Как Моне рассорился с Роденом, сражался за сад, повелевал погодой и сбежал из армии на осле.
Если уж Клод Моне что-то задумал, его трудно было остановить.
Так и не научившийся ездить верхом, Моне сбежал из армии на осле. Службы в армии 20-летний Моне легко мог избежать и без привлечения животных. Его отец собирался заплатить официально установленную сумму за избавление сына от семилетней повинности. Но Клод бредил Алжиром, песками, эффектной красно-бело-синей военной формой и жгучим солнцем – и потому сам выбрал службу в рядах «африканских стрелков».
Почти за два года алжирской авантюры его ни разу не взяли в военный поход, красивый белоснежный берет с красным помпоном удавалось выгулять только на конный манеж, да и то лишь для того, чтоб убрать навоз. Наконец, чистка туалетов и овощей Клоду так осточертела, что он взбунтовался: вскочил на осла, яростно его пришпорил и перемахнул через ограду лагеря.
Иногда Клод Моне наотрез отказывался продавать свои картины. Когда первые выставки импрессионистов еще вызывали взрывы хохота у посетителей и вдохновляли критиков на самые изысканные и ядовитые остроты, несколько человек в Париже все же увидели в новой живописи настоящее искусство, а в бедных художниках – будущих звезд. Одним из первых ценителей импрессионизма был знаменитый тогда оперный певец Жан-Батист Фор, лучший Дон Жуан и Гамлет парижской сцены.
Как-то раз Фор заглянул в мастерскую Клода Моне, чтобы выбрать картину для своей коллекции. Наткнувшись на один из видов Ветёя, маэстро поинтересовался ценой. «О нет, дорогой мой, — возмутился Фор, услышав цену в 50 франков. — Это ведь даже не живопись! Если я плачу деньги, то хочу платить их не за кусок холста, а именно за живопись!»
Прошло несколько лет – и цены на картины импрессионистов начали обрастать нулями. И Фор уже понимал, что приобретает не просто прекрасную живопись, а делает еще и разумное финансовое вложение. «Шестьсот? Тысячу?» - пытался он выторговать у Моне этюд с видом Ветея.
Моне был непреклонен: «Когда-то вы отказались покупать эту картину за 50 франков, теперь вы не получите ее даже за 50 тысяч. Выбирайте любую другую».
Сдержанность и дипломатичность не относились к добродетелям Моне. Более того, вряд ли он считал эти качества добродетелями.
Клод Моне и Огюст Роден дружили всю жизнь, искренне восхищались работой друг друга и постоянно участвовали в совместных выставках. Как-то раз Роден затянул с расстановкой своих работ в одной из таких совместных выставок в галерее Жоржа Пети. Он примчался накануне открытия и едва успел расставить скульптуры в уже подготовленном зале. «Что вы сделали с моими картинами? И поправить уже ничего нельзя! Так я и знал! Куда вы повесили мое лучшее панно? За рядом скульптур, там, где его вообще не видно! Это неслыханно! Не надейтесь на мое появление в зале! Ноги моей там не будет!» - негодовал Моне. Лучшие его картины были буквально запрятаны за роденовскими работами.
Эта история дружбе вовсе не помешала: позже Моне написал предисловие к каталогу работ Родена и подписал открытое письмо в его защиту, а когда Роден впервые увидел океан, он воскликнул: «Это же Моне!»
Клод Моне повелевал дождями, туманами и временами года. Во всяком случае написать зимний пейзаж в разгар весны ему удавалось.
Всю весну 1889 года художник прожил в доме своего друга Мориса Роллины. Долина Крезе захватила Моне – два бурлящих потока в каменистом ущелье сливались здесь в один, а на берегу рос одинокий, старый, кряжистый дуб. Первые наброски этого могучего дерева он сделал еще в конце февраля, а в мае решил закончить работу. Но дуб, к несчастью, успел обрасти листьями.
Несколько дней поисков хозяина земли, 50 франков, двое рабочих и нечеловеческими усилиями притащенные в овраг длинные лестницы – и с весенним обликом дуба удалось справиться. Он опять выглядел так же, как в феврале.
Клод Моне готов был сражаться за свой сад. В ход пускалось все: красноречие, деньги, подоспевшая вовремя слава, уговоры, угрозы, широкие жесты, хитрости.
Однажды в Живерни начали с оживлением передавать друг другу хорошую новость: какой-то делец решил построить на местном болоте заводик по производству крахмала. Вот удача – и работы селянам подкинет, и денег в муниципальный совет. Завод? Прямо под окнами розового дома Клода Моне? Ну уж нет. Он строчит письма – префекту, супрефекту, городскому совету. Отказ. Тогда Моне приходит лично и заявляет: «Если нужно, я сам куплю это болото, причем оно останется во владении города, а деньги пойдут на его благоустройство!» Ему только должны поклясться, что не продадут это болото в течение ближайших 15 лет.
Когда перспектива сада показалась художнику недостаточно глубокой, он пришел к соседке и купил у нее кусок земли за фантастические деньги. Когда заметил, что пыль с соседней дороги оседает на его цветах, добился асфальтирования и заплатил половину необходимой суммы. Этот сад был его самой сладкой, самой требовательной, самой капризной, самой сокровенной страстью.
P.S. Об упрямстве Клода Моне можно писать отдельную книгу.
Оригинал статьи был размещён по адресу artchive.ru
Подписывайтесь на наш канал
