Найти в Дзене
Цех

"Лучшие ВУЗы присваивают себе роль монополистов". Игорь Федюкин, историк

Бывший заместитель министра образования и науки, доцент факультета гуманитарных наук НИУ ВШЭ Игорь Федюкин считает, что непрерывное образование и образование для взрослых были всегда. Только назывались по-другому.

— Мы сегодня слышим про неформальное, непрерывное, дополнительное образование… Какой формат получения знаний сейчас становится наиболее востребованным?
— Это искусственная постановка вопроса, потому что она подразумевает «сейчас», отличное от «тогда». Мол, было время, когда все учились в университете, а сейчас есть разные формы образования, и мы спрашиваем себя: «Куда же мы идем?» У нас возникает аберрация памяти: мы описываем историю нашего образования (в том числе и недавнего, советского) как историю формальных организаций, государственной школы и госуниверситетов. На самом деле с XVII века и до советского периода формальная школа и формальный университет не были ни единственными, ни основными, ни даже доминирующими форматами получения знаний.

То, что мы сейчас называем «непрерывное образование» или «образование для взрослых», существовало в огромных масштабах. Многие навыки люди осваивали неформально, общаясь с мастером, на производстве в качестве подмастерьев. Учились по самоучителям, или, как их раньше называли, по письмовникам, сначала рукописным, потом печатным. С начала XVII века такие учебники получили распространение. Люди брали письмовник взаймы или покупали, учились, например, навыку написания писем. Обменивались рукописными учебниками, делали выписки для себя из книг или конспектов. В советское время существовали вечерние и заочные формы обучения, всесоюзные заочные вузы. В 1990-е и 2000-е годы они превратились в большинстве случаев в профанацию, но в советское время там многие учились по-настоящему.

— То есть существенно в образовании ничего не поменялось, формальное и неформальное всегда пересекались?
— Думаю, да. С другой стороны, формальное всегда стремилось осуществить экспансию на неформальные площадки, если не фактически, то хотя бы риторически, как-то их делегитимизировать.

— Что будет дальше? Дипломы о дистанционном обучении будут цениться наравне с обычными дипломами? Или вообще дипломы не будут нужны?
— Если мы говорим о роли дистанционного образования или видеокурсов как инструмента или канала освоения навыков, то, повторю, самые разные каналы были всегда. Сейчас университеты активно осваивают дистанционные технологии, присваивают себе роль производителя и распространителя лекционного контента. Можно предположить, что ведущие университеты еще больше сдвинутся в эту сторону, будут пытаться монополизировать эту роль.

— Тогда зачем нужно очное образование?
— Пребывание в учебных заведениях, куда нужно ходить ногами, — это не только и не столько усвоение знаний и навыков, сколько социализация, обучение молодых людей навыкам общения с начальником и коллегами, командной работе. Это история про допуск в корпорации, про включение в социальные, профессиональные и горизонтальные сети, формирование когорт и группировок. Очная форма обучения — это и социальная функция государства. Оно сознательно использует вузы, чтобы в течение 4-6 лет, а может и больше, где-то продержать молодых людей, занять их, чтобы они не болтались на улице.

— Вы учились и работали в разных странах, есть ли между ними глобальная разница в подходах к образованию?
— Я бы сказал, что учился всего в двух странах: в России и США, потому что Центрально-Европейский университет в Будапеште воспроизводит американскую модель образования, стремится подготовить учащихся к обучению в США.
Американская система предполагает больше возможностей выбора со стороны учащихся и уделяет больше внимания (по крайней мере, уделяло раньше) подготовке письменных текстов, устных выступлений и формулированию тезисов. Наше российское образование строится скорее на усвоении лекций, материалов, книг и последующей сдаче экзаменов. В большинстве наших вузов студентов не подталкивают к тому, чтобы «переваривать» полученное знание, представлять его в виде собственного текста или проекта, собственного произведения. Необходимость выбора предметов, построения своей образовательной траектории — важная отличительная черта американского образования, и в этом смысле оно больше соответствует и реалиям XXI века, и сегодняшним требованиям. Сегодня далеко не всегда предполагается, что выпускник будет всю жизнь работать «по специальности».

— Какое образование мирового уровня сейчас можно получить в России?
— Практически в любой сфере можно получить образование мирового уровня (за медицину не поручусь). Другое дело, сколько таких мест в нашей стране. Думаю, по любой специальности есть две-три точки: факультета или кафедры. Правда, образование мирового уровня, полученное в России, по конкретному набору и конфигурации навыков будет отличаться от того, что получают, скажем, в США; точно так же образование мирового уровня, полученное в Японии или Германии, будет отличаться от французского или английского.

— Может ли молодой человек угадать, какие знания ему понадобятся в будущем, или лучше осваивать то, что ему сейчас интересно?
— Угадать, прогнозировать это довольно сложно. Можем ли мы поручиться, что через 15 лет у нас не исчезнет необходимость «изучать» иностранный язык, что мы не будем вместо этого просто подключать кабель в мозг? Не находимся ли мы на пороге технологического рывка, который изменит всю реальность невообразимым для нас сегодня образом?

Тем не менее на макроуровне понятно, что какие-то группы навыков будут всегда востребованы: работа в области математики и информатики, с иностранными языками, с текстами, их анализом или написанием, с образами. В самом общем виде таких групп немного. И, наверное, можно поручиться, что эти группы навыков будут востребованы через 10-15 лет. Но более детальный прогноз вряд ли возможен. Бесполезно пытаться угадать, учить ли сейчас китайский или испанский, немецкий или арабский. Здесь действительно лучше учить то, что интересно. Впрочем, я понимаю, что этот совет многим покажется бесполезным: мне всегда было что-то интересно, хотя я понимаю, что не у всех это так. Есть те, у кого нет четко выраженного интереса к какой-то одной области знаний. Как понять свое призвание, если ты его не чувствуешь? Или как сформировать свою траекторию в отсутствии выбора? Я тут, пожалуй, плохой советчик.

Интервью: Наталия Демина

Вузы
2632 интересуются