В семье Газдановых из села Дзуарикау в Северной Осетии было семеро сыновей. Один погиб в 1941 под Москвой. Ещё двое – при обороне Севастополя в 1942. Когда родители получили похоронку на третьего сына, сердце матери не выдержало, и она умерла. Один за другим дети Газдановых гибли в боях в Новороссийске, Киеве, Белоруссии. Когда в село пришла похоронка на седьмого сына, погибшего при взятии Берлина, почтальон отказался нести её в дом Газдановых, и тогда старейшины села собрались и направились к дому с извещением. Отец сидел на пороге своего дома с единственной внучкой Милой на руках. Увидев старейшин, он всё понял. Его сердце тоже не выдержало.
В 1963 году в селе установили обелиск в виде скорбящей матери и семи улетающих птиц. И этот памятник посетил дагестанский поэт Расул Гамзатов. Под впечатлением от этой истории он написал стихотворение. На своём родном языке, по-аварски. И, к счастью, у этого стихотворения есть качественный перевод на русский. Его сделал Наум Гребнев, известный переводчик восточной поэзии. Он учился в Литинституте с Гамзатовым после войны и дружил с ним. Этот перевод всем вам знаком:
Мне кажется порою, что солдаты,
С кровавых не пришедшие полей,
Не в землю эту полегли когда-то,
А превратились в белых журавлей.
Они до сей поры с времен тех дальних
Летят и подают нам голоса.
Не потому ль так часто и печально
Мы замолкаем, глядя в небеса?
Летит, летит по небу клин усталый -
Летит в тумане на исходе дня,
И в том строю есть промежуток малый -
Быть может, это место для меня!
Настанет день, и с журавлиной стаей
Я поплыву в такой же сизой мгле,
Из-под небес по-птичьи окликая
Всех вас, кого оставил на земле.
Стихотворение попалось на глаза Марку Бернесу, для которого война была глубоко личной темой. Он обратился к Яну Френкелю и попросил сочинить музыку для песни на эти строки. Но с музыкой у композитора дело пошло не сразу.
Тут, чтобы снять пафос, нужно рассказать о некоторых курьёзных моментах.
Во-первых, на обелиске в память о братьях Газдановых в качестве птиц были гуси. Расулу Гамзатову очень сложно было подобрать по-аварски рифму к слову «гуси», и он специально звонил в министерство культуры Северной Осетии, с просьбой заменить гусей на журавлей. И ему разрешили.
Во-вторых, в оригинальном тексте стихотворения и перевода было «Мне кажется порою, что джигиты»… Это Бернес попросил заменить «джигитов», на «солдат», чтобы расширить адрес песни и придать ей общечеловеческое звучание.
И ещё: в тексте, который Бернес подготовил для песни, была опущена познавательная лингвистическая строфа: «Они летят, свершают путь свой длинный, и выкликают чьи-то имена. Не потому ли с кличем журавлиным от века речь аварская сходна?»
Как бы то ни было, для композитора Яна Френкеля война тоже была личной темой. В 1941—1942 годах он учился в зенитном училище и позднее был тяжело ранен. Через два месяца после начала работы Френкель написал вступительный вокализ и тут же позвонил Бернесу. Тот приехал, послушал и расплакался. Френкель вспоминал, что Бернес не был человеком сентиментальным, но плакал, когда его что-то по-настоящему трогало. После этого работа над записью пошла быстрее. Но не только из-за вдохновения.
Дело в том, что Бернес был болен раком лёгких. После того, как он услышал музыку, он стал всех торопить. По словам Френкеля, Бернес чувствовал, что времени осталось мало, и хотел поставить точку в своей жизни именно этой песней. Он уже с трудом передвигался, но тем не менее 8 июля 1969 года сын отвёз его в студию, где Бернес записал песню. С одного дубля. Если вы послушаете эту песню в его исполнении, вы многое услышите в голосе и интонациях Бернеса.
Эта запись действительно стала последней в его жизни - Бернес умер через месяц, 16 августа.
Через несколько лет после появления песни «Журавли» в местах боёв 1941—1945 годов стали возводить стелы и памятники, центральным образом которых были летящие журавли.
Мне кажется, что образ белых журавлей снова может стать нашим общим символом памяти о всех солдатах, погибших в Великую Отечественную войну. Да и не только солдатах. Да и не только в эту войну.
В советское время у нас было достаточно символов скорби по погибшим и напоминаний о трагедии, которая не должна повториться. Напоминания были в общем-то не нужны – слишком жива была общая память об ужасах войны, слишком велика была боль от потерь. К сожалению, сегодня на уровне массовой культуры эта трагическая нота заглушается торжественными фанфарами, накачкой гордыни и безрассудными настроениями в духе "можем повторить" и "в тебе кровь победителей" (я молчу про совсем мерзкое "за немками", появившееся на машинах в последние годы).
В Европе и англоязычном мире есть мак, который символизирует и цветок, и кровавый след от пули. Это знак памяти о всех погибших во всех войнах и призыв Never again. За этим маком стоит своя пронзительная история и своё стихотворение. Но у нас это стихотворение и эта история неизвестны, эти маки нельзя просто "пересадить" на нашу почву.
Но у нас есть белые журавли. Которые могут служить воплощением простого человеческого лейтмотива:
"Я помню.
Я скорблю о каждом погибшем.
Я сделаю всё, что в моих силах, чтобы война никогда не повторилась".
