда волки использовали этот же прием – разделение на две группы. Матерые обычно уходили на перехват, а молодые звери шли по следу. Надо сказать, что смертельную хватку волк делает не за горло лося, как это иногда изображают художники и описывают в охотничьих рассказах. Как правило, волк атакует лося сзади, стараясь избежать опасного удара острых передних копыт, которыми лось может нанести волку смертельные раны. Смотрите галерею.
Матерый волк, перехвативший бегущего лося, делает стремительный рывок, настигает лося и прыгнув, кусает жертву за её самое уязвимое и не защищенное место, за промежность, возможно даже на какое-то время повисая на звере. Ведь сзади лось совершенно беззащитен и если волку удается такой бросок, то, как правило, он становится решающим. Лось получает чрезвычайно сильный болевой шок и нередко сразу же останавливается. Осматривая свежие жертвы волков, мне приходилось препарировать места волчьих хваток. После снятия с места укуса шкуры, взгляду предстает сплошной фиолетово-красный кровоподтек, с многочисленными гематомами между мышцами, как будто это место было сжато мощными тисками или по нему проехало колесо тяжелого автомобиля. Вцепившись в тело лося зубами, волк из всех сил сжимает челюсти, не отпуская жертву до последней возможности. Во всяком случае, однажды я видел почти десятиметровый след волочащегося за лосем волка. После такой чрезвычайно болезненной раны лось уже не может быстро бежать и либо встает, либо переходит на шаг. Матерый отскакивает и кружит вокруг идущего шагом лося, дожидаясь своих молодых загонщиков. Когда остальные волки подойдут, они атакуют шатающегося от боли зверя, кусая его за бока, брюшину и горло, стараясь свалить его с ног. Но лось уже не может дать достойного отпора, потому что первая болезненная хватка привела его в состояние ступора. В результате многочисленных укусов лось падает и волки разрывают ему брюшину и перегрызают горло. Причем именно разрыв брюшной стенки в задней части живота, ближе к паху и становится причиной потери сил и быстрой гибели лося. Кожа здесь тонкая, покрыта короткой негустой шерстью, а брюшная стенка не защищена ребрами. Перервать зверю горло волку гораздо сложнее. Во-первых, на шее у лося довольно плотная и грубая шерсть и толстая кожа, добраться сквозь которую до горла не так-то просто. Во-вторых, трахея и крупные артерии закрыты мощными шейными мышцами. По крайней мере, одним укусом для остановки зверя, как это бывает при атаке сзади, не обойдешься. Необходимо отметить, что волки избегают нападать на крупных самцов лося, предпочитая самок и молодняк, а если встречают лосиху с лосёнком, то атаки направляют на лосёнка, которого они и убивают, несмотря на попытки матери защитить его. Лосиху при этом они обычно не трогают, и она может уйти невредимой с места лесной трагедии.
Постепенно, по мере накопления опыта и знания территории, я уже реже залезал в горельники, стараясь обходить эти трудно проходимые участки. При троплениях в горельниках, если следы уходили в завалы, я след оставлял и, сделав большой круг по более удобным местам, вновь находил его и продолжал тропить дальше. Конечно же, тропление волков пешком или на лыжах, без использования снегохода, далеко не всегда позволяло полностью пройти весь суточный ход зверей. Но и эти частичные тропления, при достаточно большом их количестве, давали много интересной информации.
Особенно интересно было все-таки дойти до волчьих лёжек, до того места, где волки отдыхали. Устраивающийся на отдых волк ведёт себя как собака, крутясь на одном месте, а потом сворачивается калачиком, прикрыв морду кончиком хвоста. Поэтому волчья лёжка выглядит как круглая ямка в снегу, с многочисленными полустертыми отпечатками лап, покрытая подмерзшей корочкой слегка подтаявшего снега. При этом два волка на месте отдыха могли оставить и десяток лёжек, поскольку звери за это время не раз меняют место, вставая и вновь укладываясь через несколько метров.
Побывав недавно на Унже я уже не узнал тех мест. Горельники исчезли, уступив место молодым сосновым лесам. Немало поднялось и лиственных молодняков по более влажным местам, но постепенно и на их месте вырастет снова сосна, поскольку песчаные почвы Унженско-Ветлужского междуречья наиболее подходят именно для сосновых насаждений. Так что огромные площади горельников ушли в прошлое, оставив только воспоминания, рисунки в походном альбоме, да записи на страницах дневников.
Хотели бы вы встретить волка в природе? Пишите комментарии и задавайте вопросы, мы с удовольствием ответим на них.
Если вам понравилась эта история, ставьте лайки, подписывайтесь на наш канал, и вы первыми узнаете о новых публикациях.
В наших материалах вы найдете не только общеизвестные факты о животных, но и результаты собственных наблюдений, уникальную информацию, которую вы больше нигде не встретите.
Читайте о волках на нашем канале:
Чтобы одолеть стаю в 400 волков, надо разрушить мифы о волчьей стае
Мифы о волках в Интернете: есть ли ранги в волчьей стае?
О том, что такое волчья стая на самом деле
Об истории Вестомшинской волчицы
О последней охоте старого волка
По волчьим следам. Стоит ли брать жену на охоту за волками
Почему необходимо регулировать численность волка?
Все наши тексты оригинальны, здесь нет перепостов, непроверенной информации и плохого русского языка.
